— Поговори сперва с мистером Уитфордом, — сказала Клара. Она была горда, что сумела внушить мальчику столь высокое понятие о чести, и не могла советовать ему идти против совести, хотя в глубине души, теперь, когда собственная ее борьба так успешно закончилась, с радостью ухватилась бы за любой компромисс — лишь бы все были довольны.

Позднее этот же вопрос обсуждался Верноном и доктором Корни. Последний был решительно против сентиментальной трактовки нравственных проблем, которой, по словам Вернона — и не без его одобрения, — придерживалась мисс Мидлтон.

— Раз это так гнетет мальчика, — говорил Вернон, — я не считаю себя вправе запретить ему пойти к Уилоби и все рассказать — тем более что я и сам в этом замешан и рано или поздно должен буду ему открыться.

Доктор Корни возражал по всем пунктам.

— Послушайте меня, — сказал он в заключение. — Пусть это останется между нами и не считается нарушением врачебной тайны, на что я не пошел бы и ради сорока друзей, хоть ради одного-единственного друга и готов дать руку на отсечение — разумеется, левую. Итак, сэр Уилоби допрашивает меня с пристрастием о кое-каких обстоятельствах, представляющих интерес как для него самого, так и для продолжения его рода и имени. Я ему даю исчерпывающий ответ. Кабы мисс Дейл была лет на десять моложе, говорю я, или эти десять лет протекли у нее спокойнее, без сердечных треволнений, от которых у человека изнашиваются и тело и душа, тогда… Словом, я ему даю понять все, что нужно. Впрочем, здоровье у нее, если время от времени ее подлечивать и при условии, что она со всей серьезностью отнесется к своему высокому положению и навсегда распростится с пером, обещает быть сносным. Итак, за нее можно быть спокойным. Кстати, я считаю, что проявил наивысшую мудрость, привезя сюда мистера Дейла. Теперь, после того как моими стараниями эта история сделалась достоянием всего графства, нашему джентльмену некуда податься: он — как угорь, подхваченный на вилку. И помяните мое слово, приятель, мы ведь с вами понимаем друг друга с намека — помяните мое слово: из юного эсквайра Кросджея, из этого добротного, крепкого и энергичного англосакса, выйдет малый, который с честью будет носить свои эполеты. Мне он нравится, вам тоже, мисс Мидлтон и мисс Дейл — тоже. Что касается сэра Уилоби Паттерна, господина Паттерн-холла и прочая и прочая, то он, уверяю вас, будет готов взглянуть на Кросджея весьма и весьма благосклонным взором, ибо он как-никак Паттерн и, возможно, единственный наследник великого рода.

Доктор Корни выпятил грудь и поднял указательный палец.

— Помяните же мое слово, verbum sat:[32] Кросджею ни в коем случае не следует навлекать на себя неудовольствие сэра Уилоби. Больше я ничего не прибавлю. Смотрите вперед! Конечно, бывают чудеса, но благоразумнее на них не рассчитывать. Ну, а теперь — о мисс Дейл. Она не будет упорствовать в своей жестокости.

— Похоже, что она намерена упорствовать, — возразил Вернон, пытаясь охватить туманную картину, которую перед ним развернул доктор Корни.

— Ничего не выйдет, мой друг! Положение ее весьма шатко. У отца, кроме пожизненной пенсии, почти ничего нет. Сочинительство разрушает ее здоровье. Ничего не выйдет! К тому же баронет ей мил. Это небольшой припадок гордости, и ничего больше. Мисс Дейл создана для него. Она может управлять им, она внушит ему мысль, будто у него множество мыслей. Она знает, что ее упорство убьет отца. Когда я ему рассказал, как обстоят дела, он заговорил о том, что мечта его наконец осуществилась, и если ей теперь суждено испариться, бедняга докажет на собственном примере, что мечты питают нас в гораздо большей степени, нежели любая земная пища или лекарства. На прошлой неделе ни мое искусство, ни все мои познания не заставили бы его покинуть дом. О, она уступит! Предсказание ее отца сбудется, вот увидите! К тому же она ведь и в самом деле любит баронета.

— Любила.

— Да что вы? Неужто поняла, что он собой представляет?

— Настолько, что даже отказывается видеть в нем какие бы то ни было достоинства, — ответил Вернон. — А ведь он по-своему великодушен.

— Как так? — спросил Корни, но должен был довольствоваться ответом, что со временем все узнает.

Полковник де Крей, побродив по парку и в окрестностях коттеджа в тщетной надежде застигнуть мисс Мидлтон наедине, вернулся обескураженный в Большой дом и в этом несвойственном ему состоянии уныния попался в лапы Уилоби.

— Друг мой Гораций, — приветствовал его тот, — а я вас всюду разыскиваю! Дело в том, что… Боюсь, вы решите, будто я заманил вас сюда под вымышленным предлогом. Но я вовсе не так виновен, как это может показаться на первый взгляд. Короче говоря, мы с мисс Дейл… впрочем, я не имею обыкновения советоваться с другими относительно своих поступков. Ну, одним словом, мисс Мидлтон… Впрочем, я уверен, что вы отчасти и сами догадываетесь.

— Отчасти, — сказал де Крей.

— Ну что ж, у нее, видно, лежит сердце к другому, и, если ее склонность окажется достаточно сильной, это, вероятно, и будет наилучшим исходом.

Черты лица полковника, обычно такие подвижные, застыли в маске недоумения.

— Можно ручаться, что хороший друг будет хорошим мужем, — сказал Уилоби. — Если бы я не был в этом убежден, я бы ни за что не порвал с нею, раз уж дело зашло так далеко. О ней я могу отозваться только с самой лучшей стороны. Просто мы заметили оба — и, к счастью, вовремя, — что не подходим друг к другу. Ум — вот главное качество, какое я ищу в жене.

— Да, да, вы правы! — воскликнул полковник, стараясь не выдавать своего удивления и притушить голодный, волчий блеск, вспыхнувший в его глазах.

— Но я никому не позволю сказать о ней дурного слова. Вы знаете, как я отношусь ко всякого рода сплетням и пересудам. Пусть вина падет на меня одного. У меня крепкие плечи, они все вынесут. Я употребил все свое влияние, и, как мне кажется, не исключено, что она даст согласие. Она утверждает, что хочет поступить так, как я пожелаю. А желаю я для нее именно этого союза.

— Разумеется. Кто же счастливец?

— Я вам сказал: мой лучший друг. Ни о ком другом я бы не подумал. Предоставим, однако, события их естественному течению.

Буря, поднявшаяся в душе полковника, затуманила ему разум; лицо Уилоби, казалось, дышало доброжелательством и дружбой — отчего бы в самом деле не поверить, что этот искусный комбинатор замолвил мисс Мидлтон словечко о своем лучшем друге?

Кто же этот лучший друг?

Полковник ни на минуту не ощущал себя предателем и поэтому, при всей своей сообразительности, был совершенно сбит с толку.

— А вы не подскажете его имя, Уилоби?

— Нет, друг Гораций, это было бы несправедливо по отношению к нему, да и к ней тоже. Подумайте сами! Покамест положение еще довольно щекотливое. Не торопитесь!

— Разумеется. Я и не прошу назвать имя полностью. Только инициалы.

— Вы славитесь своей догадливостью, Гораций, а в данном случае загадка не так уж и трудна, если для вас вообще существуют трудные загадки. Я почти в одинаковой мере питаю дружеские чувства к нему и к ней. Вы это знаете, и я был бы очень рад, если бы эта партия состоялась.

— Это по-княжески! — воскликнул де Крей.

— Не нахожу. Просто разумно.

— Что и говорить! Но я имею в виду самый стиль вашего поведения. Вам не кажется, что он восходит к рыцарским традициям?

— Не нахожу. Напротив, это новшество — и тем лучше. Пора научиться строить отношения между мужчинами и женщинами на разумных, практических началах. Обычно мы подходим к делу с неверных позиций. А я так терпеть не могу всякий сентиментальный вздор.

Де Крей начал напевать какую-то песенку.

— Ну, а она? — спросил он.

— Говорю же вам: есть надежда на ее согласие.

Рыбка клюнула. Комплимент, сделанный догадливости полковника, оказался хорошей наживкой.

— Без каких бы то ни было маневров со стороны заинтересованного джентльмена? — спросил полковник.