Некоторое отступление. - Выпустят из авиашколы летчика. Долго ль по небу гоняет его? И то через год у кареглазого молодчика глаза начинают просвечивать синевой. Идем дальше. Мое пребывание небом не считано, и я от зорь его, от ветра, от зноя окрасился весь небесно-защитно — тело лазоревосинесквозное, Я так натянул мою материю, что ветром свободно насквозь свистело, — и я титанисто боролся с потерею привычного нашего плотного тела. Казалось: миг — и постройки масса рухнет с ног со всех двух. Но я оковался мыслей каркасом. Выметаллизировал дух. Нервная система? Черта лешего! Я так разгимнастировал ее, что по субботам, вымыв, в просушку развешивал на этой самой системе белье. Мысль — вещественней, чем ножка рояльная. Вынешь мысль из-под черепа кровельки, и мысль лежит на ладони, абсолютно реальная, конструкцией из светящейся проволоки. Штопором развинчивается напрягшееся ухо. Могу сверлить им или на бутыль нацелиться слухом и ухом откупоривать бутыли. Винти еще! Тихо до жути. Хоть ухо выколи. Но уши слушали. Уши привыкли. Сперва не разбирал и разницу нот. (Это всего-то отвинтившись версты на три!) Разве выделишь, если кто кого ругнет особенно громко по общеизвестной матери. А теперь не то что мухин полет различают уши — слышу биенье пульса на каждой лапке мушьей. Да что муха, пустяк муха. Слышу каким-то телескопическим ухом: мажорно мира жернов басит. Выворачивается из своей оси. Уже за час различаю — небо в приливе. Наворачивается облачный валун на валун им. Это месяц, значит, звезды вывел и сам через час пройдет новолунием. Каждая небесная сила по-своему голосила. Раз! Раз! — это близко, совсем близко выворачивается Марс. Пачками колец Сатурн расшуршался в балетной суете. Вымахивает за туром тур он свое мировое фуэтэ. По эллипсисам, по параболам, по кругам засвистывают на невероятные лады. Солнце-дирижер, прибрав их к рукам, шипит — шипенье обливаемой сковороды. А по небесному стеклу, будто с чудовищного пера, скрип пронизывает оркестр весь. Это, выворачивая чудовищнейшую спираль, солнечная система свистит в Геркулес, Настоящая какофония! Но вот на этом фоне я жесткие, как пуговки, стал нащупывать какие-то буковки. Воздух слышу, — расходятся волны его, груз фраз на спину взвалив. Перекидываются словомолниево Москва и Гудзонов залив. Москва. «Всем! Всем! Всем! Да здравствует коммунистическая партия! Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Эй!» Чикаго. «Всем! Всем! Всем! Джимми Долларе предлагает партию откормленнейших свиней!» Ловлю долетающее сюда извне. В окружающее вросся. Долетит — и я начинаю звенеть и звенеть антеннами глаза, глотки, носа. Сегодня я добился своего. Во вселенной совершилось наиневероятнейшее превращение.
Пространств мировых одоления ради, охвата ради веков дистанций я сделался вроде огромнейшей радиостанции. С течением времени с земли стали замечать мое сооружение. Земля ошеломилась. Пошли целить телескопы. Книга за книгой, за статьей статья. Политехнический музей взрывался непрекращающимися диспутами. Я хватал на лету радио важнейших мнений. Сводка: Те, кто не видят дальше аршина, просто не верят: «Какая такая машина??» Поэты утверждают: «Новый выпуск „истов“, просто направление такое новое — унанимистов». Мистики пишут: «Логос. Это всемогущество. От господа бога-с». П. С. Коган: «Ну, что вы, право, это просто символизируется посмертная слава». Марксисты всесторонне обсудили диво. Решили: «Это олицетворенная мощь коллектива». А. В. Луначарский: "Это он о космосе!» Я не выдержал, наклонился и гаркнул на всю землю |
