41. КОНЬ (Повесть в стихах) 1 Уже снежок февральский плакал, Трава пробилась кое-где, И был посол московский на кол Посажен крымцами в Орде. Орел-могильник, в небе рея, Видал сквозь тучек синеву — Внизу мурзы Давлет-Гирея Вели ордынцев на Москву. И вышел царь, чтоб встретить с лаской Гостей от града вдалеке, Но воевода князь Мстиславский Им выдал броды на Оке. И били в било на Пожаре, Собраться ратникам веля, И старцы с женами бежали Сидеть за стенами Кремля. А Кремль стоял, одетый в камень, На невысоком берегу И золотыми кулаками Грозил старинному врагу. И бысть валы его толстенны, Со стрельнями в любом зубце. Поставил зодчий эти стены На твороге и на яйце. Отвага ханская иссякла У огороженного рва, Но тучу стрел с горящей паклей Метнула в город татарва. И самой грозной башни выше, Краснее лисьего хвоста — Пошел огонь гулять по крышам, И загорелась теснота. А смерть всегда с огнем в союзе. «И не осталось в граде пня, — Писал ливонец Элерт Крузе, — Чтоб привязать к нему коня». Не диво тех в капусту высечь, Кому в огне сидеть невмочь. И было их двенадцать тысяч — Людей, убитых в эту ночь. На мостовых московских тряских Над ними стлался черный дым. Лишь воронье в монашьих рясках Поминки справило по ним! А царь глядел в степные дали, Разбив под Серпуховом стан… Мирзы татарские не ждали, Когда воротится Иван. Забрав заложников по праву Дамасской сабли и петли, На человечий рынок в Кафу Добычу крымцы увели. Пусть выбит хлеб и братья пали, — Что делать? Надо жить в избе! И снова смерды покупали Складные домы на Трубе, Рубили вновь проемы окон И под веселый скрежет пил Опять Москву одели в кокон Сырых некрашеных стропил. Еще пышней, и необъятней И величавей, чем сперва, Как золотая голубятня, На пепле выросла Москва! 2 Устав от плотницкой работы, Поднял шершавую ладонь И тряпкой вытер капли пота На красной шее Федька Конь. Он был Конем за силу прозван: Мощь жеребца играла в нем! Сам царь Иван Васильич Грозный Детину окрестил Конем. И впрямь похожа, хоть нельстива Была та кличка иль ругня. Его взлохмаченная грива Точь-в-точь вилась, как у коня, А кто, Конем в кружале битый, С его замашкой был знаком, Тот клялся, что смешно копыто Равнять с Коневым кулаком! Его хозяин Генрих Штаден Царю служил, как верный пес, И был ему за службу даден Надел земли и добрый тес. Был Генрих Штаден тонкий немец. Как в пору казней и опал Лукавый этот иноземец К царю в опричники попал? Стыдясь постройку всякой клети Тащить на собственном горбу, На рынке Штаден Федьку встретил И подрядил срубить избу. И Конь за труд взялся с охотой, Зане́ работник добрый был. Он сплошь немецкие ворота Резными птицами покрыл, Чтоб из ворот легко езжалось Хозяйским санкам в добрый путь. И, утомясь работой малость, Присел на бревна отдохнуть. Из вновь отстроенной светлицы, Рукой в перчатке подбочась. Длинноголовый, узколицый, Хозяин вышел в этот час. Он, вязь узорную заметив На тонких досточках ольхи, Сердито молвил: «Доннерветтер! [30]Работник! Что за петухи?» А Конь глядел с улыбкой детской, И Штаден крикнул: «Глупый хам! Не место на избе немецкой Каким-то русским петухам!» Он взял арапник и, грозя им, Полез свирепо на Коня. Но тот сказал: «Уймись, хозяин! — Лицо рукою заслоня.— Ты, знать, с утра опился водкой…» И только это он сказал, Как разъяренный немец плеткой Его ударил по глазам. Конь осерчал. Его обиду Видали девки на юру, И он легонечко, для виду, По шее треснул немчуру. Хозяин в грязь зарылся носом, Потом поднялся кое-как… А Конь с досадой фартук сбросил И, осерчав, пошел в кабак. 3 Оправив сбрую, на которой Блестел набор из серебра, Немчин кобылу тронул шпорой И важно съехал со двора. Он наблюдал враждебным взглядом, Как просыпается Москва. На чепраке с метлою рядом Болталась песья голова. Еще и пену из корыта Никто не выплеснул пока, И лишь одна была открыта Дверь у «Царева кабака». Над ней виднелся штоф в оправе Да елок жидкие верхи. У заведения в канаве Валялись с ночи питухи. И девка там валялась тоже, Прикрыв передником лицо, Что было в рябинах похоже На воробьиное яйцо. Под просветлевшими крестами Ударили колокола. Упряжка с лисьими хвостами В собор боярыню везла. Дымком куриться стали домы, И гам послышался вдали. И на Варварку божедомы Уже подкидышей несли, Купцы ругались. Бранью хлесткой Москву попробуй, удиви! У каменной стены кремлевской Стояли церкви на крови. Уже тащила сочни баба, Из кузниц несся дальний гул. Уже казенной песней: «Грабят!» Был потревожен караул. А сочней дух, и свеж и сытен, Дразня, летел во все концы. Орали сбитенщики: «Сбитень!» Псалом гундосили слепцы, Просил колодник бога ради: «Подайте мне! Увечен аз!» На Лобном месте из тетради Дьячок вычитывал указ, Уже в возке заморском тряском Мелькнул посол среди толпы И чередой на мостик Спасский Прошли безместные попы, Они кричат, полунагие, Прихлопнув черным ногтем вшу: «Кому отправить литургию? Не то просфоркой закушу!» Уже и вовсе заблистали Церквей румяные верхи, Уже тузить друг друга стали, Совсем проснувшись, питухи. А он на них, начавших драться, На бестолочь и кутерьму Глядел с презреньем иностранца, Равно враждебного всему! |
