Полковник оказался малоразговорчив. Всю дорогу сидел, откинувшись на спинку тачанки, о своём думал. Ванька песни пел, полковник молчал.
Устав петь, принялся и Шандыба время коротать в мыслях. А они у него какие: скоро, поди, сено косить. Отец погонит его с братом на дальнее займище, на ту сторону Дона. Трава там хорошая, но скосить и высушить — одно дело, а как перевозить? В день по нескольку раз через реку переправляться. Пока сено в тюки запрессуешь да на пароме переправишь, на спине соль на рубахе выступит. За лето и осень, ровно мартовский кот, исхудаешь, одни кости да кожа остаются. А зимой как встанет Дон да в лёд закуётся, оставшиеся копёнки санями вывозить. Всем хутором санный поезд за Дон тянется.
Зимой у Ваньки была ещё одна забота: силки на зайцев ставить. Зайцы к самой станице подходили, кору молодую по садам объедать. Выйдет Ванька в сад — то одно дерево попорчено, то другое, и по всему снегу следы петлями. Шандыба силки расставит, глядишь, и попался косой.
Правда, ловить зайцев силками Мишка, младший брат Ваньки, наловчился лучше: у него редкая ночь без добычи проходила. Шандыбам зайчатина так приелась, что они её живности домашней скармливали...
Ещё Ванька подумал, что на будущий год отец собирается в Зимовники, где будет конная ярмарка. Пора коня строевого покупать, справу к службе готовить. Шорнику заказать седло новое, чтоб седельные подушки подогнал, сумы перемётные, уздечку, стремена. А что до всякой амуниции, так её задолго собирали, в походный сундучок укладывали, нафталином пересыпали. Не доведи бог на смотре, когда комиссия проверяет подготовку казака к службе, опозориться. А ежели казак безлошадный, то его в пехоту, в пластуны записывали. У Шандыбы в роду из кожи вон лезли, но в безлошадные не попадали, все в кавалерии служили...
В Миллерово Ванька вёз полковника серьёзного, не какого-нибудь канцеляришку, штабную крысу, а боевого офицера. Эвон на груди орденов сколько! В правлении слышал, как писарь говорил, что полковник Краснов на восток к манжурской границе едет, полк казаков уссурийских принимать.
Писаря из правления Шандыба хорошо знал, это был Варькин отец Кондрат Павлович. Лет пять тому назад он служил в казачьей сотне, квартировавшей в Москве. Уезжал голь голью, а воротился с большими деньгами. Заходил в гости, похвалялся новой бекешей, хромовыми сапогами со скрипом. Разговаривая с Ванькиным отцом, Захаром Мироновичем, говорил:
— Мы, Мироныч, там в Москве смутьянам шкуры поспущали. Будут помнить казачьи нагайки.
Говорил, а сам то и дело вытаскивал из кармана серебряные часы-луковицу, на время смотрел, крышкой щёлкал.
Ушёл Кондрат, в хате установилась тишина. Но вот Захар Миронович вздохнул:
— Ох-хо, не похвалялся бы лучше Кондрат. Слёзы людские — они запросто не прольются. Господь всё видит, всё слышит...
А Ванька другое заприметил. Вскоре часы-луковица в кармане хуторского атамана оказались, а Кондрат в писарях стал хаживать, в правлении штаны протирать. Хоть всем известно — грамотность-то у него не ахти какая...
Рассказал Ванька о том отцу, да Захар Миронович цыкнул:
— Не твоего куриного ума дело...
Иван Кондрату Павловичу в душе завидовал. Видать, удачлив Варькин отец. Окажись Ванька на его месте, тоже обогатился бы...
Захару Мироновичу сын не перечил. Только уж он, Ванька, с такими часами не расстался бы ни за что.
Иван представил себя в новой гимнастёрке, в сапогах хромовых, шагающим по хуторской улице. Видит: навстречу Варька идёт. Он небрежно лезет в карман, серебряной крышкой щёлкает, время смотрит... Гляди, Варвара Кондратьевна, каков я...
Размечтался Шандыба, особливо когда из Миллерово возвращался. Кони бежали резво, от дум никто не отвлекал. Туда ехали — полковник всё степью донскою любовался. А Ваньке степь уже давно не в новинку. Он каждодневно её видит...
* * *
Сон в поезде оказался зыбким. Он вернул Краснова к тем далёким годам, когда его с сотней казаков приписали к дипломатической миссии, отправлявшейся в африканскую страну Эфиопию. Это было первое российское представительство, которому надлежало призвать государство эфиопов, укрепить его международное положение.
Состав из нескольких пассажирских вагонов и теплушек с лошадьми в октябре 1897 года проследовал до Одессы. Здесь казаки погрузились, на пароход. Кони опасливо ступали на трап, норовили вырваться, их загоняли силой. Потом погрузили тюкованное сено, мешки с овсом, последними поднялись сотрудники миссии с багажом.
Пароход следовал до Джибути, побывал в шторме. Когда оказались на твёрдой земле и позади осталась изнуряющая водная стихия, казаки вздохнули облегчённо. Но они не представляли, какие трудности им ещё предстояло преодолеть; почти трёхмесячный конный переход через пустыни и горы, пока, наконец, показался главный город эфиопов Аддис-Абеба и миссия предстала перед абиссинским вождём Менеликом.
Абиссинский император выказал казакам расположение, приём устроил. А донцы абиссинкам поражались.
— Гляди-кось, экие красотки, ровно в краске коричневой разукрасились...
— Глазасты, а зубы белые...
— Что зубы, ты на губы гляди. Губасты. Такая знаешь как целуется!
— А ты целовался?
— Ишшо нет...
С первых же дней Краснов приступил к восстановлению боевых качеств казаков, проводил джигитовку. Донцы продемонстрировали Менелику и его приближённым свою выучку, удивив эфиопов ловкостью владения конём и саблей.
Менелик щедро наградил казаков, а руководителю конвоя Краснову вручил офицерский крест Эфиопский 3-й степени...
Не успел Пётр Краснов толком отдохнуть от трудного пути в африканскую страну, как его с важными донесениями отправили на родину. Обратный путь через Пески и горы он проделал за одиннадцать дней, удивляясь выносливости своего мула. Потом опять пароход до Одессы и поезд уже до Санкт-Петербурга... Здесь его ждала заслуженная награда — орден Святого Станислава 2-й степени, а от союзников России французского правительства орден Почётного легиона...
После Эфиопии куда только не забрасывала судьба Петра Николаевича. Побывал он в пострадавших от голода центральных губерниях, потом командировали в Курск на Большие манёвры, после чего направили на границу Турции и Персии.
В 1901 году Краснов был уже на Дальнем Востоке: специальный корреспондент газеты «Русский инвалид» на китайской войне. И как результат — новая книга «По Азии. Путевые очерки Маньчжурии, Дальнего Востока, Китая, Японии, Индии».
Краснов участвовал в войне России с Японией, за что был удостоен нескольких боевых орденов. А уже через год и несколько месяцев вышли его очерки о Русско-японской войне.
После революционных событий 1905-1907 годов Краснов закончил офицерскую кавалерийскую школу, ездил с командировками по казачьим войскам, получил чин полковника. Теперь он был назначен в 1-й Сибирский Ермака Тимофеевича полк, что на границе с Маньчжурией...
Краснов пробудился, сел у окна. День только начался, но полковник всегда поднимался рано, сказывалась прошлая жизнь: частые командировки, упорная работа за письменным столом.
За окном вагона пробегали леса. Пётр Николаевич знал: в Первопрестольной он пересядет на скорый поезд и тот привезёт его в Петербург на Варшавский вокзал, а там, на Невском, ждёт его жена Лидия Фёдоровна, Лидочка. Краснов обвенчался с ней по приезде из Эфиопии. Влюбился сразу, впервые увидев в театре. Камерная певица настолько увлекла его, что Краснова не остановили ни её второй брак, ни её родословная. Была она немка, дочь статского советника.
До своего отъезда в Джирекент полковник отправил на новое место службы верного адъютанта, хорунжего Алексея Любимова, с багажом и теперь собирался ехать налегке, взяв с собой жену да наброски к будущим книгам «Борьба с Китаем» и «По Азии». Книги были давно уже написаны, но хотелось кое-что переделать, улучшить.