— Как! А это что же?
— Упаковка. Тара.
Он подал ей крошечный ключик, и тогда именинница заметила на боковой стенке такую же крошечную, почти невидимую замочную скважинку.
Вставила ключ. Повернула. И медленно, даже с каким-то страхом, приоткрыла крышку. Что там? Может, шкатулка окажется еще и музыкальной и оттуда раздастся мелодия?
Нет, музыки не было. Зато было легкое, чарующее свечение.
На пурпурном бархате внушительной горкой лежали жемчуга. Много. Чуть ли не полкило. Во всяком случае, в маленькой Алениной горсти они не уместились бы.
Они были разных форм и размеров, попадались даже с лесной орех.
Н-да... Вот тебе и эстрадная режиссура, вот тебе и композиция. Первый срыв в программе.
Алена никогда не носила бижутерии. Если не натуральные камни, то лучше уж украшение из дерева, керамики или из той же кожи. Только не подделки, имитирующие природный материал.
Но жестоко было бы выказать неудовольствие, он же от всей души! Мужчины иногда уверены, что количество может перейти в качество.
— Красивые, — вежливо кивнула она. — Совсем как настоящие.
Алексей смотрел на нее долго, обиженно, осуждающе. Наконец тихо проговорил:
— Они и есть настоящие. Стал бы я дарить пластмассу!
Шутит или нет? Может, совсем ее за дурочку держит?
Ей не десять лет, и она прекрасно знает, что десяток таких гигантских жемчужин, даже если они выращены искусственно, окупят, к примеру, восстановление ее дачи «под ключ».
Она растерянно перебирала бусы. Несколько ниток. Длинных и коротких. И на самом дне — еще не просверленные кругляшки и капельки, россыпью.
— Послушай... Но ведь этого не может быть. Разве что Рокфеллер в состоянии купить такое!
— Я и не покупал.
— Скажи еще, что тебе опять кто-то оказал любезность!
— Я сам нырял за ними. И не однажды. И не в одном океане. Вот эти розоватые, например, с Цейлона. А длинненькие, с желтизной — из Персидского залива. А самые круглые, правильные — с Японских островов. Я собирал их всю свою взрослую жизнь, просто так, бесцельно. И только теперь понял — для чего. Для кого... Что с тобой, Аленушка? Ты плачешь?!
Кто-то из древних мудрецов назвал жемчуг «камнем слез». Но только ли от горя могут течь слезы?..
Глава 4
ФИНАЛЬНЫЙ СТОП-КАДР
Жемчуг, жемчуг, камень слез, что же ты наделал?
А вы что натворили, венецианские кошки, шныряющие по улочкам в темноте и потому все как одна черные?
А ты, западный ветер зефир, зачем прилетел и задул вспыхнувшую радость, как свечу?
...— Ленка, ну продай сережки, ну прода-ай, не жмоться! — канючила Ангелина медоточивым ангельским голоском. — Сотню даю! Что, мало? Сама скажи сколько.
— Уходи.
— Куда тебе такие крупные, гроздья до самых плеч болтаются, ты в них как фруктовая ваза! Не идут они тебе, а мне в самый раз будут. Ты уж извини, но у меня шейка подлиннее твоей будет.
— Оставь меня в покое.
— Ну Ле-ен! Полторы сотни, а? Хочешь, две?
— Мешаешь мне. Видишь, работаю.
На сковородке грелись, корежась и выгибаясь, обрезки старой непарной перчатки, и в маленькой квартире на Таганке, как всегда, стоял едкий дух паленой кожи.
— Ну хорошо, — поджала губы Ангелина. — Не хотится — как хотится, я и сам могу пройтиться. Желаю всяческих удач.
Она резко развернулась и, видя, что Алена не пошла ее проводить, от самых дверей крикнула:
— Да, кстати! Забыла тебе сказать — Гришка в постели очень даже ничего.
Ангелина чуть помедлила, ожидая реакции, и это было ее ошибкой.
Алена аккуратно взяла прихваточкой раскаленную ручку сковородки, стряхнула кусочки кожи прямо на пол и, выйдя в коридор, с размаху метнула сковороду в сторону гостьи.
Чугунный «снаряд» ударился об дверь в нескольких сантиметрах от Ангелининой головы, отколов мелкие щепки от фанерованной поверхности.
— Совсем оборзела? — взвизгнула Ангелина вовсе не по-ангельски и поспешно скрылась.
Алена тщательно заперла и верхний, и нижний замки, подняла сковородку и увидела, что горячее дно оставило на линолеуме в прихожей круглое оплавленное пятно.
Она размахнулась еще раз и с силой швырнула сковороду в другую сторону, изуродовав еще и дверь в свою комнату.
...«Где умирает надежда, там возникает пустота», — сказал Леонардо да Винчи. Вот Алена и жила сейчас в пустоте, ни на что не надеясь, а потому ничего и не желая.
Не вернуть того пронзительно-счастливого дня, дня ее рождения. А помнит она его до мелочей, каждую секунду может остановить, как стоп-кадр.
Вот она берет из шкатулки короткую нитку бус с каплевидной розовой жемчужиной в центре. Нитка без застежки — все же мужчина есть мужчина, все предусмотреть не смог! — и на шею ее не надеть.
Но Алена тут же находит выход, она пристраивает ожерелье вокруг головы, как обрамление прически, чтобы розовая капля свисала на лоб, и прихватывает на затылке заколкой. Именно такие украшения носили венецианские красавицы эпохи Возрождения.
Следующий стоп-кадр стоит перед глазами долго-долго, потому что он был финальным в фантастическом фильме с коротким названием «Счастье».
Алеша становится перед ней на колени...
Дальше начинается фильм совсем другого жанра.
Распахивается дверь каюты, и без стука, забыв о вежливости и деликатности, врывается капитан. Он выстреливает длинной итальянской тирадой, из которой Алена может понять только слово «радиограмма», да еще неоднократно повторяемое «морте». Речь идет о чьей-то смерти.
И катерок меняет курс на сто восемьдесят градусов. На предельной скорости они мчатся обратно к Лидо.
— Извини, любимая, — говорит Алеша. — Я должен срочно улететь. Через три дня вернусь.
— Несчастье?
— Несчастье.
Тогда она еще не подозревала, что чья-то далекая смерть обернется несчастьем и для нее...
Алеша становится перед ней на колени...
Почему, ну почему они тогда же, на катере, не обменялись московскими адресами?
Алеша становится перед ней на колени...
Через три дня он не вернулся. Прошла неделя — его все не было.
Выставка закрывалась. На финальный банкет Алена не пошла, сославшись на плохое самочувствие.
Сидела в своем обшарпанном номере и напряженно ждала, уставившись на дверь. Как будто это могло что-то изменить.
В полночь раздался осторожный стук.
Алеша?! Прилетел все-таки!
Но на пороге стоял Нгуама с шампанским в руках.
Алена ткнула пальцем в зеленую запотевшую бутылку, отрицательно помотала головой:
— Ноу.
Черный меценат начал ее уговаривать, сверкая белыми зубами, пританцовывая, заливаясь соловьем. Но она объяснила, что он неправильно ее понял:
— Нот шампань! Водка!
Водки Нгуама не нашел, принес джин. И когда русская художница выглушила два больших столовых стакана залпом, без тоника и закуски, негр нервно закашлялся, откланялся и боязливо удалился, тоже сославшись на внезапное недомогание.
Остатки можжевелового напитка она уничтожила одна. И запила оставленным шампанским.
Алеша становится перед ней на колени...
Этот сон повторялся всю ночь, раз за разом, без изменений.
Как ни странно, наутро она проснулась с совершенно ясной головой.
До отлета самолета оставались считанные, часы, и вдруг ее словно жареный петух клюнул. Побросав неупакованные вещи, она понеслась вниз, к стойке портье.
Как могла, используя весь свой богатый арсенал жестов и скудный запас итальянских слов вперемежку с английскими, которых туповатый портье не понимал, допытывалась, не приходила ли на ее имя телеграмма, письмо или хоть какое-то сообщение. Ведь должно, обязательно должно было прийти!
Портье, интимно наклонившись к ней и обдавая ее чесночной вонью, принялся в ответ что-то длинно и размеренно рассказывать. Возможно, он попросту не понял вопроса.
