Перед избранием Михаила Федоровича Романова
Кандидатура молодого Романова пришлась по душе многим выборным людям. Земский собор принял решение отправить послов в города, чтобы узнать мнение русского народа непосредственно от него самого. В это же время из городов в Москву стали прибывать вести о полной поддержке Михаила Федоровича и даже о том, что некоторые северные города уже присягают ему!
21 февраля на торжественном заседании Земского собора в Успенском храме Михаила Федоровича Романова единогласно избрали на московский престол. В тот же час Земский собор присягнул новому царю.
В Кострому отправилась делегация во главе с архиепископом Рязанским и Муромским Феодоритом, Авраамием Палицыным и Шереметевым. 14 марта к Ипатьевскому монастырю вышла из города торжественная процессия: послы Земского собора, «сопровождаемые крестным ходом». Мать Михаила, инокиня Марфа, узнав о цели визита, наотрез отказалась от предложения Земского собора. Она, как и многие опытные царедворцы, была неплохой актрисой. Люди московские, говорила она сердито, «измалодушествовались», думают только о себе, и править ими шестнадцатилетнему дитяти невозможно.
Обыкновенная игра. Никому уже не интересно было знать, о чем мечтает и чего хочет сам Михаил Романов, его выбрали в цари, и его дело — быть «повадным». Но поиграть, конечно, можно. Для истории. Для потомков.
Наконец спектакль был окончен, и новый царь вместе с матушкой отбыл к «измалодушествовавшемуся» народу. Династия Романовых воцарилась на русском престоле.
По пути в Москву юный царь видел, в каком состоянии находится его страна. «Все дороги были разрушены, многие города и селения сожжены. Внутренние области сильно обезлюдели. Поселяне еще в прошлом году не могли убрать хлеба и умирали от голода. Повсюду господствовала крайняя нищета»[222].
А в Москве так одни малодушные и остались. Мало чувства и законности. Чиновники грабят всех кого можно, естественно, больше всех достается от них самым бедным, бессловесным. Удивительно! Как этим измалодушествовавшимся москвичам и жителям других городов пришла в голову такая странная мысль: избрать на русский престол Михаила Федоровича Романова?! Почему голодная, опустошенная страна сделала такой выбор? Потому что верили люди русские, что именно такой застенчивый, даже робкий юноша — и только он — вытянет их из разрухи, при этом не даст в обиду, не опозорит, не нахамит, опираться будет в своем правлении на Земский собор. Нищего ведь очень легко обидеть. Страна была нищей. Обижать ее в те годы было никак нельзя. Оскорблять нельзя было.
Первым оскорбили князя Дмитрия Пожарского. Родственники инокини Марфы Салтыковы, окружившие юного царя, относились ко всем боярам свысока: мол, мы теперь у власти, нам, неизмалодушествовавшимся, подчиняйтесь и слушайтесь нас.
Дмитрий Пожарский вместе с другими активными участниками второго ополчения, приближенными к царю, не мог ужиться с родственниками Марфы. Он отказался объявить боярство Борису Салтыкову, и его, измалодушествовавшегося, тут же поставили на место — выдали новому боярину «головой» по приказанию царя-батюшки. Знаменитого князя дьяк привел пешком (это было актом бесчестия) во двор Салтыкова, поставил его на нижнее крыльцо быстро богатеющего дома и громко объявил: «Царь всея Руси Михаил Федорович выдает головой князя Пожарского боярину Борису Салтыкову!» Хозяин на радостях одарил дьяка и небрежно бросил герою: «А ты ступай домой. Да не вздумай в моем дворе садиться на свою лошадь!»
Обычно выданные головой, опозоренные прилюдно ругались на чем свет стоит, а хозяин при этом гордо молчал. Дмитрий Пожарский покинул двор Салтыкова без слов. Затем сел на коня своего и, не обращая внимания на смех салтыковской челяди, поскакал к себе домой, в село Медведково, вздыхая то и дело: «Хорошо, что царь Михаил Федорович не приказал бить меня батогами на радость Салтыкову».
Могло быть и такое. Инокиня Марфа и все ее родственники очень не любили, когда кто-либо вставал на их пути. Это поняли многие царедворцы и чиновники «на местах», старались не конфликтовать с Салтыковыми и потихоньку занимались своими делами: почти откровенно присваивали все, что плохо лежало. Окружившие молодого царя лживые и корыстолюбивые люди старались захватить себе как можно больше земель, присваивали даже государевы дворцовые села. Чиновники рангом пониже расхищали богатства страны на своем уровне. При этом очень часто страдали малодушные беззащитные, бессловесные простые люди.
Остановить этот лавинообразный процесс ни Михаил Федорович, ни Салтыковы, ни Марфа, ни даже земские соборы не могли. Лихоимство продолжалось, «как бы их ни смещали, кем бы их ни заменяли». Н. И. Костомаров, описывая это пагубное явление, не забывает указать его причины: «малодушество» и «всеобщая порча нравов». Однако на Руси, как и в других странах, с самых древних времен существовала по данному поводу всем известная поговорка: «Рыба тухнет с головы»…
Вполне возможно, что эта поговорка не верна по отношению к сложившейся в стране после Смуты ситуации, и правы инокиня Марфа и историк Костомаров: может быть, действительно во всем повинны всеобщая порча нравов, всенародное моральное растление — прямое следствие пронесшегося над страной лихолетья. Но чем выше человек поднимается по социальной лестнице, тем виднее, заметнее становятся все его действия. Известный факт. А значит, и ответственность его за всеобщую порчу нравов возрастает в геометрической прогрессии. Да и вина — тоже. Инокиня Марфа об этом не думала. Недосуг ей было.
Голландец Исаак Маас, современник тех событий, писал: «Надеюсь, что Бог откроет глаза юному царю, как то было с прежним царем Иваном Васильевичем; ибо такой царь нужен России, иначе она пропадет; народ этот благоденствует только под дланью владыки и только в рабстве он богат и счастлив». Это нелицеприятное мнение о русском народе, вокруг которого стала собираться могущественнейшая империя, можно простить чужаку, плохо понимающему самую суть движения истории Русского государства, но примерно в то же самое время еще совсем молодой царь сказал: «Вы разве не знаете, что наши московские медведи в первый год на зверя не нападают, а начинают только охотиться с летами»[223].
Если действительно эту мысль высказал Михаил Федорович, если предположить, что она могла стать внутренним, не показным девизом его царствования, то все действия этого незлобного человека, оказавшегося на русском троне, можно считать (по двухбалльной системе) удовлетворительными, какие бы доводы ни приводили недоброжелатели этого царя. Но можно ли назвать удовлетворительными действия земских соборов и всех, кто числился в те или иные годы в ближайшем окружении царя?
Первые три года царствования новой династии прошли в тяжелой борьбе с шайками разбойников, с корпусом Лисовского, ворвавшимся из Польши на территорию Русского государства, в поисках денег на военные и государственные нужды.
На Земском соборе постановили собрать недоимки и просить взаймы у богатых купцов, промышленников и даже у иностранцев. К братьям Строгановым отослали особые грамоты от Михаила Федоровича и от Земского собора. Промышленники тут же откликнулись, прислали в казну три тысячи рублей. Через год на Строгановых положили «по разверстке» сорок тысяч рублей. Государство совсем обеднело? Нет, не похоже на то. В совсем обедневшем государстве нечего было бы делать десяткам разбойничьих банд, корпусу Лисовского, тысячам чиновников разного ранга. Беда была не в тотальной бедности, но в разрушенных за первые пятнадцать лет XVII века экономических связях, возникших еще при Иване III Васильевиче. Создать новую схему хозяйственного взаимодействия постоянно расширяющегося на восток государства в таких условиях было чрезвычайно сложно.
