Халиф вздохнул, встал и достал из-под халата кинжал. Он поставил девушку на ноги и нанес ей удар кинжалом в шею. Девушка вскрикнула и упала ему на грудь. Халиф осторожно опустил ее на ковер у своих ног, стал на колени и зарыдал.

— Я так любил тебя, — прошептал он, склонившись над мертвой девушкой.

Он поцеловал ее в бесчувственные губы и упал возле ее тела.

Репетиция закончилась.

— Это должно быть по-настоящему любовной историей, — сказал Уилли актерам в последний раз. — Это трагедия. Два раба любят друг друга и готовы умереть во имя этой любви. Халиф любит девушку и убивает ее, потому что она предала его. У него нет другого выбора, но для него все это очень тяжело.

Артисты молча слушали его. Уилли посадил девушку рядом с ее любовником. Они должны были нежно касаться друг друга перед началом съемок.

Наконец съемки начались. Любовники двигались медленно, осторожно, выражая любовь к друг другу, как он учил их. Они смотрели в глаза друг другу. Их связь сначала была духовной, а потом так естественно перешла в чувственную, что Уилли был поражен тем, что видел.

Появился халиф, и съемки продолжились.

После того как халиф овладел своей рабыней, в шатер вошел слуга. Он нес голову убитого раба. Это была настоящая голова. Актер в последний раз появился на экране.

Девушка, сначала не вполне осознавая то, что видит, заморгала глазами и вскрикнула. Потом начала вставать с пола, но сильные руки халифа удержали ее. Она начала кричать, но он зажал ей рот, а потом приник к ее губам в поцелуе. Он вонзил кинжал ей в горло и отпрянул, когда кровь залила обнаженную девушку. Он поднял над ее головой свои окровавленные руки и зарыдал. Его лицо выражало страдание, голос дрожал.

— Я так любил ее. Почему она предала меня? О, почему?

Картина кончилась кадром, показывающим мертвую рабыню, тело которой было в той же позиции, в какой девушка занималась любовью. Уилли смотрел на нее. Зеленоватые глаза ее широко открыты, рот искажен ужасом.

Это была самая реалистическая кинокартина, когда-либо созданная, и, конечно, она стала классикой порнографии.

Уилли Пейсеку заплатили двадцать тысяч долларов за этот фильм, в титрах которой не значилось его имени.

В день свадьбы Данте Данжело казалось, что все это происходит не с ним. Простому мальчику с Рай-авеню все это могло только присниться.

Его отец, Доминик Данжело, прибыл в Нью-Йорк в начале века, он был робким четырнадцатилетним мальчиком, в одежде, сшитой для него матерью, живущей в Сицилии. У него имелись пять американских долларов и адрес его дяди.

Это был честный человек. Он обещал что-то кому-то только тогда, когда знал наверняка, что сдержит слово. Каждый день усердно трудился, не принимая никаких подачек, и молился за свою мать, братьев и сестер. Когда он женился, то послал домой фотографию жены.

Он никогда не бесчестил женщин и не позволил бы никому бесчестить своих сестер. Он воспитывал своих детей добрыми католиками и достойными людьми.

Жил Доминик на грани нищеты, брался за любую физическую работу. Никогда не уходил с работы раньше времени и никогда не требовал больше денег, чем заработал. В течение семи лет копил доллары, чтобы открыть собственное дело. Он был хорошим сапожником. Хотя в Америке много магазинов, где продавалась различная обувь, носилась она не очень хорошо. Он не производил обувь, он ремонтировал ее. Делал специальные железные набойки на мысках и задниках детских ботинок, потому что знал — у детей обувь стаптывается прежде всего в этих местах. Эти набойки радовали детей и доставляли удовольствие их родителям. В конце концов, обувь стоила дорого и должна была носиться как можно дольше.

По воскресеньям после посещения церкви и генеральной уборки в своей квартире, которая находилась в заднем помещении его мастерской, он шел по Фордхэм-роуд и затем сворачивал на авеню Батгейт. Здесь находились лотки с фруктами и овощами, тут торговали только чистыми продуктами. Хотя он редко покупал что-то кроме фруктов и овощей. Дон Данжело любил походить вдоль лотков и посмотреть на товар. Здесь было много различных магазинов одежды, комиссионные магазины, где можно купить слегка поношенный пиджак и брюки, выцветшую рубашку или бракованные носки.

Матери тащили кричащих детей в магазины и вытаскивали их оттуда, прикидывая, подойдет ли им та или иная одежда, примеряя прямо на них.

Мужчины стояли возле магазинов, покуривая и болтая о работе, политике и других делах. Дон держался тех, кто говорит по-итальянски. В их кругу он чувствовал себя как дома.

Он редко заговаривал с кем-либо. Был очень застенчив.

Каждую неделю он шел к лоткам, находящимся возле компании по продаже овощей и фруктов, принадлежащей братьям Руччи, и покупал всегда одно и то же — три красных яблока, два желтых яблока, два апельсина и три банана.

Полная, смышленая на вид продавщица лет пятнадцати по имени Анжела Руччи, улыбалась, махала ему рукой и говорила:

— Не говорите, я сама угадаю.

Она клала в его сумку то, в чем он нуждался, и Дон Данжело возвращался домой на 181-ю улицу вне себя от радости. Она заметила его. Помнила его.

Семья не одобряла ее выбор. У него была всего одна сапожная мастерская, и все. У него здесь нет никаких родственников. Какую жизнь он может предложить их младшей сестре? Анжела была сиротой, живущей с женатыми братьями, и членом большой, зажиточной семьи, которая владела не только магазином, но и двумя двухэтажными домами, расположенными в конце улицы. И они собирались купить еще два дома, чтобы жить одной большой семьей.

Но этот двадцатилетний, широкоплечий, черноволосый, симпатичный парень мог предложить ей свою любовь. Он никогда не опозорит девушку. Будет относиться к ней как к драгоценности. Он снял квартиру из четырех комнат на Рай-авеню, где у них будет свой дом, где они станут растить своих детей.

Когда стало ясно, что Анжела больше ни за кого не хочет выходить замуж, когда она пригрозила объявить голодовку и даже наложить на себя руки, ничего другого не оставалось делать, как позволить ей делать то, что она хочет. А этому парню надо предложить заниматься их бизнесом, чтобы когда-нибудь и он смог жить в двухэтажном доме на Батгейт-авеню.

Они не понимали, что Дон Данжело, хотя и казался тихим и почтительным, был волевым человеком. У него свое дело. Он никогда не стал бы жить в доме, который не мог позволить себе купить. Он без посторонней помощи позаботится о своей жене и детях.

Временами братья Руччи собирались то в одном, то в другом доме и, сидя в многолюдной гостиной, говорили о вещах, суть которых Дон не мог понять, в то время как женщины готовили что-то на кухне, откуда доносились соблазнительные запахи. Братья говорили о сделках, перевозках, ценах, мясе, холодильниках. Они хвастали разными модерновыми штучками, имевшимися в распоряжении их жен, стиральными машинами, которые автоматически выжимали белье.

Всякий раз, когда они предлагали помочь Дону Данжело, он отказывался. Он делал покупки в магазине «Мейси», где было все, в чем нуждалась его семья. А если он не мог что-то позволить себе, то они обойдутся без этого.

Руччи жалели свою младшую сестру, но что они могли поделать? Через девять месяцев после свадьбы она родила своего первого ребенка. Потом еще одного. Затем третьего. Она приходила в гости к братьям и приглашала их семьи к себе домой. Казалось, она самая счастливая женщина в мире. Кто может объяснить, почему один человек любит другого?

Мальчики семейства Руччи занимались бизнесом. Некоторые заканчивали школу, иные даже поступали в колледж. Большинство торговали мясом или чем-нибудь еще. Они женились, обзаводились детьми, селились в пригороде.

Ни у кого из них не было такого блестящего будущего, которое предстояло старшему сыну Дона, Данте.

У него диплом выпускника юридической высшей школы, работа в качестве адвоката в Бронксе, красавица невеста, закончившая к тому же колледж и говорящая на многих иностранных языках. Она была единственным ребенком богатого отца, поставлявшего вино церкви.