— Убить его — и все! — кричала жена.

— Убьем, убьем!

И давай тузить, колошматить, дубасить. Вешалка чуть умом не тронулся.

Ребятишки выли и прыгали вокруг. Встревоженные шумом, залаяли собаки. Должно быть, решили, что дерутся животные. Одна из собак была чесоточная, с большой болячкой на спине. На болячку садились мухи. Солнце палило. И т. д.

В приходе Богоматери Портской (30 тысяч душ) есть только два кино. Одно находится в Порте, другое — в Дешевых Домах. Теперь строят новое кино рядом с домами СЕАТ, этими маленькими небоскребами, которые, как по волшебству, выросли, словно из-под земли, рядом с проспектом Пуэрто — Франко. Но когда еще его кончат.

Кино в Порте называется «Касас» («Дома»). Кино в Дешевых Домах — без названия. Или нет, с названием. Это — «Новое кино», если мы не ошибаемся. Оно находится там, где был знаменитый танцевальный зал «Семерка треф», который открыл Гальярдо, чтобы составить конкуренцию «Сапогу» — другому танцзалу. Скоро Гальярдо пришлось закрыть свой зал и сделать кино — довольно маленькое. Кино «Касас» зовут кино в Порте, а кино Гальярдо — кино в Дешевых Домах, надо же их как-то различать. Жители друг друга понимают; нам кажется, мы тоже разбираемся, где какое кино.

Кинотеатр в Порте, он же «Касас», — большой, но всегда полон, даже переполнен, так что многим приходится стоять.

В кино «Касас» есть места первого и второго класса, как во всех кинотеатрах, но второй класс в «Касас» находится внизу, а первый — вверху. Те, что сидят внизу, всегда во власти тех, кто вверху, — это извечный закон: верхние бросают вниз окурки, плюют, отпускают нахальные шуточки, понятно? Второй класс в кино «Касас» стоит пять песет, первый — шесть. По средам и четвергам соответственно четыре и пять песет. В кино «Касас» крутят фильмы только по субботам и воскресеньям, средам и четвергам. Кроме того, в праздники и накануне праздников. Иногда получается, что фильмы крутят всю неделю. Смотрите, мол, и не жалуйтесь.

В кино «Касас» запрещено курить. На экране, в перерыве между программами, появляется такая надпись на испанском языке. Но зрители курят. И плюются. Что поделаешь?

В летние месяцы работает вентилятор — в кино «Касас», конечно. Он заглушает звук.

В кино «Касас» на афишах пишется: «Ближайшая премьера». Но всегда дают, что называется, старье.

Зрители грызут орехи, как обезьяны, — арахис, миндаль, пьют газированную воду; некоторые берут с собой ужин и смотрят картину по три раза, особенно зимой, потому что в кино тепло, а дома холодно. Весь пол покрыт шелухой, которая трещит, когда на нее наступают — тр, хр — р, и это тоже мешает слушать. Детишки писают, и робкие ручейки разливаются по полу. Некоторые пачкают сиденье, и тот, кто садится на него потом, пачкает одежду, а заметив это, начинает громко орать, словом, поднимает такой шум — хоть святых выноси.

Влюбленные обнимаются, целуются, ведут себя неприлично, точно так же, как во всех других кино.

Летом многие сидят в майках, а некоторые вообще голые по пояс. Это зависит от воспитания и от жары.

Посетители кино «Касас» занимают места для друзей, для родственников, для знакомых, которые придут потом. А этот друг, родственник или знакомый, войдя в зал, в котором темно и ничего не видно, кричит:

— Пепе? Ты где?

Пепе же, Перико, или как там его, ревет:

— Зде-е-е-сь! Скоре — е-е — ей, я тебе занял местечко!

Эти крики тоже мешают слушать. Некоторые начинают шикать, чтобы заставить крикунов замолчать, и тогда уже совсем ничего не слышно.

Но, должно быть, зрителям в кино «Касас», тамошней публике, этот звук не очень нужен, потому что они все равно понимают картину, и смеются, и плачут, и кричат, когда появляется бандит, и аплодируют, когда появляется герой, по отзывам, совсем как за границей, или когда интересный эпизод. И объясняют друг другу:

— Смотри-ка, его связывают.

— Смотри, он ее целует.

Смотри, его окружают.

Как будто один слепой, а другой — зрячий.

Картина до такой степени их захватывает, что, когда на экране целуются, они подзадоривают: «Давай, давай!», а когда на экране драка, начинают тузить друг друга, так что приходится зажигать свет.

В кино «Касас» часто показывают картины из андалузской жизни, с пением и танцами, потому что публика их обожает. «Лола — Насмешница», «Кармен из Трианы», «Андалузский кабальеро», «Мечта Андалузии». Когда давали «Горе-горюшко — горе», были такие очереди и такие ссоры, что пришлось вмешаться полиции и разогнать толпу. Когда показывали «Марию де ла О», зрители отплясывали чечетку в проходе между стульями. Когда давали «Цыганочку», все распевали:

И били по спинкам стульев, и щелкали пальцами, и стучали ногами, но в такт. Когда…

Если тебе придется выбирать между адом и кино «Касас», ты выберешь ад — там поспокойней. Честное слово!

Ему нравилось кино. Очень. Но в Испании священникам не полагалось ходить в кино. На это смотрели косо. Его преподобие Хорхе Льоверас Эсприу иногда ходил в кино при духовном училище.

В воскресенье он пошел в кино «Касас», смотрел «Пригород» Адольфо Марсильяча. Ему говорили, что это очень хорошая картина. Главный герой там священник.

Мосен Льоверас и раньше несколько раз бывал в кипо — но довольно редко. Видел «Пеппино и Виолетта», «Занон молчания», «Весельчак», некоторые другие фильмы, названия которых уже не помнил. Он ходил с Энрике, Пакирри, Пако — Франсиско Канделем — и некоторыми другими. Один он ходить не любил. И причина для этого была. Все на тебя смотрят, косятся. Потом шепчут что-то друг другу. «Поп, поп пришел», — говорят; наверное, говорят.

А когда он был с Пакирри, Энрике, Пако или с кем — нибудь еще и разговаривал с ними, он переставал обращать внимание на все эти перешептывания и взгляды. Переставал замечать все это или делал вид, будто не замечает. В том числе и влюбленную парочку через три ряда от него, которая забыла обо всем на свете. И ругательства, и озорные возгласы, раздающиеся в зале.

В это воскресенье мосен Льоверас отправился в кино один. Он не нашел ни Энрике, ни Пакирри, ни Пако Канделя, ни кого-либо еще, он их нигде не видел, они не проходили мимо его канцелярии. Он решился пойти, потому что ему сказали: «Это замечательная картина, там выведен священник, очень похожий на вас». Мосен Льоверас решил вопрос просто: он посмотрел картину из будки механика, потому что у него были очень хорошие отношения с владельцем кинотеатра. В общем, получилось так, что он смотрел картину как бы снаружи.

Картина ему понравилась. Понравилась и не понравилась. Скажем так: того, что ему понравилось, было больше, чем того, что ему не понравилось. Больше было «за», чем «против». Понятно?

В картине был выведен священник. Священник, который не носил очков, потому что не корпел над книгами в семинарии. Его назначили в пригород. Как мосена Хорхе. Правда, приход у мосена Хорхе был больше. В два раза больше, в три, в пять раз. По воскресеньям у него всегда было четыре, пять, иногда десять свадеб; один раз, когда повысили пособия, двенадцать. Это по утрам. А по вечерам — пятнадцать-двадцать крестин. Так что переваривать пищу в приятной беседе за столом, прилечь на часок после обеда в воскресенье было невозможно. Нужно было бегать. В его приходе всегда нужно было бегать. Каждый день по три часа он принимал в приходской канцелярии посетителей, которые шли бесконечным потоком. Утром месса, посещение больных: потом нужно было сходить в одно место, сходить в другое, заниматься своими обязанностями: похоронами, ведением приходских бумаг, так что не оставалось времени на прихожан, бед — няков, тружеников, больных, в общем, как говорится, на апостольскую деятельность, чтобы посвятить себя ей, как хотел бы, как я «елал бы, как мог отдаваться ей священник в картине. На такой приход нужно было не двух священников, а десять. Кино — это одно, а жизнь — совсем другое. Повседневные обязанности не оставляли места для сердца и призвания. Вечером он бросался в постель, как голодающий бросается на кусок хлеба. Но обычно нужно было молиться, как и сейчас. А священник в фильме никогда не молился — то есть по требнику, конечно.