1925 ЖОРЕС Ноябрь, а народ зажат до жары. Стою и смотрю долго: на шинах машинных мимо — шары катаются в треуголках. Войной обагренные руки умыв и красные шансы взвесив, коммерцию новую вбили в умы — хотят спекульнуть на Жоресе. Покажут рабочим — смотрите, и он с великими нашими тоже. Жорес настоящий француз. Пантеон не станет же он тревожить. Готовы потоки слезливых фраз. Эскорт, колесницы — эффект! Ни с места! Скажите, кем из вас в окне пристрелен Жорес? Теперь пришли панихидами выть. Зорче, рабочий класс! Товарищ Жорес, не дай убить себя во второй раз. Не даст. Подняв знамен мачтовый лес, спаяв людей в один плывущий флот, громовый и живой, по-прежнему Жорес проходит в Пантеон по улице Суфло. Он в этих криках, несущихся вверх, в знаменах, в шагах, в горбах. "Vivent les Soviets!.. A bas la guerre!.. И вот — взбегает огонь и горит, и песня краснеет у рта. И кажется — снова в дыму пушкари идут к парижским фортам. Спиною к витринам отжали — и вот из книжек выжались тени. И снова 71-й год встает у страниц в шелестении. Гора на груди могла б подняться. Там гневный окрик орет: "Кто смел сказать, что мы в семнадцатом предали французский народ? Неправда, мы с вами, французские блузники. Забудьте этот поклеп дрянной. На всех баррикадах мы ваши союзники, рабочий Крезо и рабочий Рено". 1925
ПРОЩАНИЕ (Кафе) Обыкновенно мы говорим: все дороги приводят в Рим. Не так у монпарнасца. Готов поклясться. И Рем и Ромул, и Ремул и Ром в «Ротонду» придут или в «Дом». В кафе идут по сотням дорог, плывут по бульварной реке. Вплываю и я: "Garcon, un grog americain!" Сначала слова, и губы, и скулы кафейный гомон сливал. Но вот пошли вылупляться из гула и лепятся фразой слова. "Тут проходил Маяковский давече, хромой — не видали рази?" — «А с кем он шел?» — «С Николай Николаичем». — «С каким?» «Да с великим князем!» — "С великим князем? Будет врать! Он кругл и лыс, как ладонь. Чекист он, послан сюда взорвать…" — «Кого?» — "Буа-дю-Булонь. Езжай, мол, Мишка…" Другой поправил: "Вы врете, противно слушать! Совсем и не Мишка он, а Павел. Бывало, сядем — Павлуша! — а тут же его супруга, княжна, брюнетка, лет под тридцать…" — "Чья? Маяковского? Он не женат". "Женат — и на императрице". — "На ком? Ее ж расстреляли…" — "И он поверил — Сделайте милость! Ее ж Маяковский спас за трильон! Она же ж омолодилась!" Благоразумный голос: "Да нет, вы врете — Маяковский — поэт". — "Ну, да, — вмешалось двое саврасов, — в конце семнадцатого года в Москве чекой конфискован Некрасов и весь Маяковскому отдан. Вы думаете — сам он? Сбондил до йот — весь стих, с запятыми, скраден. Достанет Некрасова и продает — червонцев по десять на день". Где вы, свахи? Подымись, Агафья! Предлагается жених невиданный. Видано ль, чтоб человек с такою биографией был бы холост и старел невыданный?! Париж, тебе ль, столице столетий, к лицу эмигрантская нудь? Смахни за ушми эмигрантские сплетни. Провинция! — не продохнуть. — Я вышел в раздумье — черт его знает! Отплюнулся — тьфу, напасть! Дыра в ушах не у всех сквозная — другому может запасть! Слушайте, читатели, когда прочтете, что с Черчиллем Маяковский дружбу вертит или что женился я на кулиджевской тете, то, покорнейше прошу, — не верьте. вернуться Да здравствуют Советы!.. Долой войну!.. Долой капитализм!..(франц.). — Ред. |