Столь же перспективными и выгодными должностями в XV–XVII веках в Русском государстве оставались еще с прошлых столетий должности стольника, стряпчего. Московские дворяне в XVII веке быстро укрепляли свои позиции в государстве. Цари охотно посылали их в города на ответственные должности, доверяли им воеводства, посольские и другие дела. Уже при Иване IV они участвовали в политической жизни страны, были надежной опорой государей, но местничество мешало им продвигаться вверх по социальной лестнице, сдерживало инициативу этих энергичных людей.

Местничество корнями своими уходило во времена Ивана I Калиты, когда в Москве вокруг княжеского стола собралось очень много именитых, богатых бояр, съезжавшихся в город из южной и западной областей страны. Отношения между великими князьями московскими и боярами, по общему признанию летописцев и позднейших историков, были вплоть до середины XV века очень хорошими. Бояре и князь заключали между собой договор, согласно которому бояре обязались «служить князю», а князь — кормить бояр, награждать по заслугам. Из духовной грамоты Дмитрия Ивановича Донского видно, что князья уважительно относились к боярам, советовали своим детям прислушиваться к мнению бояр, опираться на их опыт. «Словом, московские князья и бояре составляли одну политическую силу»[218] вместе с московским духовенством. Эта триединая сила, всегда и полностью поддерживаемая московским народом, к середине XV столетия одержала, как говорилось ранее, великие исторические победы, ставшие опорой для следующих успехов, изменивших социальную структуру стольного града и самый состав московского боярства. Подчиняя и присоединяя уделы, вечевые республики, ханства, московские князья посылали туда из Москвы верных бояр, а позже и дворян наместниками, воеводами, а местную знать оттуда переселяли в столицу. После того как Литва в 1386 году приняла унию с католической церковью, в Москву потянулись литовские и русские князья и бояре, верные православию. Они, именитые, знатные, требовали к себе соответствующего подхода и отношения, и великие князья московские жаловали их высокими чинами.

Эта политика, известная в мировой истории с самых древних времен, о чем говорит, например, дело Секста Тарквиния — сына римского царя Тарквиния Гордого, с одной стороны, обезглавливала уделы, вечевые республики и ханства, давала возможность великим князьям московским, а позже царям всея Руси с наименьшими потерями и в быстрые сроки претворять в жизнь идею создания централизованного государства, а с другой стороны, сильно разбавляла до этого монолитный состав московского боярства. Бояре-старожилы, естественно, мечтали сохранить свои прочные позиции у великокняжеского, а затем — у царского престола и делали все, чтобы поставить постоянно прибывающих в Москву бояр в подчиненное положение.

Так зарождалось местничество. В строгом смысле оно не являлось законом, скорее обычаем, но исполнялся обычай очень строго. «Каждый князь или боярин, принимая служебное назначение, справлялся, не станет ли он в равноправные или подчиненные отношения к лицу, менее его родовитому по происхождению, и отказывался от таких назначений, как от бесчестящих не только его, но и его род»[219].

До поры до времени великие князья московские терпели этот обычай. Москва, присоединяя все новые земли, продолжала поставлять в бывшие уделы и республики своих людей, являясь своего рода кузницей кадров для создаваемой повелителями Боровицкого холма державы. В начале XVI века сформировалось в Москве боярское сословие, замкнутое в себе самом, организованное «по степеням родовитости», со своим «незаконным законом» — местничеством. Если вспомнить, что к этому же времени в Русском государстве сформировалась еще одна мощная замкнутая в себе самой социальная структура — духовенство, то можно представить, как сложно было Василию III Ивановичу и Ивану IV Васильевичу сокрушить эти силы. В единодержавном государстве должна быть одна вершина власти — монарх, слово которого является законом для всех в равной степени, а не обычай, как прежде. Эта формула, конечно, идеал, который никогда ни в одном государстве полностью не реализовался. Но к нему всегда стремились самодержцы, особенно в такие вот периоды истории, в котором оказалось Русское государство в начале XVI века. Бояре не хотели мириться с диктатом царей. Цари не могли терпеть своевольства бояр. Но местничество даже Грозный царь, упрямый и упорный человек, не смог уничтожить. Местничество было отменено лишь в 1682 году, но бороться с остаточными явлениями этого обычая приходилось и Петру I, и даже позднейшим монархам Российской империи…

В царском дворце постоянно спали так называемые жильцы, они всегда были готовы выступить в поход, отправиться в любую точку государства по поручению царя. Жильцов набирали из детей дворянских, дьячих и подьячих. За хорошую службу их награждали высокими чинами и должностями: стряпчих, стольников, военачальников разных рангов.

Подьячий — это канцелярский служащий в приказах и местных органах власти Русского государства XVI–XVII веков. Они разделялись на старших, средних и младших подьячих и были первыми советниками дьяка, занимая ответственные должности начальников структурной части приказа — стола и повытья.

Пристав, должностное лицо в Русском государстве в XV–XVII веках, посылался за теми, кого вызывали на великокняжеский, а позже на царский суд.

Огромный штат был у цариц, жен царей всея Руси. Он состоял из жен, вдов и дочерей бояр, окольничих и других, приближенных к монарху, так называемых ближних бояр. Г. К. Котошихин перечисляет этот штат царских жен:

«1) Боярыни: казначея, крайчая, постелница, судья.

2) Столники: и те в столники берут боярских, и околничих, и ближних людей детей, лет по 10 ростом; а как они будут лет пятнадцати и семнадцати, и они в том чину не бывают, а бывают в царской чин взяты, в столники ж или в спальники; а бывают их в столниках человек с 20.

3) Мастерицы: швеи, мужни жены и вдовы и девицы, честных и середних чинов дворовых людей, которые делают и шьют золотом и серебром и шолками с каменьем и з жемчугом.

4) Постелницы которые постели постилают под царицу и под бояронь и те постелницы и мастерицы спят у царицы в Верху посуточно, по переменам.

5) Мовницы, которые платья моют, жены дворовых же людей.

6) Дети боярские; и тех детей боярских служба такова; посылают боярыни во всякие посылки, и ездят с царицею в поход, и спят у царицы в Верху для сторожи и оберегания, в ниских местах, посуточно, по переменам.

<…>

11) Да в царском же чину, и у царицы, и у больших царевичей учинены истопники, которые полаты и хоромы топят, и метут, и у дверей для отворяния стоят, человек со сто, люди честные и пожалованные поместьями и вотчинами; и живут на Москве по полугоду, человек по 50»[220].

Шталмейстер — придворный чин 3-го класса в Русском государстве, в подчинении которого находились царские конюшни.

Конюший, придворная должность в Русском государстве XV–XVII века, высший думный чин. Со второй половины XVI века конюший возглавил Конюшенный приказ.

Чтобы точнее видеть картину московской жизни в XVII веке, нужно иметь представление о царских дворах и приказах. Царских дворов было несколько: Казенный, Сытенный, Житенный, Хлебный, Конюшенный…

Казенный двор (а в нем Казенный приказ) ведал царской казной. Руководил им казначей. У него в подчинении находились два дьяка. Казначей по рангу был выше думных дворян. Казна обеспечивала всем необходимым царя, царицу, царевичей, царевен. Из казны выплачивалось жалованье боярам, окольничим, думным людям, стольникам, дворянам и дьякам: им выдавали бархатные шубы на соболях.

Дворяне, стряпчие, жильцы, переводчики, подьячие получали из царской казны сукна, камки и тафты. Особой статьей расхода являлось жалованье представителей Византийской православной церкви, частенько гостивших в Москве В зависимости от ранга им давалось жалованье, а также средства на ремонт и восстановление православных храмов.