Тело князя выволокли на двор, бросили в огороде. Слуга его, Кузьмища Киянин (из Киева родом, киевлянин), подошел к телу и горько заплакал, как плачут старики над могилами младенцев. В дверях дворца зло ухмылялся Анбал Ясин. Кузьмища сказал укоризненно:

— Дай ковер прикрыть труп.

Анбал покачал головой:

— Не дам. Пусть тело сожрут псы. И ты его не трогай. Станешь нашим врагом.

Киянин разозлился:

— Изверг! Князь взял тебя в лохмотьях и в рубище, а теперь ты в бархате ходишь. Дай ковер!

Анбала потрясли слова смелого человека. Кудлатая голова бывшего ключника скрылась во дворце, ветер смахнул слезы Киянина на неприкрытое тело Андрея. Ключник принес ковер и корзно — княжеский плащ. Кузьмища вновь заплакал навзрыд, приговаривая:

— Столько побед ты одержал над врагами, а раскрыть заговор у себя дома не смог.

Старик завернул тело в ковер и корзно и, никого не боясь, принес его в церковь. Слуги Божьи испугались злобства толпы, не впустили Кузьмищу, лишь приоткрыли притвор, где тело пролежало двое суток.

Конечно же, то было не семейное дело, то был заговор. И цель его — не смерть Андрея Боголюбского, а бунт.

На третий день Арсений, игумен церкви Святых Козьмы и Демьяна, повелел внести тело князя в божницу, уложить в каменный гроб. Бунт распространился на окрестные селения и на Владимир. Страсти людские бушевали шесть дней.

На седьмой день из Богородичной церкви Успенского собора, построенного при Андрее, вышел протопоп Пикулица и отправился в путь с иконой Святой Богородицы. Ходил он по городу с иконой, не кричал, как на вече да на сходках, громкие слова, не пугал людей адом, не требовал от них покаяния, не уговаривал их, не просил ни о чем. А просто ходил и смотрел людям в глаза, и люди успокаивались, и затихал в их сердцах ураган, и затих.

В этот же день жители Владимира перевезли из Боголюбова в свой город тело Андрея. У Серебряных ворот встретили горожане князя и не удержались от слез. Долго плакали люди, и похоронили Андрея Боголюбского «с честью и пением, в чудной, хвалы достойной церкви Богородицы, которую он сам построил».

Так умер сын основателя Москвы, для Москвы вроде бы ничего не сделавший, если верить источникам, и, видимо, о Москве редко вспоминавший. Всю жизнь Андрей Боголюбский отдал на благо Суздальской земли. Долина реки Москвы, конечно же, входила в его владения. Но ему ни к чему были окрестности Боровицкого холма. Впрочем, как и другим князьям русским, о чем убедительно говорит динамика военных столкновений примерно за сто лет — начиная со второй половины XII века до 1238 года, до нашествия на Русь хана Батыя…

«Боголюбский, — писал Н. М. Карамзин, — мужественный, трезвый и прозванный за его ум вторым Соломоном, был, конечно, одним из мудрейших князей российских в рассуждении политики, или той науки, которая утверждает могущество государственное. Он явно стремился к спасительному единовластию и мог бы скорее достигнуть своей цели, если бы жил в Киеве, унял донских хищников и водворил спокойствие в местах, облагодетельствованных природою, издавна обогащаемых торговлею и способнейших к гражданскому образованию. Господствуя на берегах Днепра, Андрей тем удобнее подчинил бы себе знаменитые соседственные уделы: Чернигов, Волынию, Галич; но ослепленный пристрастием к северо-восточному краю, он хотел лучше основать там новое сильное государство, нежели восстанавливать могущество древнего Юга»[19].

«Никогда еще на Руси, — констатирует Т. Сухарев, автор статьи о князе Андрее Юрьевиче Боголюбском в словаре Брокгауза и Ефрона, — ни одна княжеская смерть не сопровождалась такими явлениями, как смерть Андрея. Объясняется это его неумением выбирать людей, его резкими, подчас необузданными и произвольными действиями, несогласными зачастую с обычаями и традициями места и времени. Со смертью Андрея исчезла и сила его власти; дети не получили отеческого наследия, причем и сам род пресекся. То, что им намечено было нового, получило развитие спустя целое столетие…»[20]

«С Андрея начинает обозначаться яркими чертами самобытность суздальско-ростовской земли и вместе с тем стремление к первенству в русском мире, — утверждает Н. И. Костомаров. — В эту-то эпоху вступил в первый раз на историческое поприще народ великорусский. Андрей был первый великорусский князь; он своею деятельностью положил начало и показал образец своим потомкам; последним, при благоприятных обстоятельствах, предстояло совершить то, что намечено было их прародителем»[21].

Три разных автора — три разных мнения. И чем больше авторов, тем мнений будет больше. И все-таки в оценках итогов жизни Андрея существует некая точка пересечения. Никто не отвергает тот факт, что Боголюбский стремился к объединению страны под единодержавной властью. Но именно это стремление и особенно конкретные действия для достижения цели стали причиной краха не только самого Боголюбского, но дела его жизни. На беду свою он слишком рано понял, что русским княжествам нужно объединяться в едином централизованном государстве. И поспешил со сменой государственного строя на Руси и с перенесением насильственным путем политического центра страны во Владимир.

Вполне вероятно, что его гибель была вызвана тем, что никто на Руси еще не был готов к резким переменам. В чем-то судьба и трагический финал Андрея Боголюбского напоминают жизнь и смерть Юлия Цезаря… Но в контексте разговора о Москве важно другое.

Трагическая гибель Андрея Юрьевича, как и многое, связанное напрямую или косвенно с именем боярина (а может быть, даже тысяцкого) Степана Кучки и его детьми, таит в себе неразгаданные по сию пору тайны, которые позволяют выдвигать разные версии о причинах случившегося в Боголюбове. И почти все эти версии так или иначе связаны с Москвой. Может быть, потому, что Москва без Кучки и Кучковичей в XI–XII веках просто немыслима.

Но что же произошло после заговора?

Во Владимире собралось вече, народ выбрал в князья племянников Андрея Боголюбского Ярополка и Мстислава Ростиславичей. Те на радостях поделились властью с дядьями Михаилом и Всеволодом Юрьевичами, позабыв, что властью делиться опасно. Были клятвы, целования креста, искренние заверения в вечной дружбе, после чего в стране разразилась очередная распря.

Ее начал Ярополк по совету жителей Ростова. Им не понравилось появление в их владениях Михаила Юрьевича, и они посоветовали Яро-полку начать борьбу против сына Долгорукого и брата убиенного Андрея. Странная неприязнь ростовцев по отношению к потомкам основателя Москвы вполне объяснима, если вспомнить, что Юрий, с одной стороны, упрямо проводил политику централизации власти, а с другой стороны, активно занимался основанием новых городов, что не просто перекраивало в Ростово-Суздальском княжестве политическую карту, но и вносило изменения в экономическую географию, меняло доходы жителей старых и новых городов.

Ярополк оставил Михаила в Москве (почему здесь оказался сын Долгорукого, точно неизвестно), уехал по тайному приглашению в Переяславль-Залесский, собрал там бояр и войско, в том числе и 1 000 воинов из Владимира, жители которого почему-то приветили Михаила. После поражения Михаил отбыл из Владимира в Чернигов, затем был призван жителями Владимира, недовольными правлением Ярополка, встретился с ними в Москве и пошел на Ярополка.

Летописцы и историки не говорят о том, как отнеслись москвичи к распре. Не правда ли, странно? Какой-то безликий, бесцветный город, населенный странными существами, молча встречающими и провожающими разных князей с их дружинами?!

Михаил одержал победу над Ярополком, но княжил недолго. Он умер в 1176 году. Владимирцы оплакали доброго повелителя и присягнули на верность Всеволоду III. Но горожане и бояре Ростова упорно не хотели исполнять волю Долгорукого, который завещал княжество младшим сыновьям. И опять была распря.