«Вот это, кум, аж на удивление. Одно слово — гвардия. С такими воинами нам и Расея не страшна. У казаков, хоть и молодые, что выправка, что рубка, а уж в седле сидят как влитые...» — так Захар Миронович собирался сказать Сергею Минаевичу, а пока мысленно переживал встречу с Ванькой.

Думал, возгордился сын, когда в урядники произвели и сделали адъютантом при войсковом атамане, ан нет. Матери подарок передал, сатин на кофту, отцу сапоги яловые купил.

Одно удивило Захара Мироновича: Ваньку не новости хуторские интересовали, а расспрашивал всё, как там Варька. Давно бы забыть о ней: Варька-то жена мужняя.

За Новочеркасском настроение Захара Мироновича испортилось: увидел немцев. Их отряд ехал вдоль железной дороги. Баварские кони, ширококрупые, куцехвостые, поблескивая сытыми холками, уверенно топтали донскую землю. Солдаты громко переговаривались по-своему, смеялись весело. Захару Мироновичу стало противно. Достав из глубины телеги кнут, хлестнул Чалого. Тот из рыси взял в намёт...

В августе Донская область была полностью очищена от красногвардейцев и повстанцы вступили на территорию Воронежской губернии. Было решено созвать Большой Войсковой Круг. На нём Краснов отчитался за три месяца проделанной работы.

Успехи были очевидны и в финансовой деятельности, и в экономике, и в торговле. Краснов рассказал о формировании Донских вооружённых сил. К тому времени Донская армия стала грозной силой, и германское командование должно было с этим считаться. Дону немцы давали оружие и деньги. Оружие Дон оплачивал, но платил самую малую сумму; что касается займов, то за них Донское правительство рассчитывалось продовольствием.

На Круге многим стало понятно, что Краснов удачно шантажирует германское командование, поддерживая постоянный контакт с Добровольческой армией Деникина.

Шантаж Краснова особенно проявился, когда между немецким и советским правительством пошла речь о разграничительной (демаркационной) линии. Краснов выступил с настойчивым требованием, чтобы разграничительная линия проходила по Волге от Камышина, по Азовскому и Чёрному морям. Он заявил немцам, что если такой демаркационной линии не будет, ему не удастся поставлять Германии требуемое продовольствие.

Подобный шантаж Краснова мог бы сыграть свою роль. Но немцы знали: установить эту разграничительную линию — значит открыть военные действия против большевиков. Советское правительство такую территорию не отдаст. Кроме того, германское командование понимало, что пойти на эти требования Краснова значит признать самостоятельность Дона как независимого государства.

Об этом и шла речь в Ставке кайзера Вильгельма. «Стремление донских казаков к самостоятельности не следует поощрять» — было записано в резолюции германского командования.

Вместе с тем немцы по-прежнему считали необходимым привлекать на свою сторону донских казаков, снабжая их деньгами и оружием...

В один из июньских дней на приём к атаману Краснову пришёл эсер Чернов, бежавший из Москвы.

Краснов принял Чернова весьма нелюбезно, не предложил даже сесть. Он и сам разговаривал стоя.

   — Какие у вас имеются вопросы к Донскому правительству?

Чернов попытался напомнить атаману о революционности своей партии. Краснов поморщился:

   — Я видел вашего коллегу в бою под Пулковом, я имею в виду господина Савинкова. Он обладает личной смелостью, в отличие от господина Дана и других, которые при первых выстрелах разбежались как крысы. Я думаю, господин Чернов, вы были бы не прочь войти в состав Донского правительства, но казачество вас не примет. Вы представляете партию, которая ратовала за передел крестьянской земли, в том числе и казачьей. Поэтому позвольте считать нашу аудиенцию законченной...

Выпроводив Чернова, Краснов вызвал Любимова и Шандыбу.

   — Прошу вас впредь не пускать ко мне подобных господ.

Выйдя, Любимов и Шандыба переглянулись.

   — Крут.

   — Знает с кем как говорить. Вот с немцем по-иному себя вёл и с генералом Деникиным, — согласился Любимов.

Однако как ни запрещал Краснов пускать в особняк представителей всяких партий, перед кадетами не устоял. Генерал даже попытался привлечь их к тесному союзу, предложив их донскому лидеру миллионеру Парамонову войти в состав правительства. Однако Парамонов отказался, мотивируя тем, что в правительстве находятся одиозные контрреволюционеры. Он предложил их вывести из состава, на что Краснов не согласился.

И тогда Парамонов с единомышленниками создал свою правую оппозицию.

Член Донского правительства Янов как-то упрекнул Краснова в лояльности к различным общественным организациям.

   — Вы имеете в виду эсеров, меньшевиков и прочий сброд? — спросил генерал.

   — Да, ваше превосходительство.

   — Я их терплю до той поры, пока они не вмешиваются в дела Дона. Но как только они суют свой нос куда не следует — осаживаю. Вспомните, когда неизвестно откуда объявившиеся монархисты вздумали поучать меня, я их выставил из Ростова и Новочеркасска как жуликов и вымогателей.

   — Согласен с вами, ваше превосходительство. Но не слишком ли круто вы поступили с бывшим председателем Государственной думы Родзянко?

   — Своей болтовнёй он развалил Россию. И я не желаю слушать его поучения. Пусть скажет спасибо, что я просто выслал его с земель Войска Донского. Пускай катится в обоз генерала Деникина...

Однажды на совете Круга генерал Попов при поддержке нескольких человек заявил Краснову:

   — Ваше превосходительство, как атаману Войска Донского вам следовало бы поддерживать тесную связь с генералом Деникиным. Мы считаем, что Добровольческая армия имеет хорошее будущее.

   — Господин генерал, — резко заметил Краснов, — с вашими взглядами вам надлежит служить в Добровольческой армии. Честь имею.

Это было равносильно отставке.

Африкан Богаевский, попытавшийся вставить слово в защиту Попова, услышал от Краснова:

   — Африкан Петрович, не на таких генералов, как Попов, у меня надежда. Низовое казачество — вот наша сила. Хотя, откровенно говоря, я боюсь, что казаки прогонят большевиков с Дона и скажут: а нам боле ничего не надобно. Нам только бы казачьи устои удержать...

Слухи об успехах Деникина на Кубани, поддержка Добровольческой армии кубанскими казаками во главе с генералом Шкуро вызывали у Краснова двоякое чувство. С одной стороны, он мечтал о широком походе на Москву всех антибольшевистских сил, а с другой — подспудно ревновал, что не Дону будет принадлежать главенствующая роль в борьбе с Советами в России.

Впоследствии Краснов вспоминал, что у него не было возможности заставить казаков пойти за пределы Дона, хотя он и говорил, что для мира казаки должны занять российские города вне пределов Дона — Царицын, Камышин, Поворино. Естественно, взятие этих городов заставило бы казаков повести войну против Советской России...

Надо отдать должное атаману Войска Донского: он был хорошим хозяйственником. Жизнь в Донской области наладилась. От управляющих отделами финансов, промышленности, транспорта Краснов потребовал создать «стройную систему налогового обложения». Печатались свои ассигнации: деньги Временного правительства считались недействительными.

На Дону развивалась свободная торговля. Конкуренция, направленная на снижение цен, оживила кооперативы.

Генерал Краснов стремился освободить Дон от опеки иностранцев, развивать новые отрасли на базе современного технического оборудования. Были поставлены задачи разработать проекты Волго-Донского и Донецко-Днепровского каналов.

Придавая значение Дону как хлебному краю, как житнице, Краснов принимал меры к решению земельного вопроса и получению высоких урожаев.