— Простите, мне надо срочно сделать три деловых звонка, не согласились бы вы пообедать со мной? Был бы вам очень признателен.
— С удовольствием, — улыбнувшись, кивнул Намикава. — Вот только у меня тут (он кивнул на портфель) с собой кое-что имеется. Хотелось бы сначала покончить с этим.
— Разумеется. Может, тогда хоть кофе выпьем?
— Согласен.
На первом этаже здания рядом со станцией находилось кафе «Лори», в котором они часто бывали с Фукудой и Ясимой. Оно славилось тем, что здесь всегда работал кондиционер и подавали фирменный кофе со взбитыми сливками. Кивнув приветливо улыбнувшемуся ему знакомому официанту, он провёл Намикаву к столику в самом дальнем углу, подальше от телефона, заказал кофе, потом пошёл к телефону и набрал первый пришедший в голову номер. Ответила какая-то женщина, и он понёс что-то несусветное: «Алло, это Сумото, так вот, я проверил в регистрационной книге, пограничная линия действительно проходит в том месте, о котором вы говорили. Так что всё верно…» Женщина удивилась: «Алло, алло, кто это? Странно. Вы ошиблись номером». Она повесила трубку, но он всё равно продолжал говорить: «Да, да, совершенно верно…» — и говорил ещё долго, делая вид, будто отвечает невидимому собеседнику. Точно такой же трюк он проделал ещё раз. На третий раз номер был занят, он набрал его ещё раз, потом, покачав головой, вернулся на место.
— У вас, видно, много работы, — заметил Намикава и, распечатав пачку «Лакки Страйк», протянул ему, он со скромным видом вытянул сигарету и тут же прикурил от золотой зажигалки.
— Видите ли, в чём дело, одна женщина — у неё косметический салон — купила участок земли в Асакусе и обнесла его забором, предполагая начать там строительные работы. Но тут возник сосед и заявил, что участок принадлежит ему; я посмотрел соответствующие бумаги и обнаружил, что его претензии совершенно необоснованны. Однако если дело дойдёт до суда, то строительство придётся отложить на неопределённый срок. Вот и пришлось побегать…
— Видимо, этот ваш сосед дока по части законов, раз вылез с претензиями уже после того, как строительство началось.
— Да, довольно противный субъект.
— А в какой это части Асакусы?
— Это… — И он назвал первую пришедшую ему в голову улицу. — Второй квартал Кёмати.
— А-а, квартал любви… — Намикава дурашливо выпучил глаза, судя по всему, у него была такая привычка.
— А вы хорошо знаете Асакусу?
— Конечно, я жил там довольно долго, в Ханакавадо, совсем рядом с Кототоибаси. К сожалению, наш дом сгорел во время войны. Да, с этим районом у меня связано столько воспоминаний!
«Как странно, ведь Намикава всегда говорил, что вырос в деревне», — подумал он. Но Намикава, словно прочитав его мысли, добавил:
— После того как сгорел наш дом, я уехал в Ибараки, на родину отца. Там и занимался крестьянским трудом. Отец ведь мой из крестьян. Во время войны особенно развернуться было невозможно, только самих себя и кормили, но — может, кровь сказывается — очень уж я люблю деревню. Будь моя воля, бросил бы всю эту торговлю и занялся сельским хозяйством. — И Намикава взмахнул воображаемой мотыгой. Рукав задрался, обнажив сильную, мускулистую руку, и он с досадой подумал, что справиться с ним будет нелегко и из-за этого дурака Ясимы операция может сорваться.
— Что, у меня что-то к руке пристало? — спросил Намикава.
— Нет, ничего. — Смутившись, он отвёл взгляд. Не надо было рассматривать его так внимательно, как бы оценивая, так рассматривают обычно домашний скот, прежде чем забить. — Извините, я просто задумался, думал о той даме, о которой давеча вам говорил, ну о той, с косметическим салоном.
— Да, достаётся вам. Кстати, относительно нашего сегодняшнего дела, вы говорили, что ваш клиент служит в министерстве иностранных дел, позвольте узнать, какой именно пост он там занимает?
— К сожалению, все бумаги по этому делу находятся там, где мы с вами договорились встретиться. Извините, я отойду позвонить, а то там было занято, — сказал он, взглянув на часы. Двенадцать часов двадцать две минуты. Сняв трубку, он набрал номер «Траумерай».
— Это я. Как дела?
— Ещё не закончил. Но, судя по всему, уже скоро.
— Значит, кое-что осталось? Да, мне тоже трудно выкроить время. Хорошо, давайте так… — Тут официант куда-то отошёл, и удостоверившись, что рядом никого нет, он сказал: — Когда он закончит, сразу же позвони сюда и спроси, нет ли тут женщины по фамилии Омати. Как ты понимаешь, такой здесь нет, но это будет сигналом.
Вернувшись на место, он почесал в затылке. Кончики пальцев стали влажными от пота.
— Хорошенькое дело! Сосед говорит, что, если ему заплатят двести тысяч, он не будет подавать в суд. Но моя клиентка против. Я ей говорю, что в конечном счёте она выгадает, если отдаст двести тысяч и начнёт строительство, но она говорит, что нечего идти на поводу у этого мерзавца, тем более что его претензии с самого начала необоснованны. Она, конечно, права, и всё же…
— Да, подобные тяжбы… Хуже не придумаешь.
— Это точно. С юридической точки зрения она, конечно, права, но если будет вынесено решение о консервации строительства на спорном участке, ничего хорошего её не ждёт: строительные работы придётся приостановить, специально нанятым плотникам и штукатурам отказать… — Он говорил быстро, не давая Намикаве возможности его прервать.
В кафе было весьма оживлённо: одни посетители входили, другие выходили, постоянно крутились мелодии фильма «Огни рампы», мимо их столика то и дело проходили официантки, но он напряжённо прислушивался, не звонит ли телефон. И телефон зазвонил. Официант, окинув взглядом зал, спросил: «Нет ли здесь госпожи Омати?»
— Простите, боюсь, я утомил вас своими делами, пойдёмте же… — сказал он, почтительно склонив голову.
Поднявшись первым, он быстро пошёл вперёд, нарочно выбирая самые людные места и проталкиваясь сквозь толпу. Таким образом ему удалось избежать разговоров. Намикава со своим толстым портфелем всё время отставал, приходилось останавливаться и ждать его. Наступило обеденное время, и народу на улицах прибыло, что было ему на руку. Когда они миновали здание банка и завернули за угол, солнце стояло совсем уже высоко, раскалённая мостовая искрилась, асфальт плавился и сгустками крови лип к ботинкам. Эта мостовая продолжала плыть перед его глазами и тогда, когда они поднимались по лестнице, прорываясь сквозь окутывающую её тьму.
— Прошу. — Открыв дверь, он пропустил Намикаву вперёд и тут же задвинул засов — в баре гремела какая-то народная песня, и его спутник ничего не заметил. Они прошли в намеченную кабинку и сели друг против друга. Возрождённое радио оглушительно вопило.
— Эй, принеси-ка чего-нибудь холодненького, — приказал он Фукуде и, проверив, закрыто ли окно, попросил убавить звук приёмника.
Подошёл Фукуда, изображая из себя официанта, и он заказал лимонад.
— Итак… — Мельком взглянув на часы, Намикава бережно положил портфель на стоящий рядом стул и подавшись вперёд, стал с интересом разглядывать потолок и площадку для оркестра. Свет из окна упал на его зачёсанные назад волосы, лицо посерьёзнело, выражая внутреннюю готовность приступить к делу, большие глаза заблестели. Рядом со столь образцовым служащим солидной компании он сразу же стал казаться себе дешёвым манекеном, ряженым. «Немного терпения, — сказал он себе, пытаясь восстановить утраченную уверенность, — и я прочищу мозги этому типчику. Ишь, всего десятью годами старше, а строит из себя невесть что — ах, какой я профессионал, как предан интересам фирмы… Ничего, сейчас я собью с тебя спесь». У него вдруг пересохло в горле, он залпом осушил стакан, резко поднялся, зашёл за спину Намикавы и только хотел вынуть из кармана провод, как тот обернулся. Извинившись, он прошёл в уборную, достал купленный в Асакусе провод, сложил его вдвое, быстро вышел из уборной, подошёл к сидящему мужчине сзади, взмахнул проводом, словно скакалкой, набросил ему на шею и изо всей силы стянул. Его тут же охватило ощущение нереальности происходящего, будто он вступил в мир ночных кошмаров. «Всё это мне снится, — подумал он, — а во сне может произойти всё, что угодно, даже самое неожиданное, самое невероятное…» Сидящий мужчина попытался ухватить его за руки, но ему это не удалось, и он откинулся назад, изогнувшись всем телом. Глаза яйцами выкатились из орбит, на лбу, как черви, шевелились набухшие вены. Неожиданно откуда-то возник Фукуда и стал колотить мужчину палкой. Это была просто сломанная ножка стула, но почему-то она показалось ему специально приготовленным оружием. Фукуда несколько раз ударил мужчину этой палкой в грудь, в живот, и тот бессильно повис на стуле. Пытаясь уклониться от палки, он ослабил хватку, и Фукуда тут же нанёс мужчине ещё несколько ударов по голове и лицу. «Готов», — сказал один. «Пожалуй», — отозвался другой. На него вдруг навалилась чудовищная усталость: он едва держался на ногах, кожа на всём теле болела, будто его весь вечер истязали, стегая плетью. Да, убивать человека — тяжкий труд, даже если у тебя есть помощник. И тут Фукуда издал дикий вопль. Убитый мужчина, приподнявшись, пристально смотрел на них, по лицу его пробегала мелкая дрожь. Волосы нависали ему на глаза, из разбитого носа струйкой стекала кровь — точь-в-точь мстительный дух Сакуры Сого на гравюре Тоёкуни.[16] Стараясь не глядеть на него, Фукуда снова ударил, во все стороны брызнула кровь, а в воздухе повис какой-то сладковато-прогорклый запах. Он снова стянул провод, но тот порвался, и он застыл, тупо глядя перед собой. Фукуда извлёк откуда-то и сунул ему другой провод, он накинул его на шею мужчины и снова стал душить. Тем временем Фукуда, не останавливаясь, бил палкой, так что в конце концов она сломалась и отлетела в сторону.
