— Никогда, никогда больше не смей так говорить. Никогда не произноси такие слова, Меган Маги, что бы с тобой ни случилось. Запомни, что ты сказала и расскажи об этом священнику, когда он придет исповедовать тебя, ибо ты только что совершила самый страшный грех в своей жизни, и я после этого знать тебя не хочу.

Слова матери испугали Меган, и она попросила, чтобы к ней вызвали священника, сразу же после того как ушли ее родители. Священник — пожилой, лысоватый, толстый, говорящий тихим голосом человек — спокойно выслушал Меган, утешил ее и отпустил ей ее грех, так что до конца дня она могла пребывать в благодати Божьей. Она так легко отделалась от своего греха, что подумала: или этот священник дурак или, может, она слушала его не совсем внимательно. Но все это не играло большой роли. Он был священник, и он отпустил ей грехи.

Все же она не могла понять, зачем Иисусу ее страдания. Меган казалось, что Ему хватало его собственных страданий и в чужих он не нуждался.

Когда она впервые увидела специальный корсет, у нее сердце забилось так, что чуть не выпрыгнуло из груди. У нее перехватило дыхание. Она не слышала, что говорит врач, до нее доносилось лишь приятное гудение его голоса. Он объяснял, как нужно пользоваться корсетом. Она понимала это, потому что он показывал, как нужно застегивать и расстегивать ремни.

— Хорошо, Меган, давай-ка примерим его. Сначала тебе будет в нем не совсем удобно.

Врач был совсем еще молодой, скорее всего ровесник ее старшего брата. Он был высокий, худой, нос у него похож на клюв, тонкие губы, маленькие глаза под толстыми стеклами очков. Длинной белой рукой он скинул одеяло с ног Меган и опустился на колени возле инвалидного кресла, дотрагиваясь до ее высохшей бесформенной ноги.

— Смотри и запоминай, потому что тебе придется заниматься этим каждый день…

Не задумываясь о том, что делает, Меган неожиданно ударила врача в подбородок. Застигнутый врасплох, тот упал на спину. Корсет выпал из его рук. Она подхватила его, занесла над головой и, теперь уже изо всех сил, швырнула через всю комнату, чуть не попав в сестру, которая как раз появилась в дверях.

Гладкое лицо доктора побледнело. Он осторожно поднялся с пола, согнул плечи, оправил одежду. Он стоял перед Меган, которая тяжело и прерывисто дышала. Молчал и ждал, что будет дальше, с трудом сдерживая свой гнев.

— Хорошо, злюка. Я так понимаю, что корсет тебе не нужен.

Она пристально смотрела на него, плотно сжав губы.

— Ну что ж. Пусть будет так. Но ты могла бы просто сказать, что он тебе не нужен, — он направился к двери, подав знак сестре, чтобы взяла корсет и подождала его в коридоре. Потом повернулся и посмотрел на Меган:

— Запомни, детка. Если бы ты не сидела в этом кресле с такой вот ногой, я бы из тебя душу вынул за твой поступок.

Он не стал ждать, что она ответит ему. Не увидел испуганного выражения ее лица, не понял, что его слова произвели на нее впечатление. Впервые за все время болезни кто-то разговаривал с ней так, как будто она была прежней Меган, озорным подростком, а не Меган с больной ногой.

В течение нескольких дней ей больше не приносили корсет. Все это время никто не догадывался, что Меган отказалась от еды. Она прятала пищу в бумажные салфетки и спускала их в унитаз. Она пила только воду, и вид у нее был истощенный. Тогда послали за ее отцом.

Фрэнки Маги никогда не суетился и не ходил вокруг да около. Он сразу же перешел к делу.

Развернул дочь в коляске так, чтобы она видела его. В правой руке держал корсет:

— Ты дашь нам надеть его на себя или мы сделаем это насильно? Говори сразу, у меня нет времени, чтобы нянчиться с тобой.

Меган почувствовала, как горючие слезы катятся у нее по щекам. Она вытерла их тыльной стороной ладони.

— Папа, я… я ненавижу этот корсет. Я…

— Ты не хочешь носить его? — он наклонился к ней, его темно-голубые глаза сузились. — Нет, ты его наденешь.

Она начала что-то говорить, но он поднял вверх руку:

— Выслушай сначала меня, потом скажешь все, что ты думаешь. Если не хочешь его носить, хорошо, к черту этот корсет. Найдутся бедные дети, которые сочтут за счастье иметь его. Его изготовили специально для тебя, но можно приспособить и для других. Отлично. Не хочешь, не надо. Так и скажи, что хочешь провести всю свою жизнь, сидя в инвалидном кресле. Тогда мы немедленно отвезем тебя домой, и твоя мама, сестра и другие родственники будут по очереди возить тебя в этом чертовом кресле. Они будут возить тебя в парк, припарковывать возле какого-нибудь дерева, и твоя сестра будет учить тебя вышиванию, а мать вязанию. Ты будешь проводить там целые дни и учиться всякому рукоделию. Или, может быть, научишься сама управлять этой громоздкой, тяжелой чертовиной. Тебе решать, Меган. Или твоя жизнь будет зависеть от этой жалкой штуковины, или ты опять станешь прежней Меган. Говори же, — произнес он в ярости, — говори, чего ты хочешь. Получишь именно то, что хочешь.

Она затаила дыхание. Понимала, что он не шутит. Фрэнки всегда говорил только по делу.

— Покажи мне, как он надевается.

Он положил корсет ей на колени:

— Для этого тут есть врачи и сестры.

Он покинул палату, не сказав больше ни слова, но вернулся через несколько минут. В нем произошла разительная перемена. Он был спокоен и улыбался, в голосе звучала любовь и теплота:

— Увидимся в субботу, рыжая. И, Меган, ради Бога, ешь побольше. Ты стала похожа на призрак.

В течение четырех месяцев, которые Меган провела в Ветчестерской больнице, Пэтси только один раз навестила ее. Ее брат Карл, студент-первокурсник, ехал за город в Кэлгейт, на своем новеньком автомобиле с откидным верхом и подбросил сестру до больницы. Иди, навести калеку, а потом я посажу тебя на автобус, и ты поедешь домой.

— Я могу побыть с тобой всего полчаса, — было первое, что услышала Меган от своей лучшей подруги. Они не виделись более двух месяцев, и обеим было неловко в присутствии друг дружки.

Меган все еще проходила курс лечения и очень страдала. Она была очень удивлена, когда принимала Пэтси, сидя в своем кресле. Они стали совсем чужими.

Пэтси рассказала, что несколько девочек из лагеря тоже заболели полиомиелитом. Одна маленькая девочка умерла. Двух других сейчас держат в железных корсетах.

— А у вас тут есть кто-нибудь в железном корсете? Тебя держали в нем?

Меган сказала:

— Несколько детей в другой палате держат в железном корсете. Они просто целыми днями лежат и смотрят в маленькое зеркало. Этот корсет похож на большую бочку. Когда они дышат, то производят страшный шум. Ужасно.

— А можно посмотреть? Можно, я отвезу тебя в твоем кресле к ним в палату?

Меган чувствовала, что Пэтси очень возбуждена.

— Нет, мне не разрешат.

Видя, что Пэтси очень интересует ее высохшая нога, она отбросила одеяло и сказала:

— Давай смотри, сколько хочешь.

Пэтси нагнулась, протянула руку, но не прикоснулась к высохшей правой ноге Меган.

— Ого. А почему она стала такой?

— Она атрофировалась. Мышцы сжались. Они перестали функционировать и сжались. Посмотри на нее, давай. Она не заразная.

Пэтси стала на колени, потрогала безжизненную ногу Меган пальцами. Потом подняла голову. Лицо ее выражало недоумение:

— Она когда-нибудь станет нормальной?

Меган покачала головой:

— Нет. Такой, какой была, она уже не станет. Но со мной все будет в порядке.

Пэтси не обратила внимания на последние слова подруги.

— Боже, Меган. А что значит быть калекой? Что ты чувствуешь сейчас?

Меган отвечала спокойным голосом:

— Я чувствую себя превосходно, Пэтси. Великолепно. Замечательно. Что ты еще хотела бы узнать?

Пэтси встала и пожала плечами.

— Я просто спросила, — она посмотрела на часы. — На улице меня ждет брат. Видела б ты его машину. Красного цвета с белым верхом. Совершенно новенькая. Но он ее уже поцарапал. А ему плевать. Папа Стайглер купит любимому Карлу еще одну.