Ивану III Васильевичу удалось поладить с Менгли-Гиреем, но крымский хан и его сыновья обиду не забыли и не простили. Совсем скоро, когда Османская империя достигнет своего могущества и распространит свое влияние практически на все Причерноморье, крымские ханы станут верными союзниками этой державы, во многом зависимыми от нее, и русским царям, русскому народу придется вести с этими двумя противниками долгую двухвековую борьбу. Но Ивана III нельзя винить в том, что он нарушил добрососедские отношения с ханами. Перед ним стояла более важная задача: вернуть Руси ее исконные земли, отторгнутые Литвой. И он их возвращал.
Многие историки называют крупной ошибкой Ивана III Васильевича разрыв с ганзейскими купцами. Ганза, торговый и политический союз немецких городов, сформировалась еще в XIV веке. Главой этого союза были купцы города Любека. Ганза осуществляла и контролировала посреднические торговые операции между странами Западной, Северной и Восточной Европы и оказывала заметное влияние на все сферы жизни народов этого региона.
В Новгороде проживало 40 ганзейских купцов из Любека, Гамбурга и других городов Ганзейского союза. Новгородцы вели с ними взаимовыгодную торговлю, выступая посредниками между Ганзой и Москвой. Такие посредники в единодержавном государстве могут быть только в том случае, если прибыль будет поступать в казну, а не оседать в Новгороде. Иван III Васильевич видел в ганзейских купцах не только рассадник своеволия и непослушания, но и источник трудно просчитываемых центральной властью доходов новгородского купечества, а значит, источник будущих смут. Смуты государю были не нужны.
Дело ганзейских купцов началось на рубеже 1493–1494 годов, когда ливонские немцы, по свидетельству немецкого историка, «всенародно сожгли в Ревеле одного россиянина, уличенного в гнусном преступлении, и легкомысленные из тамошних граждан сказали его единоземцам: «Мы сожгли бы и вашего князя, если бы он сделал у нас то же»[137].
Иван III Васильевич отреагировал на это мгновенно. Он потребовал от ливонского правительства выдать ему ревельский магистрат, а затем, получив вполне естественный отказ, приказал арестовать всех немецких купцов, проживавших в Новгороде. Тяжкая купцам досталась доля: весь товар на миллион гульденов был отправлен в Москву, а их самих, закованных, бросили в темницы.
Ганза всполошилась, прислала людей в Москву, они пытались воздействовать на Ивана III. Он злился два года, никак не мог остыть: сжечь в Ревеле русского человека, разве можно такое прощать немцам?! Но по прошествии двух лет сердце его успокоилось, и он дал приказ освободить купцов, томившихся в сырой крепости.
За двадцать четыре месяца некоторые из них погибли, остальные едва дышали. Но лишения и беды их на этом не кончились: по пути из Ревеля в Любек их настиг шторм, многие купцы погибли, лишь малая часть вернулась на родину.
После столь жестокой расправы русского государя с купцами Ганзейский союз порвал все отношения с Москвой, что самым плачевным образом сказалось на экономическом положении Новгорода да в некоторой степени на экономике всей Русской земли. Но почему только в некоторой степени?! Разве, нанеся удар по положению Новгорода, Иван III не нанес тяжкий урон всей экономике быстро развивающегося государства со столицей в Москве? Разве не совершил он этим карающим заносчивых немцев актом грубейшую ошибку?
Ошибка, видимо, была, но не такая уж значительная, как изображают оппоненты князя. Могущество Ганзейского союза в конце XV века резко пошло на убыль, хотя продержался он вплоть до 1669 года. Купцы — народ цепкий, они борются за свои интересы до последнего. Иван III Васильевич будто бы предвидел, восседая перед никем, кроме него, не видимым пультом политической жизни Восточной Европы, что большого проку Руси от Ганзы нет и не будет, зато мороки с ней может быть много хотя бы потому, что под боком у Пскова расположился Ливонский немецкий орден, подпитываемый немцами из Ганзейского союза.
В последние два года XV века великий князь имел возможность на своем примере убедиться в том, что нередко великие люди в частной жизни бывают уязвимы и их чисто человеческие беды становятся страшными и опасными для государства в целом, поскольку даже гениальные правители здесь оказывались беспомощными, как малые дети.
После смерти Ивана Молодого возникла серьезная проблема престолонаследия. Кому отдавать в руки государство: внуку Дмитрию, сыну умершего, или сыну своему от второй жены Софии Палеолог, Василию Ивановичу? Точного ответа на сей важный вопрос Иван Васильевич не знал. При дворе образовались две партии. У той и у другой в этом деле были свои интересы. Жену Ивана Молодого, Елену, окружали бояре, вельможи — все русские. Они надеялись, что сын Дмитрий, унаследовав от отца все лучшее, будет править государством мудро и праведно, а им, его верным сторонникам, будет при нем великая польза. Союзники и доброжелатели Софии Палеолог имели на этот счет иное мнение. Они говорили великому князю о том, что приезд племянницы последнего императора Византии в Москву — событие глубоко символичное, что Русское государство стало после женитьбы Ивана на Софии преемником Византийской империи, а значит, сын ее, Василий, просто обязан наследовать престол. Это сыграет важную роль в международных делах.
Но какое решение принесет стране большую пользу и меньший вред? Иван Васильевич думал над этим сложнейшим уравнением с двумя неизвестными очень долго. Да так и не нашел верного ответа, которого с нетерпением ждали от него родные и близкие, приближенные ко двору бояре и князья, весь народ. И тогда самые заинтересованные люди решились помочь великому князю найти ответ.
София и Елена обе чужеземки, а значит, в равной мере равнодушные к проблемам русского народа. Обе тщеславные, воспитанные во дворцах, знакомые с интригами родителей и родных не понаслышке, обе в равной мере ненавидевшие друг друга именно потому, что после смерти Ивана III Васильевича им вместе на Русской земле жить будет очень тесно, обе коварные притворщицы, они долго готовились к решительной схватке друг с другом.
Шансы победить были у той и другой. Иван III Васильевич ценил и уважал жену старшего сына, но Софию он любил и не только как племянницу последнего византийского императора.
В конце 1498 года союзники Софии (впрочем, это могли быть и ее коварные враги) перешли к действиям. Дьяк Федор Стромилов и его сообщники, люди молодые и горячие, ровесники Василия Ивановича, стали нашептывать ему, что великий князь хочет объявить наследником Дмитрия Ивановича, который, получив власть, обязательно погубит сына Софии как законного престолонаследника. Василий поверил в это и дал вовлечь себя в заговор. Его союзники разработали несложный план убийства Дмитрия и бегства в Вологду, где находилась казна Ивана III Васильевича. Число заговорщиков быстро росло. Они давали клятвы верности друг другу, но нашелся среди них предатель, доложивший обо всем великому князю.
В страшном гневе Иван III приказал взять под арест и пытать всех участников заговора. Пытки дано терпеть далеко не всем. Люди быстро признавались в грехах тяжких, и тут же звучали приговоры. Четверым отрубили головы, двоим отрубили сначала ноги, потом руки, а потом и головы. Многих пожалели, отправили в темницы — жилось им там несладко. К Василию приставили стражу. У Софии в покоях схватили каких-то женщин, обвинили их в колдовстве и, не долго думая, утопили несчастных в Москве-реке. Великую княгиню, однако, не тронули. Иван III Васильевич прервал с ней все отношения.
Задача, кажется, была решена. Одно неизвестное удалось нейтрализовать, а второе из неизвестных тут же превратилось в известное — в законного наследника! Иван III назвал Дмитрия «своим преемником и возложил на него венец Мономахов».
Но решение задачи и ответ не понравились великому координатору! Человек, который почти всегда удачно манипулировал сложнейшими политическими ситуациями, спасовал вдруг, решая семейную задачку. Союзники победившей Елены быстро поняли, что государь остался недоволен навязанным ими ответом. Он упрямо искал иной, верный ход.
