Женщина говорит громко. Почти кричит. Этот крик — выражение солидарности уличному торговцу: сегодня это случилось с тобой, а завтра может случиться со мной. Надо собрать деньги в пользу мальчика.

Она обходит столики.

— А ну-ка, сеньоры… Этот мальчуган плачет, потому что у него выбили из рук лоток с вафлями, а он должен принести домой деньги… Давайте сообща соберем ему, чтобы мать не ругала… Одна песета ничего не значит для каждого из вас, а мальчик поправит свои дела…

Юноши, которых Хоакин презрительно называет «поэтами» — даже не зная, пишут ли они стихи, но предполагая, что у них нет денег, поскольку они ни разу не купили у него вафель, — тут же откликаются на призыв помочь маленькому горю вафельщика. Кто знает, может быть, у одного из них, а возможно у всех, душа бездомного пса, бедного, свободного, никому не нужного… Их песеты первыми падают на лоток. Пятнадцать человек — пятнадцать песет. Пятнадцать сверкающих, как солнце, песет.

Хоакину они кажутся золотыми. Его мнение о поэтах, никогда не покупавших вафель, сразу меняется.

(«Ну конечно. Зачем мужчинам есть вафли… Они ведь не дети и не женщины».)

Продавщица лотерейных билетов, торгующая во всех кафе Пасео де Реколетос, собирает с божьей помощью девяносто песет. Ее возгласы и просьбы не остались без внимания.

Передником она вытирает Хоакину нос и заплаканные глаза.

— Ну вот, малыш, теперь мать не будет ругаться… Да не плачь ты, как девчонка… Мужчины не плачут… Сколько денег ты должен принести домой?

Хоакин колеблется, прежде чем ответить:

— Пятьдесят песет… З^а пятьдесят вафель…

— Хм!.. Значит, тебе повезло… Не даром же говорится, нет худа без добра. Представляешь, как удивится мать, когда увидит столько денег!.. Послушай, а ты, случайно, не с улицы Толедо?

— Да, сеньора.

— Я же говорю, мне знакомо твое лицо… На, малыш, отдай своей матери… Видишь, как тебе повезло.

Продавщица лотерейных билетов ласково похлопывает Хоакина и возвращается к столикам на террасе, выкрикивая:

— Счастливый билет!.. Номер 25 412. Прекрасное число… Интересно, кому выпадет удача… Счастливый билет!..

Вчера мне повезло, думает Хоакин. Он снова ходит между столиками кафе, высоко держа лоток с вафлями. Он отдал матери пятьдесят песет, а остальные припрятал в свой кошелек. Здорово повезло! Хорошо бы и сегодня кто-нибудь рассыпал его вафли. Тогда бы ему снова собрали денег…

Хоакин снует между столиками, ловко обходя препятствия. Его худенькая подвижная фигурка безо всяких усилий проскальзывает между людьми. Он заботится только о лотке с вафлями, который высоко несет на ладони правой руки, левой же упирается в бедро, чтобы лучше сохранить равновесие. Так делают все.

Время от времени Хоакин машинально повторяет:

— Ва — а-афли! Вкусные ва — а-афли!..

II так же машинально останавливается перед женщинами с детьми и перед влюбленными парами, потому что мужчины при своих дамах не решаются отогнать его, как назойливую муху. Он это знает по опыту.

Сегодня Хоакин все делает машинально, потому что его голова, голова девятилетнего мальчишки, занята только одной мыслью: как бы кто-нибудь налетел на лоток с вафлями и уронил его на землю. Эта мысль со вчерашнего дня не выходит у него из головы и все больше и больше завладевает им… Хоакин уже не сомневается в том, что кто-нибудь наткнется на него, и — тррах! — лоток с вафлями — на земле, а деньги — в кармане.

Никто не натыкается на Хоакина, зато Хоакин натыкается на женщину: очень высокую, белокурую, в черных брюках, в красной кожаной куртке и в высокой, очень пестрой шляпе. Это иностранка, она кого-то ищет в кафе и не заметила мальчика.

Хоакин говорит ей:

— Эй!.. Вы рассыпали мои вафли… Послушайте… мои вафли… Вы рассыпали мои вафли.

Иностранка пожимает плечами, восклицает:

— О — о-о!

И продолжает идти своей дорогой. Хоакин бежит за иностранкой, плача.

— Мои вафли… Вы рассыпали мои вафли.

Иностранка открывает кошелек и протягивает мальчику монету, предварительно удостоверившись в том, что это пять песет — половина стоимости одной порции кофе на террасе. И продолжает кого-то искать.

Хоакину не хочется плакать, как вчера, когда мальчишка выбил у него из рук лоток и убежал. У него нет никакого желания плакать, но он понимает, что только так может вызвать сочувствие у людей, и вытирает сухие глаза рукавом своей белой курточки.

— Мои вафли… Мать будет ругаться, если я не принесу домой денег за вафли…

Плачет он нехотя, поскольку притворяться не умеет. Плачет, только чтобы привлечь к себе внимание. Какая-то женщина говорит:

— Вот нахалка… Подумаешь, иностранка! Выбила у мальчика лоток с вафлями и ушла как ни в чем не бывало… У нее просто совести нет… Она только о себе думает… Э^то надо уметь… Ей плевать на других… Мальчишку хоть гром разрази, ей все равно.

Хоакин плачет громче и начинает собирать остатки вафель, рассыпавшихся по земле.

Какой-то мужчина дает Хоакину две песеты и ласково треплет по волосам:

— Ничего, малыш, не плачь… Мужчины не плачут… Все обойдется. Ты не виноват, мать не станет тебя бить.

Две женщины открывают кошельки и собираются дать мальчику несколько монет.

Но не все выходит так, как хотел бы Хоакин. В кафе сидит вчерашний толстяк с огромным брюхом.

— Вы только взгляните на него!.. Вот мошенник!.. Вы только посмотрите на этого бродягу. Надо же придумать такое… У него будто бы выбивают из рук лоток с вафлями… А когда они падают на землю, он начинает плакать, чтобы люди сжалились над ним и дали денег… Надо же такое придумать… И почему только правительство не засадит в исправительный дом всех этих мошенников, которые выманивают деньги у людей… В тюрьму их!.. В тюрьму!.. В исправительный дом… Там они живо поумнеют… Это же будущие воры…

Вот так и учатся совершать преступления. Полицейского — вот кого здесь не хватает. Но их никогда нет там, где они нужны.

От крика толстяк багровеет и пьет большими глотками воду из стакана.

У Хоакина дрожат поги. Дрожит все тело. Теперь он по-настоящему плачет от страха, от горя и подбирает остатки вафель, смешанных с землей.

Его план провалился… Из-за этого толстяка. Хоакин не подумал ни о толстяке, ни о тех, кто вчера принимал участие в сборе денег. Он не подумал о них. Ему казалось, что все так просто: уронить на землю вафли, поплакать немного — и получить деньги…

Девятилетний Хоакин, еще не овладевший искусством вымогать деньги, получает жестокий удар. Слишком жестокий, чтобы спокойно перенести его.

Поскольку толстяк продолжает кричать, призывая на помощь полицейского, который вылавливает на улицах хулиганов и жуликов, Хоакин сбрасывает с лотка сломанные вафли, отряхивает лоток и с достоинством уходит из кафе, вытирая рукавом своей белой курточки слезы и пот, выступивший на лбу.

Но стоило ему оказаться в той части проспекта, где его уже не могут увидеть посетители кафе, как шаг его все убыстряется, пока не превращается в бег.

Он уже далеко… Но его беспокоит мысль о полицейском… Ни о чем другом он думать не может.

— Черт возьми! А если они меня схватят… Вдруг меня схватит полицейский… Черт возьми!

Он еще несколько раз возвращается к кафе посмотреть, не преследует ли его кто-нибудь.

Ну и напугали. А казалось, все так просто…

Нога Пабло касается какого-то странного предмета. В ту же секунду гаснет свет и начинается фильм.

Пабло ощупывает предмет ногой. Нередко он наступал на что-нибудь и, поскользнувшись, чуть не падал. Но на сей раз это не были ни кожура от апельсина, ни промасленная бумага, ни одежда, упавшая на пол. Это…

(«Кошелек?.. Да, кошелек…»)

Интуиция подсказывает ему, что это именно так.

(«Кошелек… Деньги!..»).

Мало или много, но деньги.

Слабое, едва ощутимое прикосновение, и в детском сознании Пабло Качо — мальчика, торгующего тоффе, конфетами и шоколадным мороженым в самом популярном кинотеатре квартала, — тотчас возникает отчетливое представление о том, что это такое. Не каждый день находишь кошелек. Может быть, билетеру, уборщице и везет… Но ему? Вот здорово! С ним такое случается впервые.