Историк XX века академик М. Н. Тихомиров в работах о Москве не отрицал «возможности существования здесь (в районе Боровицкого холма. — А. Т.) какого-нибудь населенного пункта, городка или ряда городков» задолго до XII века.

«Это раннее заселение объясняется тем, что район Москвы представлял собой значительные удобства для поселенцев. Вдоль рек здесь тянулись большие заливные луга, в густых лесах водились дичь и дикие пчелы, реки и озера изобиловали рыбой. Территория Москвы представляла собой как бы небольшой остров среди дремучих лесов и болот, окружавших ее со всех сторон. Эта компактность московской территории <…> имела немалое значение для экономического развития Москвы, которая, естественно, сделалась центром сельскохозяйственной округи». Подобных утверждений самых авторитетных ученых можно привести немало.

Но есть и другие ученые, которые считают, что вплоть до второй половины XIII века, то есть до момента, когда князем Москвы стал Даниил Александрович, сын Александра Невского, Москва не являлась крупным и сколь-нибудь значимым для Руси городом. Их уверенность основана, следует повториться, на упорном нежелании летописцев говорить о Москве XI, XII, да и первой половины XIII столетия, и этот факт нельзя игнорировать.

Об упоминаниях, фрагментарных и редких, летописцами Москвы XII века было сказано в главе, посвященной Андрею Боголюбскому. Следующее столетие в этом отношении мало чем отличается от предыдущего.

В 1212 году после смерти Всеволода III Юрьевича (Всеволода Большое Гнездо) старшие его сыновья, Константин и Юрий, повели между собой упорную борьбу за власть. Их младший брат Владимир-Дмитрий Всеволодович сначала встал на сторону Юрия, но затем переметнулся к Константину. Тот повелел ему перебраться из Волока-Ламского в Москву и защищать этот город. В 1213 году Юрий заключил со своим противником мир, а младшего брата Владимира-Дмитрия отправил из Москвы со словами: «Даю тебе южный Переславль, нашу отчину; господствуй в нем и блюди землю Русскую».

О том, что для Москвы успел сделать за столь короткий период двадцатилетний Владимир-Дмитрий, летописи не говорят, но покидал он Боровицкий холм с тяжелым чувством. То ли грустно ему было расставаться с городом, то ли предвидел, что добром не кончится для него эта ссылка в пограничный с половецкими степями Переяславль. Блюсти Русскую землю — почетная княжеская обязанность, но в Москве-то, окруженной непроходимыми лесами, болотами, делать это куда спокойнее.

Владимир-Дмитрий ослушаться старшего брата не посмел, он приехал в Переяславль, женился там, отпраздновал по-княжески широко свадьбу и тут же пошел воевать. На Русь налетел крупный отряд половцев, молодой князь смело выступил врагу навстречу со своей дружиной, но проиграл сражение и попал в плен. Только через три долгих года его освободили из плена. Вернувшись на родину, он получил в удел город Стародуб на Клязьме, где и жил тихо, никому не мешая. В 1224 году, приняв схиму, скончался.

После этого эпизода, косвенным образом связанного с Москвой, о городе в летописях не сказано ни слова вплоть до 1238 года.

Ни одна хронология истории Русского государства не обходится без фиксации года нашествия хана Батыя как одного из ключевых моментов, как важнейшего события в судьбах многих восточноевропейских народов, а русского народа в особенности. Хотя уже в XIX веке некоторые ученые скептически относились к общепринятому мнению о том, что нашествие Орды имело катастрофические последствия для Русского государства. Были и есть в настоящее время ученые, которые придерживаются совсем уж смелой идеи о якобы благотворных последствиях нашествия Орды для русского народа, ограбленного, поставленного на колени, вынужденного платить дань ханам и терпеть выходки ханских баскаков, при этом еще и улыбаться им приветливо: попробуй не улыбнись, глядя, как черноусый шустрый баскак уводит твою дочь на поругание — обвинят тебя во всех грехах тяжких и… Разные существуют мнения по поводу нашествия Орды, не стоит даже и пытаться примирить непримиримое. Но прежде чем принять ту или иную точку зрения по одному из важнейших вопросов мировой истории, неплохо бы было каждому желающему познакомиться хотя бы с некоторыми пунктами «Ясы» Чингисхана, в которой отразилась суть не только этого гениального человека, возомнившего себя чуть ли не Богом и решившего завоевать мир «от моря до моря», но и суть идеологии Орды, очень близкой, надо иметь смелость признать, к идеологии некоторых вождей XX века, завершивших свой путь в Нюрнберге.

Немецкая народная мудрость гласит: «Если хочешь узнать врага, побывай у него в доме». Закон, принимаемый любым сообществом людей, любым государством, можно сравнить с убранством дома: каков дом — таков и хозяин. Каковы законы — таковы и люди, таково и общество, принимающее их, таковы и истинные цели этого сообщества людей.

Вот мы и начнем знакомство с пришельцами на Русскую землю в XIII веке со знакомства с законами, которым они подчинялись. Сосредоточены они были в «Ясе» и «Джасаке» — моральном кодексе, если словом «моральный» можно характеризовать этот свод правил завоевателей. Полезно было бы склонным оценивать как благотворное влияние на Русь нашествия параллельно держать в поле зрения свод законов Ярослава Мудрого или поучения Владимира Мономаха, а также строки Евангелия. Для кого заключенные в них этические нормы не являются веским аргументом, тому можно предложить сравнить правила Чингисхана с книгами «Кабус-намэ» или «Панчатантру», с мыслями Конфуция или двустишиями Дхаммапады. «Ясу» и «Джасак» можно сравнивать со многими аналогичными творениями народов мира, завоеванных Ордой, и вывод будет ошеломляющим: ничего циничней, прямолинейней, злей и беспощадней «Ясы» Чингисхана во всем мире до XII–XIII века н. э. не было сотворено. То был закон с формулировками предельно краткими, как удар хлыста в умелых руках погонщиков рабов:

«Никто из подданных империи не имеет права иметь монгола слугой или рабом.

Каждый мужчина, за редким исключением, обязан службой в армии.

Всякий, не участвующий лично в войне, обязан в течение некоторого времени поработать на пользу государства без возражения.

Должностные лица и начальники, нарушающие долг службы или не являющиеся по требованию хана, надлежат смерти.

Он поставил эмиров (беков) над войсками и учредил эмиров тысячи, эмиров сотни и эмиров десятки.

Он запретил эмирам (военачальникам) обращаться к кому-нибудь, кроме государя, а если кто-нибудь обратится к кому-нибудь, кроме государя, того предавал смерти; кто без позволения переменит пост, того предавал смерти.

Он предписал солдат наказывать за небрежность, охотников, упустивших зверей в облаве, подвергать наказанию палками, иногда и смертной казни.

От добротности, строгости — прочность государства.

После нас род наш будет носить златом шитые одежды, есть жирные и сладкие яства, ездить на добронравных лошадях, обнимать благообразных женщин…

«Наслаждение и блаженство человека состоит в том, чтобы подавить возмутившегося и победить врага, заставить вопить служителей их, заставить течь слезы по лицу и носу их, сидеть на их приятно идущих жирных меринах, любоваться розовыми щечками их жен и целовать, и сладкие алые губы — сосать», — сказал однажды Чингисхан.

Запрещено под страхом смерти провозглашать кого-либо императором, если он не был предварительно избран князьями, ханами, вельможами и другими монгольскими знатными людьми на общем совете.

Запрещается заключать мир с монархом, князем или народом, пока они не изъявили полной покорности.

Мужчинам разрешается заниматься только войной или охотой»[28].

Вот такой свод законов был рожден гением Чингисхана в те годы, когда Москва была всего лишь небольшим уделом, когда борьба между старыми и новыми городами, то есть между сторонниками вечевых, древних порядков и приверженцами новых порядков, на Руси практически закончилась победой князей. «Полнота власти князя становится признанным фактом. Князь не только носитель верховной власти в стране, он ее наследственный владелец, «вотчинник». На этом принципе вотчинности (патримониальности) власти строятся все общественные отношения, известные под общим названием «удельного порядка» и весьма несходные с порядком Киевской Руси»[29].