Возвратившись из Аддис-Абебы, Пётр Николаевич выпустил две книги: «Казаки в Африке» и «Казаки в Абиссинии», сразу же привлёкшие внимание читателя описанием необычных земель.

Провожая хорунжего, полковник наказал, чтоб квартира была удобной, просторной, с кабинетом для литературных занятий...

На Алексея Любимова Пётр Николаевич полагался во всём. Он знал его ещё по службе в Атаманском полку. Донской казак из станицы Константиновской был сыном крепкого хозяина, урядника Михаила Любимова. Одно время был атаманом, но годы взяли своё. Сейчас, по рассказам Алексея, отец сам уже не обрабатывал принадлежавшую ему паевую землю, а нанимал пришлых. Кроме причитавшегося ему и сыну надела отец арендовал ещё несколько паёв у станичного правления.

До службы Алексей обучался в Новочеркасском кадетском училище и мечтал об офицерских погонах. И когда получил чин хорунжего, был очень рад. Полковнику Краснову он служил преданно, помнил наказы отца: командира своего чти и звание казака не позорь...

Краснов частенько спрашивал у своего адъютанта, что пишет ему отец Михаил Алексеевич, какими событиями живёт Дон и столица Войска Донского Новочеркасск.

В Джирекенте у маньчжурской границы Пётр Николаевич бывал проездом ещё в те годы, когда принимал участие в Русско-японской войне. В Главном управлении казачьих войск ему аттестовали 1-й Сибирский казачий имени Ермака Тимофеевича полк самыми лестными словами. Джирекент Краснов знал — захолустный город. Но Петра Николаевича заверили: при первой же возможности из Азии его перебросят в европейскую часть России.

Полковник гадал, произойдёт ли это до начала войны. А что война непременно грянет, он был уверен: тучи сгущаются. Россия в коалиции с Францией и Англией. Ей противостоит Германия и Австро-Венгрия. Как будут разворачиваться боевые действия? Нет сомнения, немцы и австрийцы откроют фронты на востоке против России и на западе против Франции. Основной удар, считал Краснов, примет на себя Россия. Не раз обращаясь к карте, полковник видел: на первом этапе русской армии придётся отражать наступление австро-венгров. Австрийской и венгерской конницам Пётр Николаевич отдавал должное, но был убеждён: до казаков, их лихости, умения владеть саблей и пикой противнику далеко...

Вот и Москва. Краснов поднялся, попросил проводника прислать носильщика за саквояжем, а сам вышел на перрон.

Ванька проснулся с первыми петухами. Рассвет едва брезжил. От истопленной печи обдавало жаром. Мать возилась с тестом, и в хате пахло хмелем.

Ванька вскочил, наскоро ополоснул лицо, выскочил на баз[1]. Сегодня он отбывал с казаками-призывниками в Новочеркасск. Оттуда их повезут к месту, где стоял 10-й Донской полк. Казакам уже было известно, что полк квартировал в царстве Польском, в городе Замостье. Шандыбе это ровным счётом ничего не говорило. Где такой город, он и не представлял. Да чего голову забивать: куда надо, туда и привезут.

Хуторские казаки отправились в Вёшевскую, а из Вёшек их уезжало уже десятка два. Уезжали весело: мир посмотрят и себя покажут. А что служить предстоит, так казака этим не удивишь. Казачья доля — государю и отечеству верой и правдой службу исполнять. Так было всегда. Служил отец Ивана, служил дед, приказной десятник Донского полка. В бою под Таганрогом в Крымскую кампанию пал смертью храбрых прадед Шандыба. С того сражения земляки прижали в его курень жене, прабабке Ивана, Георгиевский крест и рассказ, как прадед лихо рубил врагов. За те его заслуги хуторское правление оказывало овдовевшей казачке подмогу...

Накануне отбытия на службу казаков-призывников урядник Пантелей строем ввёл их в старую церковь, построенную ещё при царе Петре Алексеевиче. Казаки-призывники вслед за священником повторили слова присяги, и урядник, поздравив их, сказал:

   — Отныне вы присягнули служить на верность царю и Дону...

От реки тянулся осенний туман, расползаясь по улице. Отец вывел из стойла коня, провёл по его гладким бокам гребёнкой, проверил копыта. Вороной заржал призывно, ему откликнулись с соседнего база.

   — Ты, сын, на службе за конём следи. Он за добро добром отплатит, в бою верным товарищем будет. Урядника Пантелея знаешь. Так его японец шрапнелью посёк. Кабы не конь, там бы в Гаоляне лежать остался. А конь вывез к своим...

Чуть погодя отец спросил:

   — Мать пирожки в дорогу испекла?

   — Кубыть так.

   — Сала нехай завернёт да луку надёргает. В полку не балуй, смотри, к бутылю не пристрастись. Прознаю, со службы домой воротишься, у меня приговор скорый, вожжами отхожу. В нашем роду к винному зелью дуже охочих не водилось...

Выступили к полудню. Отец собственноручно оседлал Воронка, проверил подпругу. После чего вынес Пику. От времени её древко уподобилось кости.

   — С энтой пикой дед твой и я службу несли.

Ванька вскочил в седло, мать принесла провизию и открыла ворота. Захар Мироныч повёл Иванова Воронка за уздцы, брат Мишка шёл, держась за стремя. За воротами Иван распрощался со всеми и рысью поскакал мимо Варькиного плетня к хуторскому плацу, где собирались новобранцы.

В Вёшенской их уже ждали. Из правления вышел урядник Пантелей. Крутанул ус, поправил фуражку.

   — Ну, служивые, по коням!

Призывники вскочили в сёдла, выровнялись в строю. Урядник прикрикнул:

   — Пики не заваливай!

На крыльце правления показались атаман и писарь, поздоровались.

Атаман заговорил:

   — Служивые, хочу слово вам сказать. Там, в полку, помните, вы — донские казаки. Честь свою не роняйте. Случится война — недругу спину не кажите. Либо грудь в крестах, либо голода в кустах. Урядник Пантелей вас сопроводит до столицы Войска Донского славного города Новочеркасска. Он вам здесь на обучении дядькой был, как в вагоны погрузитесь, Пантелей в Вёшки возвернётся. А на месте примут вас отцы-командиры. Не доведи Бог, отпишут чего дурного, на станичном сходе ту писульку прочитаю, пусть сход вас судит...

Разобравшись по двое, вслед за походными бричками казаки тронулись в путь. Ехали, молчали. Каждый знал, что покидает станицу надолго. Оглядывались, и пока не скрылись из вида последние курени, желания разговаривать ни у кого не появлялось…

На развилке дорог — одна вела на Новочеркасск, другая на Миллерово — Ванька Шандыба вспомнил, как вёз полковника Краснова на станцию, усадил в вагон, сам заночевал у товарища...

О рыси перевели коней на шаг. Сёмка Стрыгин голосисто завёл:

И два десятка глоток дружно подхватили:

Шандыба Варьку голенастую вспомнил. Ну она-то по Ивану не заплачет и слёзы не будет лить. Однако Шандыбу это не слишком и взволновало. За время службы ещё не одну Варьку встретит. А возвернётся на хутор и коли Варьку ещё не засватают, попросит отца пойти за сватами, поклониться Кондрату...

Намедни проходила Варька мимо их куреня, в церковь к вечерне шла, так на Ваньку и взгляда не кинула. Шандыба хотел окликнуть её, да раздумал — чего до поры гутарить: ишь, заносится.

И снова вспомнил полковника, которого в Миллерово подвозил. Сказывали, на Восток уехал. Небось, до генерала уже выслужился. Ванька немыслимое придумал: вот бы воротился он, Шандыба, со службы на хутор с погонами полковника, грудь в орденах, как у того Краснова. Что хутором — всем вёшенским людом встречали бы. Сам станичный атаман перед ним вьюном вертелся бы. А он, Шандыба, мимо Варьки идёт, в её сторону не глядит...

Не успел Иван помечтать, насладиться несбыточным, как урядник команду подал: