— Вы думаете, что я буду иметь возможность следить за тем, как расходуются деньги?

— Вы станете наблюдать за тем, что там происходит. Но, Джин, есть и еще более основательные причины. Мы, те, кто любит и уважает вас, хотим, чтобы вы были на своем месте. В конце концов, ведь этот кардинал, хотя и считает себя бессмертным, не вечен. И нам известно, что папа невзлюбил его за его позицию по отношению к войне во Вьетнаме. Господи, эти коммунисты. Вас, американцев, пугает одно это слово. А мы в Италии живем с ними бок о бок. Кроме того, кардинал стремительно теряет свое влияние и власть. Он перестал быть политической фигурой, которой когда-то стал. Вы знаете нашего папу: он злопамятен. А этот кардинал когда-то в прошлом называл его крестьянином. Он насмехался над папой и унижал его. В Ватикане кардинал более не приветствуется, все его сторонники здесь устранены.

— Но его преемник уже известен, ваше преосвященство.

— Его наследник, безусловно, достойный человек. Он отличается от кардинала во всем. Но не все знают, что он серьезно болен. Сменив кардинала, он прослужит несколько лет, если здоровье ему позволит. Но что такое несколько лет по сравнению с вечной церковью? В один прекрасный день, Джин, вы станете кардиналом.

Холодок прошел по спине Джина. На минуту он испытал то, что не испытывал с детства: предчувствие эпилептического припадка. Кардинала обеспокоила внезапная бледность его протеже.

— Юджин, что с вами? Вызвать врача?

Не дожидаясь ответа, кардинал снял телефонную трубку, и через несколько минут врач уже осматривал Джина. Очень вежливо доктор попросил кардинала выйти из кабинета.

— Итак, — сказал врач, — когда у вас в последний раз был припадок?

Джин покачал головой:

— Много лет назад. Мне тогда было десять или одиннадцать. Доктор, ничего страшного. У меня просто закружилась голова.

— Да. Я верю вам, епископ О’Брайн. Я выпишу вам какое-нибудь снотворное. Мне кажется, вы переутомились. Вы виделись со святым отцом? Он изумительный человек, не правда ли?

— Да, изумительный. Доктор, не надо снотворного. И пусть то, о чем мы говорили… о припадке…

— Все это останется между нами. Я давно работаю в Ватикане, епископ. Очень давно.

Врач сказал кардиналу, что епископ нуждается в легком ужине и отдыхе. Он переутомился. Вот и все.

Джин лежал без движения на твердой постели в комнате, похожей на камеру. Из мебели тут было только самое необходимое. Он смотрел на распятие висящее на стене. Ничего не могло отвлечь его. Он должен был заглянуть правде в глаза.

Беседуя с папой, он видел перед собой умного, доброго человека, который всю жизнь служил Богу и Святой церкви. Но он не был простым смертным. И был достаточно мудр, чтобы понять это.

Джин понимал: чтобы достичь такого, надо пройти долгий путь служения. Ни один из избранных пап не отказался от своей должности. Большинство из них постепенно привыкали к своей роли. Этот папа, казалось, был рожден для этой роли.

Думал ли папа Иоанн Двадцать третий в далеком прошлом о том, каков будет его жребий? Думал ли он о том, что это неизбежно?

Размышляя о своей жизни, Юджин с уверенностью мог сказать, что ему было известно его предназначение. Он знал, и признавался в этом своему исповеднику, что он чрезвычайно гордый и высокомерный человек. Знал, что ему предназначено это повышение. Он станет кардиналом. Теперь ему понятно, почему он всегда был таким странным и непохожим на других.

Он будет изо всех сил служить нью-йоркскому кардиналу. Не станет ни в чем противоречить ему, будет во всем соглашаться с ним. Не будет обращать внимания на его оскорбления и насмешки. Он будет служить и ждать.

И в конце концов возвысится.

И только Богу известно, кем он станет в конце концов.

Приступив к своей службе в Нью-Йорке, Юджин сразу же понял, что оказался в стане лютого врага.

Кардинал протянул ему свою пухлую руку, Джин согнулся и прижался губами к перстню. Затем выпрямился. Он был на голову выше кардинала, чье круглое лицо, курносый нос и высокий лоб хорошо помнил по нескольким встречам в Ватикане. Они были диаметрально противоположны в своих взглядах по всем вопросам.

Кардинал сел за изящный стол и сложил руки на коленях. Глаза практически не видны за толстыми стеклами очков. Он выждал некоторое время, а потом жестом предложил Юджину сесть в одно из неудобных кресел, стоящих возле стола.

Кардинал подался слегка вперед и сказал негромко:

— Что ж, вы родились в замечательной семье.

У него небольшой ирландский акцент: предки были ирландцами.

После того как Юджин ничего не сказал, кардинал повысил голос:

— Почему ваш брат Чарли покинул нашу святую церковь и принял, о Боже, иудаизм?

Глаза Юджина вспыхнули гневом, но он оставался спокойным, хотя и побледнел.

— У брата были на то свои причины.

— Он увидел эти концлагеря, да? Но и другие тоже их видели, но не отказались от своей веры.

— А мой брат отказался.

— Вы говорили с ним об этом, епископ, не так ли?

— Брат говорил об этом со своим исповедником. Он принял решение с чистой совестью, ваше преосвященство.

— Он рискует своей бессмертной душой. Или вы не верите в это?

— Верю.

— А кто был тем раввином, который приобщил вашего брата к избранному народу?

Как будто он не знал.

— Наш кузен. Мой брат все очень хорошо обдумал, я полагаю. То, что я думаю по этому поводу, совсем другое дело.

— А, — сказал кардинал тихим голосом, — вы не сторож брату своему, верно?

Красивое лицо епископа ничего не выражало.

— И за все то время, пока вы были священником, вы не могли уговорить вашу мать вступить в лоно нашей церкви, не так ли? Вы не слишком настойчивы, епископ. И в то же время вы с таким энтузиазмом занимались сбором средств на церковные дела. Странно все это. Вы не находите?

Юджин ничего не сказал.

— Ну что ж, для меня это загадка. Почему она предпочла оставаться в иудейской вере, если все ее шестеро детей стали католиками?

Джин заговорил тихим, но твердым голосом. Кардинал подался вперед, чтобы лучше его слышать.

— Мать нашего спасителя была еврейкой. Его земной отец был евреем. И сам он воспитывался в иудейской вере.

— Не надо учить меня, епископ! — он молчал некоторое время, размышляя. — Ах вот в чем дело. Вы сын еврейки, как и наш Господь, так, что ли?

Не получив никакого ответа на свой глупый вопрос, кардинал несколько смутился и откашлялся.

— Ну что ж, — сказал он на прощанье, — устраивайтесь пока. Я дам вам совет, который постоянно получал от своего отца (пусть земля ему будет пухом). Он говорил: держись тех, кто умнее и достойнее тебя, только так ты можешь чему-то научиться.

Он горько усмехнулся, ожидая обычных слов, которые всегда слышал в таких случаях: но, ваше преосвященство, кто может быть умнее и достойнее вас? Он ждал, но человек, сидящий перед ним, казалось, не понял намека.

Разозленный кардинал встал из-за стола и протянул руку. Высокий, стройный, красивый священник подошел к нему, преклонил колено, прикоснулся губами к перстню. Кардинал разрешил ему идти.

Нет, этому красавчику придется научиться кланяться по-настоящему, если он хочет прижиться здесь.

Около двух лет епископ Юджин О’Брайн служил в «доме власти», который на протяжении многих десятилетий был центром религиозной и политической жизни Нью-Йорка. Он стал свидетелем того, как кардинал начал терять свое влияние, после того как мэром города избрали Джона В. Линдсэя.

Хотя с ним все еще консультировались по политическим вопросам, советы кардинала частью игнорировались.

Юджин обедал за кардинальским столом, когда его приглашали. Вел себя скромно и непринужденно, но сама эта скромность и отсутствие должного почтения раздражали кардинала.

Приближенные кардинала пристально наблюдали за епископом. Он ни на что не жаловался и прилежно относился к своим обязанностям. Избегал разговоров о политике. Производил впечатление человека, который ждет чего-то, что должно свершиться рано или поздно.