Боку лежал, запрокинув к потолку иссиня-бледное, ничего не выражающее лицо, его руки и ноги были бинтами прикручены к койке. К торчащим из-под одеяла щиколоткам были присоединены резиновые трубки: к правой — для переливания крови, к левой — от капельницы с раствором Рингера. Жутковатое зрелище. Казалось, Боку спит, но вдруг глаза его распахнулись, и он стал извиваться, силясь содрать с себя бинты. Выскользнув из рук санитара, сбросил одеяло и остался в одних штанах.

— Эй, ты, не двигайся, ну прошу тебя! — рассердился Танигути. Боку задёргался ещё сильнее. Со шприца сорвалась иголка.

— Ничего не выходит! Нам удалось кое-как справиться с венами на ногах и ввести туда иглы от аппарата для переливания крови и капельницы, но на руках вены такие тонкие, что укол сделать невозможно, к тому же любое прикосновение вызывает у него решительный отпор. Состояние у него в общем не такое уж и плохое. Давление 120 на 85, пульс 90, температура 36,7. Но при этом — страшная анемия, эритроцитов всего 1 500 000. Это, конечно, связано с кровотечением, ведь он потерял 560 кубиков крови. Кстати, не исключено, что небольшое кровотечение у него открылось уже довольно давно.

Неожиданно Боку затих. Он лежал совершенно неподвижно, с открытыми глазами и напоминал труп, отчего становилось жутковато.

— Эй, Боку, у тебя что-нибудь болит? — окликнул его Тикаки.

Вместо ответа тот вытянул трубочкой лиловые губы. Но на большее у него сегодня не хватило сил, изо рта вырвалось только слабое шипение. Танигути покачал головой.

— Он не желает отвечать. Давай-ка выйдем. Надо поговорить. — Прикрыв Боку одеялом, Танигути вышел из палаты. Тикаки поспешил за ним, Ямадзаки проводил их взглядом и, как положено — рука к козырьку под углом ровно в тридцать градусов, — отдал честь. По коридору, насквозь промокшему от залетавшего сюда с ветром дождя, они добежали до смотровой.

Моя руки, Танигути сказал:

— Состояние, как видишь, не очень. Опасности летального исхода пока нет, но достаточно тяжёлое. Если у него снова начнётся кровавая рвота, спасти его вряд ли удастся. В области ниши, скорее всего, нарушена слизистая и обнажились сосуды.

— Нужно оперировать? — нерешительно спросил Тикаки.

— Думаю, что да, но я ведь не хирург, точно сказать не могу Правда, при такой степени анемии о немедленной операции не может быть и речи.

— Так или иначе, его лучше перевести в обычную больницу, прервав отбывание наказания. — Перед глазами Тикаки невольно всплыло победоносно ухмыляющееся лицо главврача. Досадно признавать своё поражение, но у него больше не было уверенности в том, что больного удастся вылечить здесь, в тюремной больнице.

— Наверное, это и в самом деле лучший вариант, — сказал Танигути, вытирая руки. — В конце концов, мы сделали всё, что могли. Главврач будет доволен, да и сам Боку тоже, он ведь этого и добивался. Знаешь, мне санитар сказал по секрету, что он нарочно вызвал у себя кровавую рвоту.

— В каком смысле?

Танигути понизил голос.

— Он всё время тёр себе живот, стучал по нему, вот и вызвал кровотечение. Думаю, он планировал таким образом совершить самоубийство.

— Да ты что?.. — Тикаки поперхнулся, и тут же в его ушах зазвучал голос Боку: «Язва? Это когда дырка в брюхе? Значит, если каждый день тереть вот здесь, где больно, можно протереть дырку?» Сначала покончила с собой Нацуё Симура из женской зоны, теперь ещё один его больной подумывает о самоубийстве. И ведь оба не скрывали от него своего желания умереть, Теперь это совершенно ясно. А он не удосужился принять никаких мер предосторожности, проявил халатность, непозволительную для психиатра. Разве можно было забыть, что суицидальные намерения являются одним из характерных симптомов?..

— Это моя вина. Я должен был это предвидеть и принять соответствующие меры, — понурившись, сказал он.

— Перестань. Тут никто не виноват, — поспешно сказал Танигути. — Боку сделал то, что хотел. Врач не должен отвечать за все поступки своего пациента. Это немыслимо!

— Не скажи, — слабо возразил Тикаки. — Ведь Боку в последнее время постоянно твердил: «Хочу умереть, дайте мне умереть…» Мне следовало как-то отреагировать.

— Да брось, врач не может нести ответственность за всё, что происходит с его больными! Ещё скажи, что ты виноват в том, что Сунада тебя укусил! А как же — он твой пациент и укусил тебя, будучи в состоянии возбуждения… Да, кстати, как твой палец?

— Спасибо. Лучше. После того как ты его обработал, почти не болит. Недавно меня смотрел доктор Таки, вроде бы и отёк уже меньше.

— Вот и прекрасно! А тебе не кажется, что следует доложить главврачу о состоянии Боку? Конечно, о суицидальных намерениях и прочем лучше умолчать.

Тикаки протянул руку к телефонной трубке, но тут же передумал — лучше он пойдёт с докладом лично. Вот только сначала ещё раз осмотрит больного, чтобы вынести окончательное заключение. Он повернулся к Танигути.

— Кажется, результаты анализа крови и мочи должны были быть получены сегодня утром?

— Да, они уже пришли. — И Танигути показал на лежавшие на столе листки бумаги. — Моча в норме. В крови — пониженное содержание эритроцитов. Правда, у меня их получилось ещё меньше, но поскольку этот анализ делали ещё до кровавой рвоты…

— Ладно, пойду осмотрю его. У тебя, наверное, своих дел полно? Не беспокойся, я сам сделаю ему укол.

— Правда? Своё заключение я впишу в его карту, потом посмотришь. — Танигути сел и взял ручку.

Уже направившись к двери, Тикаки обернулся.

— Да, говорят, тут такое вчера творилось! Мне Томобэ показывал газеты. Интересно, каким образом Карасава ухитрился повеситься? А то там кто во что горазд, ничего не поймёшь.

— Я толком и сам не знаю. — Танигути, склонившись над письменным столом, быстро писал, его шариковая ручка так и мелькала. — Когда я пришёл, его уже вынули из петли и дежурный делал ему искусственное дыхание.

— У Томобэ возник вопрос — каким образом он мог повеситься на высоте ниже его собственного роста?

— Но ведь и та женщина, кажется, покончила с собой примерно так же, — сказал Танигути, продолжая писать.

Тикаки почувствовал, что ему нанесли удар ниже пояса. Нацуё Симура сплела из простыни верёвку и повесилась, перекинув её через водопроводный кран. Водопроводный кран, разумеется, тоже находится ниже человеческого роста. Разговаривая с Томобэ, он почему-то ни разу об этом не вспомнил. Да и вообще Карасава никак не связывался в его голове с Нацуё Симура. А странно. Ведь у заключённых не такой уж большой выбор способов самоубийства. Возможно, он забыл о Нацуё, потому что чувствовал себя виноватым в её смерти, ведь она была его пациенткой. К тому же он невольно поддался влиянию газетной шумихи, ведь о Карасаве писали все газеты, а о самоубийстве Нацуё Симура нигде не было ни строчки…

— Странгуляционная борозда… Ну, помнишь, мы проходили по курсу судебной медицины. Так вот, в случае с Карасавой она начинается от затылка и идёт к подбородку. То есть он затягивал петлю на шее сзади. Это единственное, что мне удалось узнать. Ну вот, готово. — И, похлопав по карте ладонью, Танигути поспешно поднялся. Приглаживая волосы и поправляя галстук перед зеркалом, сказал:

— Карасава оставил письмо. На тридцати листках почтовой бумаги. Его нашли во внутреннем кармане пиджака. Судя по всему, он начал его писать накануне днём. То есть уже тогда он принял решение умереть. Да, ещё Кусумото якобы сказал начальнику зоны Фудзии, что Карасава во время спортивного часа намекал ему на намерение покончить с собой. Впрочем, Кусумото и сам вот-вот отправится к праотцам.

— А ты что, знал? — спросил Тикаки. Внезапная тревога, словно бурав, вонзилась ему в сердце. Такую же тревогу он ощутил в тот момент, когда Фудзии сообщил ему о казни Кусумото. — Когда ты узнал?

— Вчера. А в чём, собственно, дело? — На лице Танигути появилось недоумённое выражение.

— Да ни в чём. — Тикаки заставил себя улыбнуться. — Просто мне только что сказали, и я был потрясён. Он ведь мой пациент.