— Ну, я к тебе на одну минутку, — говорит писарь. — Знаешь, брат, что?
— Ну? — ждет учитель какой-то важной новости.
— Одевайся лучше и поедем ко мне.
От писаря немного попахивает водкой.
— Что ты хотел сказать мне?
— Важная, брат, новость. Знаешь, война началась!
— Война? С Японией? Не может быть!
— Не "не может быть", а уже идет война… Ну, поедем!
Лобанович надевает пальто, и они едут в волость.
— Вот прохвосты, сукины сыны, — говорит возмущенно Дулеба, — не надеются на свою силу, так пустились на чисто азиатскую подлость: не объявив войны, напали на наши броненосцы. Ну, однако, им и дали чесу! И еще дадут. Так дадут, что только мокрое место останется от пик. Кого они трогают? На кого поднимают руку? На Россию, которая одна против всего мира может выступить!
— Но, пане писарь, и они знают про Россию и на что-то надеются, если не побоялись первыми затронуть нас, — замечает возчик Авмень.
— Если бог захочет покарать кого, то первым долгом отнимет у него разум, — строго говорит писарь.
Авмень замолкает и прячет несколько смущенный, виноватый смех под усами. То ли потому, что писарь сказал так удачно, то ли по другой причине…
Весть о войне быстро обходит крестьянские хаты, а возле возчика Авменя и деда Пилипа в "сборной" собирается кучка полешуков. Авмень — центр внимания. Все глаза устремлены на него. Такое внимание придает Авменю важности и гордости. Да если сказать правду, он стоит здесь выше всех: у него есть знакомые чиновники в Пинске — на почте и в казначействе, от них можно многое узнать.
— Напали на наши корабли! — удивляется дед Пилип, выкатывая глаза.
— И здорово побили! — важно подтверждает Авмень.
— Побили? — подхватывают слушатели. — Вот лихо их матери!
— И самые лучшие корабли. Там были такие пушки, что стреляли на двадцать верст. Такие пушки имеет только одна англичанка.
— И как они побили, чтоб их гром побил? — спрашивает дед Пилип и хлопает себя руками по бедрам.
Все смотрят на Авменя.
— Мину пустили, — говорит Авмень.
— Го, чтоб они кровью изошли! — злится дед Пилип. — Ведь это кабы такие пушки поставить в Городище, так они бы и до Лунинца достали!
Дядьке Есыпу хочется узнать причины войны. Авмень знает и эти причины, но он пока что молчит: ведь все равно последнее и самое важное слово будет его, а теперь пусть поговорят они.
— И вот, скажи ты, не поладили за что-то!
— Да уж, если кто захочет подраться, то причину найдет.
Деда Пилипа причины войны мало интересуют, его воображение сильно задели пушки, которые стреляют на двадцать верст.
Среди полешуков поднимается шум. Каждому хочется как-нибудь откликнуться на услышанную новость, высказать свои соображения о причинах войны, но никому не удается попасть в точку, чтобы всех удовлетворить.
Авмень слушает и прячет смех под усами.
— Японцы вот чего хотят, — говорит он, — они потребовали от нашего царя не вмешиваться в дела Китая. "Мы и китайцы, — говорят они, — свои люди. А у тебя и так земли много. Наводи, говорят, порядки в своей России, а нашей Азии не трогай".
— А это кто же, полюбовница их, что ли? — спрашивает дед Пилип.
— Какая тебе полюбовница! Страна их так называется, — объясняет Авмень, а деда Пилипа поднимают на смех.
— А черт их батьку знает, — оправдывается дед Пилип, — и за бабу иногда бьются люди.
— А наш царь, значится, не захотел и дулю им показал, — слышится голос.
Михалка, которого дядька Есып просил, чтобы он побил его, все время молчал, потом почесал затылок и заметил:
— А все же нашему брату придется отдуваться своими боками.
И несколько рук чешут затылки.
В квартире писаря также идет разговор о войне.
— Эх, сгинь твоя доля! — говорит старшина, говорит таким тоном, будто все горести и трудности войны легли на его плечи. — Вот не было еще заботы!.. Это рунда, что там попортили немного корабли. Но пусть он вылезет на берег!..
— Ему и дадут вылезти на берег, нарочно дадут, чтоб потом потопить всех к чертовой матери! Это, брат, им не хаханьки!
Писарь произнес эти слова так энергично и так грозно сдвинул брови, что старшина совсем успокаивается за судьбу войны.
— И далеко же, должно быть, зараза эта — Апония? — спрашивает старшина.
— Далеко, брат, отсюда и не увидишь, — шутит писарь.
— Вот и нашего Романчика как бы не погнали на войну, — вспоминает Захар Лемеш о недавнем своем приятеле.
— Куда его погонят! — пренебрежительно машет рукой Дулеба. — Там своих войск хватит, сибиряков.
— Да, — говорит Лобанович, словно отвечая на свои мысли, — давно Россия не воевала.
Эта война производит на него сильное впечатление и захватывает неожиданностью событий. Ему приходилось много читать военной литературы, записок, романов, преимущественно из истории русских войн. Увлекало описание боев, — например, описание Бородинского боя в романе "Война и мир". С особенным интересом набрасывался он на те произведения, которые "были специально посвящены войнам. Под влиянием тенденциозного и одностороннего освещения этих войн, выпячивания их героической стороны и преднамеренного затушевывания темных сторон у Лобановича сложилось в корне неправильное представление о военных способностях царской России и о ее непобедимости в войне. Вот почему и теперь он крепко верил, что Япония в этой войне будет побита, как верили в это многие десятки, сотни тысяч одураченных фальшивым, однобоким воспитанием людей.
Лобанович внимательно следит за развертыванием военных событий на Дальнем Востоке, знакомится более подробно с Японией, с ее бытом и техникой, читает газеты, не пропускает ни одной заметки о войне самого ничтожного военного корреспондента.
Вскоре в школу приезжает инспектор народных школ для ревизии. Инспекторская ревизия — это своего рода страшный суд для сельского учителя. Инспектор может сделать с учителем все, что захочет, — лишить должности и вообще причинить множество всяких огорчений и неприятностей. Отношение к учителю у него официальное, строго начальническое. Инспектор чувствует свою власть над учителем, смотрит на него свысока, редко одаривает улыбкой. Ни на одну минуту не дает забыть о разнице между ним и учителем: "Ты — ничто, я — все". Громко говорить, ступать на всю ступню при инспекторе не полагается: каждое движение, каждое слово должны выражать почтительность и трепет. Когда инспектор входит в школу, учитель должен идти на два шага сзади, а в школе совсем стушеваться. Если ученик плохо отвечает на вопросы, инспектор бросает на учителя взгляд, полный грозного недовольства.
Сергей Петрович Булавин, новый инспектор, угрюмый, скупой на слова, особенно с учителями. Ученики Лобановича подготовлены хорошо, причин для недовольства нет. Экзаменуется ученик третьей группы Иван Занька. Он с указкой стоит возле карты.
— Покажи мне Азию.
Занька обводит указкой карту. Кусочек Азии на карте заходит в Америку. Занька не забывает и об этом кусочке.
— Хорошо! — хвалит его инспектор. — Покажи мне Японию.
Занька показывает.
— А что ты знаешь про Японию? В каких отношениях находится она к нам?
— Воюем с нею.
— Ну, а скажи: кто кого завоюет?
— Наш царь побьет, — отвечает уверенно Занька.
— А почему ты думаешь, что мы ее побьем?
— У нашего царя войска больше.
— Да, мой милый, Россия побьет Японию. Во-первых, и войска у нас больше, и войско наше лучше, и дело наше справедливое, и, во-вторых, мы должны ее побить и побьем.
Иван Занька репутацию школы поддержал, зато Алесик Грылюк портит все дело. Он все время не сводит с инспектора глаз. Внимание его привлекает огромный, здоровенный нос инспектора. Наконец Алесик не может сдержаться.
— А почему у тебя такой большой нос? — среди могильной тишины слышится его наивный вопрос.
— Тебе нет дела до моего носа.
Ну что же было взять с маленького Алесика?
