Отец Владимир, когда пришел к нему Лобанович, был в меру пьян и в хорошем настроении.

— Ты что же это так распрыгался? Откуда у тебя такое телячье настроение? — спросил он Лобановича.

— Эх, отец Владимир, прыгают не только от радости, но и с горя, — заметил учитель.

— Слыхал, слыхал, друже… Эх вы, мало себе под ноги смотрите, вот и спотыкаетесь, — пожурил батюшка Лобановича, а в его лице и всех неосторожных молодых людей. — Что же теперь делать будешь?

— Подумаю, осмотрюсь.

— Не пропадет! — уверенно буркнул Дьяченко.

— Знаешь, что я тебе скажу, — продолжал батюшка не то серьезно, не то шутливо, — подавайся в попы. Вот здесь, в моем приходе, и оставайся. Будем вдвоем бога хвалить и копейку загонять, и никакой нам черт не брат.

— Плохой из меня божий служка, — шутливо ответил Лобанович.

— Очень хорошим и не надо быть. Не слишком ударяйся в святость, ведь лишнего и свиньи не едят, но и плутом чрезмерным не надо быть, а так себе, серединка на половинку. А впрочем, как себе хочешь, — заключил батюшка, махнул рукой, поднялся и побрел в свои поповские хоромы.

— Вам ладо связаться с партией настоящих революционеров, — сказал Лобановичу Дьяченко, — и стать членом партии. Партия поможет вам во многом. У нее есть связи, с ее помощью можно и работу найти.

— А в какую партию вы мне советуете пойти? — спросил Лобанович.

— В партию социалистов-революционеров. Она, как никакая другая партия, выражает интересы крестьянства.

Лобанович усмехнулся.

— Плохой был бы тот сват, который не похвалил бы свою невесту. Ну что ж, посмотрим да послушаем, как оно и что. А за добрые слова благодарю.

Лобанович уже свыкся с мыслью, что он отрезанный ломоть в школе, что средства к жизни нужно добывать каким-то другим способом. Но голову он не вешал. Неужто в этом большом и широком мире не найдется пристанища для одинокого человека, свободного, ничем не связанного? Обнадежил его и Дьяченко, когда советовал теснее связаться с партией революционеров, где можно найти поддержку. Дело только в том, какую выбрать партию, чтобы она соответствовала всем твоим чаяниям. Прежде чем связать себя с той или иной партией, надо внимательно присмотреться к ней, правильно выбрать дорогу. А пока что важно одно — не застаиваться на месте, ни в коем случае не опускаться, а идти вперед, навстречу жизни, и не потеряться в ней. Жизнь таит в себе неисчерпаемые возможности, она богата разными событиями, которые откроют перед учителем еще неведомый ему мир.

В эти дни Лобанович любил бродить в окрестностях Верхани без какой-либо определенной, конкретной цели. Страсть к скитаниям заметно подогрел приятель Лобановича Янка Тукала. Сегодня Лобанович получил от него письмо. Янку также уволили с должности учителя. Но и он не горевал и бодро смотрел вперед. В письме он прислал такое стихотворение:

Стихотворение это отвечало настроениям молодых учителей, увлекало их своей романтической туманностью.

Тем временем приближалась осень. Не за горами был и сентябрь, когда учителя после каникул собирались в свои школы, как птицы в отлет на юг. Только ему, Лобановичу, закрыты пути в теплые края. Время подумать о сдаче школы волостному правлению либо непосредственно своему преемнику, который мог здесь появиться каждый день, а самому убираться подобру-поздорову.

Возвратившись однажды из своих скитаний по окрестностям Верхани, Лобанович встретился с Иваном Антипиком. Тот за лето порозовел, загорел и нагулял себе немного жирку. Его небольшие рыжеватые усики подросли, в он часто разглаживал их пальцами. Это украшение делало Антипика в глазах Лобановича похожим на гоголевского винокура: усы были такие, что казалось, будто владелец их держал в зубах мышь. Антипик имел вид человека, довольного собой, своей жизнью и своими дальнейшими планами. Он уже знал, какая беда приключилась с его коллегой.

"Вот кстати приехал, не будет хлопот со сдачей школы!" — обрадовался Лобанович.

С грустной физиономией, как и подобало в таком случае, Антипик сочувственно произнес:

— Невеселые новости, плохие дела, Андрей, — Антипик имел в виду увольнение Лобановича.

— А что случилось, Иване? — притворился непонимающим Лобанович.

— Со мною ничего не случилось, — защелкал языком Антипик. — Наоборот, я получил назначение в лучшую школу, в Клинки. А вот ты… подгулял, братец. Ай-яй-яй! — укоризненно и вместе с тем сокрушенно покачал головой Антипик. — Ну, чья правда? — с видом победителя спросил он и добавил: — Лезть на рожон никому не рекомендуется. Не трогай ничего и не бойся никого. Сиди тихо, не трогай лиха.

— Знаешь, Иване, разочаровал ты меня окончательно: я думал, ты останешься здесь и я сдам тебе школу, чтобы не возиться с разными людьми… Ну, а если так, пусть будет так. Желаю тебе не вступать в конфликты на новом месте со становым приставом. Что же касается правды, то сперва выведем цыплят, а сосчитаем их осенью.

Антипик шмыгнул носом и прищелкнул языком.

— Не знаю, брат, что ты будешь считать! — насмешливо проговорил он.

Самодовольный Антипик явно чувствовал сейчас свое превосходство над изгнанным из школы Лобановичем.

Они разошлись, и никогда в дальнейшем Лобанович ничего не слыхал о нем.

Пока школа не была еще сдана, Лобанович чувствовал под ногами какую-то юридическую почву, имел законные основания оставаться в ней. А сдай он школу — и этого основания, пусть иллюзорного, не будет. Вот почему он откладывал сдачу до последнего часа. Немного удерживала его здесь и Лида: ведь нужно было закончить дело с ее поступлением в новую школу. Да и не хотелось разлучаться с девушкой, к которой он привык, а может, и более чем привык, хотя в этом он и сам не хотел признаться. Лобанович не обманывал себя и не тешил никакими иллюзиями, будучи уверен, что если он уедет, то больше с Лидой никогда не встретится. Да и зачем? Она еще только-только начинает расцветать, из милого, невинного подростка превращается в молодую девушку, которая впоследствии на него, бездомного, может быть, и смотреть не захочет. Не очень приятно думать об этом, но Лида все же стояла в его глазах.

Уже несколько дней не ходил он к своей ученице. Вероятно, они там еще не знают, что Лобанович уже не учитель верханской школы и вообще не учитель. Но этого не скроешь. И какой смысл скрывать?

Учитель, взяв палку, товарища своих скитаний, направился на хутор Антонины Михайловны. Быть может, в последний раз пройдется он по знакомой дороге.

Веселая, беззаботная Лида играла на своем дворике, гонялась за котенком, ловила его, прижимала к щеке, целовала, что-то ласково говорила ему. Котенок, как только Лида опускала его на землю, задирал хвостик и бросался бежать. Лида снова гонялась за ним. Подбежав к забору, котенок скрывался под жердями и убегал по ту сторону забора. Легко, как дикая козочка, Лида перескакивала через забор, чтобы поймать хитрого котенка.

Лобанович притаился в укромном уголке, где его не видно было, и потешался игрой Лиды с шаловливым котенком. Никогда не видел он ее такой живой, такой веселой, быстрой и ловкой и по-детски беззаботной, и никогда по казалась она ему такой милой и очаровательной. Несколько минут наблюдал он за Лидочкой, стоял не шевелясь, чтобы она не заметила, что на нее смотрят и любуются ею. Котенку, видимо, надоело играть, и он, изогнув спину дугой и задрав хвостик, стрелой помчался к хате и спрятался под крыльцом. И Лида также сочла, что довольно ей этой забавы, ведь есть у нее более важные дела. Ее лицо утратило недавнее беззаботное, шаловливое выражение. Лида сразу переменилась, стала серьезной, словно взрослая женщина. Отбросив со лба темно-каштановые локоны густых, волнистых волос, она оглянулась в сторону дорожки, ведущей от большака к хутору. По этой дорожке обычно ходил Лобанович. Солнце било прямо в лицо Лиде, и она сделала себе щиток ладонью, чтобы заслонить глаза. Это очень взволновало Лобановича: не его ли высматривает Лида? Но Лобановича не было на дороге; он стоял здесь, неподалеку, и все это видел, сам оставаясь незамеченным.