Вернулись Сонэхара и Томобэ. Сонэхара, поковыряв в зубах зубочисткой, сплюнул на пол. Тикаки, по-прежнему улыбаясь, перевёл взгляд с Танигути на Сонэхару.

— Ну и как вам ужин? — спросил он. Сонэхара, игнорируя вопрос, продолжал ковырять в зубах. Уже в третий раз он не отвечал Тикаки на заданный вопрос. Создавалось впечатление, что он чем-то недоволен.

— Просто ужасно. Такого ещё не бывало, — поспешил ответить Томобэ. — Не знаю, хватит ли мне полученных калорий. На обед — солёная кета, на ужин — как это называется, когда рис поливают каким-то бульоном и получается что-то вроде недоваренной рисовой каши?

— В меню это называлось рис по-фукагавски, — добродушно пояснил Сонэхара и отбросил зубочистку. — Хотелось бы знать, что это такое?

— Я родился в торговом квартале, поэтому знаю, — вмешался Танигути. — Это блюдо выдумали чернорабочие из района Фукагава. Чтобы можно было что-нибудь по-быстрому сварганить себе на завтрак.

— Значит, то, что когда-то называлось завтраком, превратилось в тюремный ужин, — заметил Сонэхара и наклонил чайник, пытаясь налить себе чаю, но безуспешно — чайник был пуст.

— Ну и ну! — Танигути взял другой чайник и протянул его Сонэхаре. — А что делается за воротами? Вы ведь, кажется, ходили на разведку?

— Откуда вы знаете? — недоумённо взглянул на него Томобэ.

— Телепатия. Вы оба, совсем скиснув от риса по-фукагавски, вышли ненадолго к воротам, чтобы разузнать, какова ситуация. Вам ведь хочется выбраться отсюда как можно скорей. Сонэхаре охота пошляться, а Томобэ посидеть с рюмкой у телевизора. Так ведь?

— Чудно! — сказал Сонэхара. — Вы что же, сыщиком заделались?

— Это всего лишь предположение, основанное на том очевидном факте, что у вас обоих мокрые ботинки, — сказал Танигути, потом неожиданно голосом Сонэхары добавил: — Я хоть и не святой Фома, но ни во что не верю, пока не увижу собственными глазами.

Голос у Танигути был гораздо ниже, чем у Сонэхары, но это, наоборот, усиливало комический эффект. Сонэхара и Томобэ прыснули.

— Сдаюсь, доктор выиграл! — сказал Сонэхара, ладонями натирая свою лысину. — Так вот, докладываю: отряду быстрого реагирования удалось-таки одержать победу над пикетчиками. При всём при том оказали упорное сопротивление, и в наших войсках тоже имеются значительные потери. К этому следует добавить, что противник рассредоточился и развернул настоящую партизанскую войну, одновременно прибегая к отвлекающим маневрам. В настоящий момент наши производят зачистку местности от остатков неприятельских войск.

— Что вы имеете в виду под значительными потерями? — спросил Тикаки.

Сонэхара сразу помрачнел, на его жизнерадостное, как у нищего монаха, лицо легла тень озабоченности. Впрочем, не исключено, что именно это выражение его лица и было настоящим, тем, которое появлялось тогда, когда у себя на квартире он занимался составлением духов.

— Ну, для начала получил тяжёлое ранение один из охранников, — ответил за него Томобэ. — Потом были ранены семеро полицейских из особой охраны, один с повреждённым глазом и черепно-мозговой травмой отправлен на «скорой» в больницу и сейчас находится в тяжёлом состоянии. Среди бойцов отряда быстрого реагирования тоже есть раненые. Зато студентов ранено сто человек, а арестовано тридцать семь.

— Ужасно! — сказал Тикаки, и в его голове тотчас возникла картина: алые разрывы кожи на черепе, торчащие из них белые кости вперемешку с серыми мозгами. Картина эта не имела никакого отношения к трупам, которые он много раз видел на занятиях по патологоанатомии, скорее она была связана с инцидентом, свидетелем которого он стал в студенческие годы. На студентов, раздававших у главных ворот листовки, вдруг напали какие-то мужчины в штатском и начали молча избивать их обрезками труб, которые были тут же извлечены ими из потайных карманов. Кого-то сбили с ног и продолжали избивать уже на земле. Нападавшие целились в голову, нанося точные и сильные удары. В результате у одной из жертв треснул череп и из-под обрезка трубы вывалился мозг, похожий на яйцо всмятку. Раздались крики, к воротам сбежались студенты. Придя в себя, Тикаки осмотрелся. Мужчин в штатском и след простыл, на асфальте в солнечных лучах красиво переливалась лужа крови. Вдруг остро осознав, что он медик, Тикаки подбежал к лежащему на земле телу. Он стал щупать пульс, и только тут до него дошло, что перед ним девушка. Женская одежда и женское тело выглядели совершенно неправдоподобно рядом с размозжённой головой, пульс слабо, но прощупывался. Когда он понял, что она жива, он остро ощутил собственное бессилие, собственную неподготовленность, неумение продлить этой женщине жизнь, отсутствие как знаний, опираясь на которые он мог бы выполнить свой профессиональный долг, так и необходимых лекарств, — словом, он не мог ничего — только щупать её пульс и наблюдать, как она умирает. В тот момент он понял, что чувствовали когда-то врачи Хиросимы и Нагасаки.

— Ужасно! — повторил Тикаки.

— Настоящие бандиты эти студенты! — кивнул Томобэ. — У них обрезки труб с гвоздями, хитрые такие штуки: такой ударишь, и гвоздь обязательно вонзается либо в глаз, либо в голову.

— А что сами пикетчики? В каком состоянии их раненые?

— Да с ними-то, небось, ничего страшного.

— Но ведь среди них раненых больше. Наверное, и отряды быстрого реагирования теперь действуют достаточно грубыми методами.

Едва договорив, Тикаки пожалел, что затеял этот разговор: на мгновенно окаменевшем лице Томобэ появилось осуждающее выражение. В их тюрьме содержалось много студентов-революционеров, и выражать сочувствие студентам было не принято.

— В общем, одни других стоят, — поправился Тикаки, но, сообразив, что ещё глубже сунул палку в осиное гнездо, поспешно спросил: — Я забыл, а какая, собственно, у них цель, у этих пикетчиков? Кто-то из их товарищей здесь сидит, что ли?

— Да, всё тот же Симпэй Коно. — Имя показалось Тикаки смутно знакомым.

— А, пожалуй, я его знаю, — сказал Танигути. — Он ведь, кажется, из твоих. Какая-то странная была история. Якобы ночью, пока этот Коно спал, надзиратель вырубил его с помощью эфира и ввёл ему через затылочную часть головы в позвоночник толстую проволоку, из-за которой у него перестала двигаться шея. Коно потребовал, чтобы ему сделали рентген и зафиксировали характер нанесённого повреждения. Ну, в конце концов мы сделали ему рентген. Помните, Томобэ-сан?

Томобэ подошёл к полке, на которой стояли карты больных, быстрым движением, каким банковский служащий пересчитывает пачки банкнот, перебрал их и вытащил одну.

— Точно, вот он. Это было в позапрошлом году 10 декабря. Вспомнил. Значит, тот тип и был Симпэй Коно? Ну и память у вас! Мы делали ему рентген аж дважды.

— Верно! Мы показали ему снимки и объяснили, что никакой проволоки у него в спине нет, тогда он заявил, что это не его снимки, что мы их подменили. Он решительно отказывался нам верить, поэтому пришлось сделать рентген повторно. На этот раз в доказательство, что это именно его снимок, а не чужой, мы повесили ему на шею его же чётки, и в конце концов всё-таки кое-как удалось его убедить, но вообще-то он из таких, что прилипнут и не отвяжешься, да ещё и мнительности ему не занимать.

— Чётки были с металлическим распятием, — добавил Томобэ. — Он ещё всё нудил насчёт положения этого самого распятия: ему хотелось, чтобы перекладина получилась в реальную величину.

— Может, у него синдром бредоподобных фантазий Бирнбаума? — задумчиво проговорил Тикаки, смущённый своим недавним промахом и желая реабилитироваться.

— А что это такое? — повернулся к нему Танигути, глаза его загорелись любопытством.

Тикаки стал пересказывать соответствующее место из книги профессора Абукавы «Психические расстройства, возникающие в условиях продолжительной изоляции». В 1908 году немецкий психиатр Бирнбаум зафиксировал у ряда заключённых странное, сопровождающееся галлюцинаторными явлениями состояние, то есть что-то вроде параноидного бреда, который представляет собой один из видов психического расстройства и наряду с ганзеровским синдромом хорошо известен учёным, специализирующимся в этой области. У больных, как правило, возникает навязчивая идея, заключающаяся в том, что определённые надзиратели совершают относительно них насильственные действия и наносят телесные повреждения. Особенностью этого заболевания является то, что ощущения больного продиктованы исключительно воображением и не имеют под собой никакой реальной подоплёки. Слушал объяснения Тикаки один Танигути, Томобэ со скучающим видом болтал с Сонэхарой.