И вообще подозрительным кажется ему сосед. То слоняется, прячется по закоулкам, то шушукается с людьми опасными, такими, как этот Аксен Каль, и по ночам бродит, как вор, по пустынным дорогам. Что-то недоброе затаил он в своих мыслях. И дьячок начинает понемногу присматриваться к своему соседу. Время от времени проходит он мимо школы, заглядывая в окна. Порой остановится и ухо к раме приложит, чтобы уловить хоть несколько слов и по ним разгадать смысл беседы, которая ведется там, за окном. Иногда он тихонько откроет калитку и войдет на школьный двор, заглянет в комнатку, смежную с кухней, и в самую кухню, — ведь у дьячка Ботяновского разные бывают подозрения и догадки. Но таким способом добиться чего-нибудь определенного ему никак не удается, и учитель по-прежнему остается для него некоторой загадкой. Однако дьячок от своего не отступается. У него есть и другие способы узнать то, что его интересует. Он только не хочет торопиться с этим; никуда учитель не денется, и в священном писании сказано: "Ничего нет тайного, что не станет явным".

Сторожиха Ганна иногда заходит к поповнам, чтобы оказать им кое-какие услуги, и вообще ее нетрудно встретить и поговорить с нею.

— Ну, здорово, Ганна! — остановил однажды ее дьячок.

— Здоровеньки булы! — отвечает сторожиха, немного удивленная вниманием дьячка, и хочет идти дальше.

— Скоро ли ты меня на крестины позовешь? — издалека начинает дипломатический разговор дьячок. Он вообще любит поговорить с женщинами, хотя уже и старый человек. Дьячихи у него нет — умерла.

Ганна усмехается: что сказать на это?

— Не знаю, — отвечает она.

— Как же ты не знаешь? Хороший хозяин знает, когда его корова отелится, а ты своего срока не знаешь! Разве дело такое запутанное или отцов много?

— Отец-то один, но и того пускай холера задушит, — гнусавит Ганна.

— А этот, новенький, к тебе не подкатывается?

— А зачем вам все знать?

Ганна видит никчемность болтовни дьячка, и ей совсем не хочется вести такой разговор. Она быстро поворачивается и идет в школу, а дьячок усмехается, провожает ее глазами. Он немного недоволен результатом разговора — ничего не удалось узнать. Наоборот, теперь он еще больше сбит с толку ее ответом: "А зачем вам все знать?"

Немного поразмыслив, дьячок мотает себе этот ответ на ус и качает головой. Ох, эти скромные, тихие молодые люди! Их подлинную сущность давно определила народная мудрость: "В тихом омуте черти водятся". Этот вывод до некоторой степени удовлетворяет дьячка, но полного успокоения не дает, и он не спускает глаз со своего соседа.

Многое в учителе кажется ему странным. Взять хотя бы историю с этой сторожихой — неужто не мог он найти себе старика сторожа либо молодицу, ну пусть себе и не только Для обязанностей сторожихи? Но зачем держать эту безносую? В чем тут причина? Нечистое, видно, дело. Или вот еще — подарки своим ученикам покупает. Никто этого не делает. Какой дурень будет выбрасывать на ветер деньги! Видимо, и здесь есть какой-то свой расчет. С крестьянами зачем-то знакомства заводит. Смотришь — то один, то другой, то сразу несколько на квартиру к нему заходят. И кто заходит? Люди, которые в селе никакого веса не имеют, а если и имеют, то в плохую сторону, как этот Аксен Каль.

Сама собой напрашивается мысль: "Демократ и смутьян!"

При случае дьячок нет-нет и заговорит с кем-нибудь о соседе: интересно знать, как люди смотрят на это?

Когда о всех этих фактах дьячок доложил отцу Николаю, батюшка сначала махнул рукой и засмеялся своим мелким утробным смехом, потом, подумав, устремил глаза в пространство, наконец качнул головой направо и налево и сказал:

— Все может быть.

Примеры, подтверждающие такой вывод, можно было найти в газете "Свет", которую выписывал отец Николай.

Иван Прокофьевич, казенный лесничий, лысый человек лет сорока, блеснув своими быстрыми и острыми глазами, заметил:

— Пустое! Семинарский идеализм еще не совсем выветрился.

А писарь заключил:

— Популярности себе ищет.

Хотя в этих взглядах разных лиц на одного человека не было согласия, тем не менее дьячок не только не отказался от своей мысли, а, наоборот, еще сильнее укрепился в ней: с какой стороны ни взгляни на дело, поведение молодого учителя не совсем обычное. Людям со стороны это не так в глаза бросается, но старого дьячка не проведешь. Нет, к такому соседу надо присматриваться! И нужно быть осторожным, ибо учитель, видать, тоже человек осторожный. Недаром он тогда, проводив Аксена, ходил возле речки, чтобы дознаться, кто был под окном, и встретил его, дьячка. Узнал или нет?

Чтобы не дать повода соседу думать плохое о себе, дьячок решил сам навестить Лобановича.

Однажды вечерком он вошел на школьный двор и постучал в кухню. Ганна открыла дверь.

— Добрый вечер, Ганна! — громко поздоровался дьячок. — Дома учитель?

Лобанович высунулся из своей двери.

— Не заходите вы ко мне — так я сам заглянул по-соседски к вам.

— И хорошо сделали. Садитесь, пожалуйста. Вы меня простите, что я до сих пор не зашел к вам. Даже и сегодня собирался, — солгал учитель.

— Ой, правда ли? — спрашивает дьячок и лукаво прижмуренным глазом глядит на соседа.

— Ну, неловко мне и оправдываться, раз я виноват перед вами.

— Похвально, что хоть вину признаете свою.

— Я всегда уважаю людей, которые старше меня.

— А как в святом писании сказано на сей случай? — спрашивает дьячок.

— "Пред лицем седаго восстани и почти лицо старче", — ученически отвечает Лобанович.

— Священное писание знаете, но по священному писанию не поступаете. — В голосе дьячка слышится укоризна.

— А кто живет по священному писанию? Священное писание запрещает таить обиду на кого бы там ни было, а вы на меня обижаетесь.

— Сохрани боже! Никакой обиды на вас не имею. Каждый волен жить, как считает лучше, — говорит дьячок и оглядывает комнату. — А ничего себе квартирка у вас.

Дьячку нужно что-то говорить, и он повторяет:

— Ничего квартирка.

Наступает короткое молчание.

Учитель пытается заговорить, но разговор не клеится. Его выручает дьячок:

— Не скучно вам одному?

Лобанович оживляется. Нет, ему совсем не скучно, у него есть работа в школе, а по вечерам он или читает, или готовится к следующему школьному дню.

— А я к вам хотел как-то зайти, но здесь кто-то был, и я не захотел мешать вам.

— Вы мне нисколько не помешали бы. Пожалуйста, заходите, — говорит учитель и тут же думает: "А лучше, чтобы ты не заходил".

Разговор снова прерывается.

— Ну, а как у вас хор? — наконец переходит дьячок на деловую почву.

— Никак.

— Митрофан Васильевич организовал в свое время хор, и ничего себе пели в церкви. Вам бы только поддержать его. Знаете, благочиние церковное от этого во многом зависит.

— О, Митрофан Васильевич выдающийся учитель и память о нем не умрет в выгоновской школе.

Начинают хвалить Митрофана Васильевича, хвалить неискренне и фальшиво.

— А теперь ему повышение дали, — говорит дьячок. — Назначили в городе в приходское училище. А там, знаете, учителя уже и форму свою имеют с блестящими пуговицами, и фуражки с кокардами носят, как чиновники.

— Митрофан Васильевич такую честь заслужил в полной мере! — с еле скрытой насмешкой аттестует своего предшественника Лобанович.

— Умел человек поставить себя, — замечает дьячок.

— Да, это не всем удается.

— Не зарыл своих талантов в землю.

Нудный, пустой разговор тянется с короткими перерывами, течет, как гнилая вода в грязном ручейке.

Дьячок сидит уже более часа и не собирается домой. Да и что ему делать дома? Не знает дьячок, куда девать свое время. Хозяйство его небольшое, Даша одна справляется с ним.

Даша — молчаливая, угрюмая, замкнутая девушка. О чем она думает, что у нее на сердце, она никому не говорит, даже отцу не открывается. Правда, отец не очень и старается заглянуть в ее сердце. Он знает, что ей давно пора замуж, но где ты возьмешь теперь жениха! А Даша сама надулась на молодых людей, — что же ей еще оставалось делать?