Уилли неподвижно сидел на кровати и напряженно вслушивался. Откуда они узнали? Кто проболтался? Может быть, ему надо бежать? Но куда? Из квартиры он мог выйти только мимо них. Он слышал, как все вышли во двор и пошли в котельную, где обычно спал Сташев.

Сначала говорили полицейские. Потом мать начала кричать и причитать. Дверь небольшой комнатушки, где спали Уилли и Миша, распахнулась, и к их кровати подошел высокий краснолицый детектив, Хилли или Хинни.

— Слушай, что ты делаешь на полу? — Он позвал Уилли: — Иди в комнату к матери.

Сильная рука вытащила его из кровати и поставила на ноги. Детектив сморщил нос и покачал головой:

— Переоденься, мальчик. Ты же самый старший в доме?

Уилли кивнул, роясь в куче старой одежды, валяющейся на полу. Извлек из нее сухие трусы. Одеваясь, повернулся спиной к детективу. Сунул босые ноги в ботинки. Детектив смотрел на Мишу, который сидел на полу. Спина у того была абсолютно прямая. Он как бы застыл в одной позе. Глаза выпучены, рот открыт. Рукой он неистово теребил свою письку.

— Что это с мальчишкой? — спросил детектив.

— Да ничего. Все в порядке — сказал Уилли.

Он не спешил одеваться, обдумывая, что будет говорить. Он решил свалить всю вину на этого еврея. Он скажет, что это сделал Херскель, потому что Сташев все время воровал булочки и молоко по утрам в закусочной его отца, еще до того, как она открывалась. Да, вот потому он и сделал это. Бенни, здоровенный еврей.

Детектив повел его через коридор на другую половину квартиры дворника. Его мать, в запачканном платье, стояла посреди кухни. На ее распухших ногах не было никакой обуви. Она заламывала руки и плакала. Все лицо было в слезах и соплях. Детективы смотрели на нее с отвращением.

Его мать была отвратительная женщина — толстая, с большими руками и широкими плечами. Казалось, что жир капает с ее лица. От нее пахло помойкой и вонючей жратвой, а также просто женщиной. Ее грубые, красные, сильные руки царапали лицо и рвали седые волосы на голове. Детективы переглянулись, а потом уставились на детей, собравшихся на кухне. Их было четверо. Младшие братья и сестры Уилли — бледные, худые, голубоглазые, русоволосые. На их лицах не было слез. Они ничего не выражали. Дети просто стояли молча и смотрели на мать. Они такое и раньше видели. Это обычно случалось после того, как отец бил ее или крал деньги и пропивал их.

Наконец детектив-ирландец сказал:

— Успокой свою мать, мальчик. Она должна пойти с нами в полицейский участок.

Уилли уставился на детектива. Тот сказал, что мать должна пойти с ними. А Уилли, кажется, никого не интересует. Он нужен им только, чтобы привести в норму мать. Что же происходит, черт побери?

— Мама, мама, перестань, пожалуйста. Что случилось? Почему ты плачешь? — Он перешел на польский и понизил голос: — Мама, скажи мне по-польски, что случилось.

Мать провела рукой по рту, по мокрым от слез глазам и щекам, оправила платье. Она заморгала и нагнулась к нему, прищурившись, как будто ослепла из-за этих слез.

— Это ты, Уилли? — спросила она. — Уилли?

Он прошептал, успокаивая ее, что это он. Потом взглянул на детективов и повторил свою просьбу:

— Говори по-польски, мама. Что они хотят? Что надо этим полицейским?

Мать задрожала и громко испустила газы. Детективы переглянулись, скорчили гримасы, и один ткнул Уилли пальцем:

— Скажи матери, чтобы она надела на себя что-нибудь, мальчик. И пусть обуется. Поторопи ее.

Они спешили покинуть эту квартиру.

Он повел мать в комнату, где она спала вместе с отцом. Иногда она спала тут с кем-нибудь из детей или со Сташевым.

Она села на край кровати, надела свитер, который он принес ей, сунула ноги в разбитые туфли, завязала шнурки.

— Скажи мне, что случилось. Скажи мне. Сейчас же.

Мать посмотрела на него. Ее явно удивил тон, которым с ней говорил сын. Он был мужчиной и имел право знать.

— Он убил его, — сказала она тихо по-английски. — Он убил его. Он всегда говорил, что убьет его когда-нибудь. Они хотели смерти друг друга, и вот твой отец убил Вальтера.

— Папа? Папа убил его? Папа убил Вальтера?

Она пристально посмотрела на сына и пожала плечами:

— А кого еще он мог убить? Иисуса Христа, что ли? Он убил Вальтера. Убил его лопатой. Ударил по голове, а полицейские видели, как он это делал. Теперь он сидит в участке.

— Полицейские видели, как он ударил его? Они видели?

В течение всего дня у Уилли Пейсека было такое ощущение, что он смотрит фильм о своей собственной жизни. Это был фильм, содержание которого он не знал и мог только догадываться о чем-то.

Когда отец увидел мать, входящую в служебное помещение полицейского участка, он встал со стула, стоящего возле старого обшарпанного письменного стола, издал ужасающий крик и вновь упал на стул. Мать тотчас же начала громко причитать. Их крики наполнили комнату.

Детектив-ирландец положил руку на плечо Уилли. Лицо мальчика было серым, губы нервно подергивались, маленькие глазки моргали и горели негодованием. Хотя он был малолетним хулиганом и уродом, известным детективам, как им были известны многие мальчишки района, Хинни помимо своей воли испытывал в данный момент что-то вроде симпатии к бедолаге. Тело мальчика дрожало, но выражение лица, когда он повернулся к сочувствующему ему детективу, было какое-то необычное. Чувствовалось, что он знает нечто и скрывает это. Ни озабоченности, ни жалости не было в глазах Уилли.

— С тобой все в порядке? — спросил Хинни, заинтересовавшись пацаном. Тот слегка удивился и пожал плечами. А что с ним может быть не в порядке? Такой вопрос прочитал Хинни во взгляде парня.

Господи, что за жизнь у этой семьи дворника!

Уилли рассеянно слушал свою мать, возбужденно рассказывающую что-то детективам, которые поили ее кофе и кормили пирожными. Они давали ей прикуривать и просили говорить все, что она знает о своем муже.

— Это должно было так и кончиться. С детства они друг другу как братья, и постоянно дрались. Даже тогда, когда еще жили в старой стране. Все время были вместе и пили вместе. Непутевые они люди, ох, непутевые.

Внезапно до нее стало доходить то, что произошло на самом деле. Это не было обычной потасовкой, которые частенько случались между мужиками по субботам, когда то одного, то другого выносили всего избитого и орущего во двор. Хлопали двери, в ее комнату врывался победитель, бросал ее на кровать и проникал в нее. Теперь один из них был мертв, а другой сидел в соседней комнате.

— Вальтер действительно умер?

В обе комнаты то и дело входили какие-то люди. Люди из районной прокуратуры брали показания у отца, который рыдал и орал, и бил себя по голове кулаками, и в истерике молотил руками по стене.

— Вальтер, ты сукин сын! Посмотри, до чего ты меня довел!

Все его слова записывались и отпечатывались на машинке. Пришли репортеры утренних газет. Фотографы направляли фотоаппараты со вспышкой то на отца, то на мать. Уилли спрятался. Он не хотел принимать в этом участия. Был просто посторонним наблюдателем.

Наконец отца привели из другой комнаты. Он был в наручниках, по обе стороны стояли детективы. Уилли знал, что у отца болит голова, видел на его лице следы тяжелого похмелья. Отец в удивлении остановился перед сыном. Хотя Уилли в течение вечера все время находился рядом с отцом, тот был слишком занят собой, чтобы замечать сына.

— Что ты здесь делаешь, а? — спросил отец, непроизвольно поднимая руку, чтобы ударить Уилли.

Мальчик отошел на шаг в сторону и увидел, как детективы взяли отца под руки и повели к поджидающему их автомобилю. Отец обернулся и посмотрел сыну прямо в глаза.

Никто не обратил тогда внимания на выражение лица Уилли.

На его лице было выражение долгожданного триумфа.

У него все это проплывало перед глазами — то медленно, то в убыстренном темпе. В центре был он сам, остальные — только смутные тени по краям. Он ощущал запах пота, виски и пива, исходящий от мужика. Казалось, запах сочился из пор грязного опухшего лица. Он смотрел в маленькие, хитрые глазки, пронзающие насквозь, но не мог понять, что они выражают. Всякий раз он проигрывал все с самого начала и до того момента, когда брат положил руку ему на плечо, уводя прочь. Наконец Юджин понял, как опасно то, чем он занимается. Он искажает реальность, а ведь иметь дело ему придется только с реальностью.