— Дорогу Толстячку! — потребовал мужчина со сросшимися бровями, раскалывая локтями и коленями стену очереди.

— Ни за что! — отвечали оттуда, прижимаясь друг к другу и еще теснее смыкая ряды, — Вы просто хотите втереться.

— Неужели вы не видите, что мы несем матадора? — попытался уговорить их худощавый.

— Знаем ^мы Э^ти трюки, — защищалась очередь, следя, чтобы не образовалось ни малейшей щели. — Женщины тоже часто приходят с ребенком на руках в надежде, что мы разнюнимся и пропустим их вперед.

Не в силах убедить неверующих, процессия была вынуждена обойти препятствие, довольно неуклюже опустившись на мостовую.

— Далеко еще до гостиницы? — спросил андалузец, истекавший потом.

— Порядочно, — сообщил мужчина со сросшимися бровями и шумно вздохнул. — А в чем дело?

— Да ни в чем, — с притворным равнодушием отозвался его товарищ по процессии. — Просто любопытно.

— Полагаю, ваш вопрос вызван не усталостью? — поинтересовался худой, душа которого уже готовилась отлететь.

— Конечно, нет! — Севийский энтузиаст принял обиженный вид. — По сравнению с боровом, которого я ношу по своему двору, этот мальчик просто перышко.

— Преуменьшать не стоит, куманек, — счел нужным уточнить коренастый. — Не знаю, сколько весят ваши боровы, однако наш груз вовсе не перышко.

Худой воспользовался моментом, чтобы внести свою лепту в этот поток искренних признаний.

— Недаром его зовут Толстячком, — проворчал он, вытирая льющийся градом пот.

— А по — моему, это не совсем точно, — скептически вставил коренастый, энтузиазм которого словно испарялся вместе с потом. — Правильнее было бы звать его Тушей.

— Ну уж и Туша… — запротестовал энтузиаст, который шел с процессией, но не принимал участия в переносе матадора.

— Станьте на мое место, и увидите, что я прав, — коварно предложил мужчина со сросшимися бровями, решив смениться таким изящным способом.

— Благодарю вас, — ответил энтузиаст, который был не так глуп, как могло показаться с первого взгляда.

— Неужто вам не хочется хотя бы минутку понести нашего кумира? — настаивал первый, пытаясь воздействовать на самолюбие.

— Это было бы большой честью, — увернулся его собеседник, — но я очень неловок и боюсь уронить Толстячка.

— Об этом, дружок, не заботьтесь, — подбодрил его коренастый. — Я посажу его вам на плечи, и вы увидите, что он не упадет.

— Не беспокойтесь. Вы несете отлично. Кроме того, я вспомнил, у меня дело здесь неподалеку… — С этими словами энтузиаст отделился от группы и заспешил прочь.

— Ну и свинья! — воскликнул коренастый, с завистью глядя вслед дезертиру.

— Вы что-то сказали? — спросил сверху скучающий Толстячок, который примирился со своей неудобной позой и не протестовал, боясь ранить чувства поклонников.

— Ничего особенного, — ответил коренастый, слизывая языком пот, капавший с верхней губы. — Мы говорили, что вы несколько полнее, чем кажетесь.

— З^а те месяцы, что я отдыхаю, я всегда немного поправляюсь, — извиняющимся голосом произнес тореро. — Но когда начинается сезон, я теряю несколько килограммов и возвращаюсь к своему весу.

— А каков ваш вес, если вы не сочтете наше любопытство нескромным? — спросил худощавый, стараясь дышать потише.

— Семьдесят четыре килограмма.

— Я же говорил! — вздохнув, произнес мужчина со сросшимися бровями.

— Что? — поинтересовался Толстячок.

— Что ваше прозвище вполне оправдывается вашим весом.

Андалузец, не знавший Мадрида и не привыкший к его большим расстояниям, вмешался в разговор, который верховые лошади вели со своим всадником.

— Далеко еще до этой проклятой гостиницы?

— Если вы перейдете на рысь, — прикинул тореро, — через полчасика будем на месте.

— Ого!

— Мы должны еще немного пройти вниз по улице Алькала, потом подняться по Гран Виа… потом свернуть направо…

— Э^то мы должны, — возразил андалузец, возмущенный первым лицом местоимения, которое употребил тореро. — Вы-то восседаете себе, как какой-нибудь султан.

— Мне, конечно, неплохо, — признал Толстячок, в свою очередь рассердившись, — и все же не преувеличивайте: я уверен, что у султанов более мягкие кресла.

— Э^то вы на мой счет? — обиделся худой, который тоже мечтал найти предлог отделаться от ноши.

— На воре шапка горит…

— Вы хотите сказать, что мои плечи кажутся вам жесткими?

— Не только жесткими, но и острыми, — уточнил Толстячок.

— Так не воображайте, что ваше мягкое место — это подушка, — обрушился на него худой. — Копчик у вас все равно что копье.

— Оставьте спор, — успокоил его коренастый, — не то Энергию потеряете. А ее нужно беречь, чтобы дойти до цели.

Андалузец тоже решил переложить свою часть груза на плечи свежего человека. Но, оглянувшись вокруг в поисках свободного энтузиаста, который взял бы на себя ношу, увидел один — единственный экземпляр этой породы. Процессия из ста поклонников Толстячка мало — помалу испарилась.

— А ну-ка помогите мне.

Но и последний поклонник отверг предоставленную андалузцем возможность подпереть непобедимое бедро, заявив, что у него под мышкой нарыв.

— Это неважно, — воодушевлял его севийец, — ведь вы понесете нашего героя не под мышкой, а на плече.

— Но нарыв разболится от напряжения, — защищался последний энтузиаст, отбиваясь руками и ногами.

— Вот пройдоха, — проворчал вспотевший поклонник. — Сразу видно, что вы за птица!

Но птица улетела, дабы избежать споров.

Был уже вечер, и прохожие на широких, плохо освещенных тротуарах почти не замечали немногочисленную процессию. Ночная прохлада совсем остудила тауромахическую страсть, которую подогревало солнце, пока не закатилось. Зрители, побывавшие днем на корриде, уже забыли о полученных там острых ощущениях и теперь изучали афиши, чтобы решить, куда отправиться вечером за новыми развлечениями.

По мере того как крошечная процессия приближалась к центру города, движение становилось более оживленным.

На усталое трио кариатид, поддерживавших матадора, начал действовать еще один деморализующий фактор — они почувствовали себя посмешищем. Даже Толстячбк, скрывая свое смущение от неловкой позы, принялся завязывать узелки на хвосте быка.

Спасительная идея осенила мужчину со сросшимися бровями, когда они проходили мимо пивной.

— А если мы остановимся на минутку и освежимся? — предложил он.

Двое его товарищей облизнулись сухими и жесткими, как хвост ящерицы, языками, предвкушая удовольствие.

— По — моему, кружечка пива была бы в самый раз, — тяжело дыша, пробормотал худой.

— И по — моему, — радостно согласился андалузец. — Пошли!

— Минутку, сеньоры, — остановил их Толстячок. — Не собираетесь же вы так входить в пивную?

— Конечно, нет, — ответил коренастый. — Вам придется спуститься.

— Спуститься?! — запротестовал матадор, — И что я стану делать?

— Если хотите, пойдемте с нами, пропустим по глоточку, — предложил андалузец.

— Не принято, чтобы тореро появлялся в пивной на плечах своих поклонников, — объяснил Толстячок, который досконально знал правила тауромахического этикета.

— Тогда подоя «дите нас здесь, — предложил худой.

— Как же я останусь посреди улицы в таком необычном костюме?

— А почему бы и нет? — попытался убедить его коренастый. — Костюм очень красивый.

— Но я оказался бы в очень затруднительном положении, — настаивал Толстячок. — Вы когда-нибудь видели тореро в костюме для боя, который стоял бы, как чучело, в самом центре Мадрида?

— Спрячьтесь в подъезд! — предложил коренастый.

— Ни за что, — возразил кумир, цепляясь руками и ногами за свой пьедестал, чтобы не оказаться на земле.

— Послушайте, послушайте! — возмутились носильщики. — Что все э^т0 значит?

— Вы обязались нести меня до моей гостиницы и должны сдержать свое слово.

— Но я не знал, что ваша гостиница у черта на куличках! — заявил андалузец.