— Надо. Звонил комбриг. Беспокоится о нас. За нашими флангами противнику удалось вклиниться в третью позицию. Понимаешь, к чему это может привести? Комбриг разрешил нам немного отойти, но только после того, как прикроем отход братьев пехотинцев. Порядок такой. Я с первой ротой отойду от гребня метров на пятьсот — шестьсот. Займу позиции — подам сигнал твоей роте на отход. Повремени передавать микрофон: наблюдатель зовет подняться в башню. Что-то там заметил особенное. — Возобновив переговоры, комбат сообщил: — Дальний сосед слева загнул фланги, чтобы образовать кольцо. Наверное, решил привязать к себе побольше. Если это удастся ему, и нам легче будет разделываться с немчурой, когда она начнет спотыкаться и глотать ртом воздух.

Смена прошла без помех со стороны танков противника. Она двинулась к третьей позиции, когда Соболев расставил роты углом назад. Снова переговорив с командирами рот, поднялся в башню. Присмотрелся к нолю боя — застыло, будто выбилось из сил. Над ним безучастно к происходящему на земле собрались темные тучи, обещая умерить июльский зной, который палил так, что в танке нечем было дышать. К удивлению Владимира, из-под едва поднявшегося кустика березы выпрыгнул зайчонок. Осмотревшись, продолжил свои осторожные прыжки. К нему подскочила зайчиха, накормила и удалилась к другому. Володя вспомнил прочитанное: зайчихи кормят не только своих зайчат. Такие, как этот, через пару-тройку дней уже сами будут добывать себе еду, а зайчиха принесет еще дюжину. Лисы, наверное, отошли в безопасные места, и зайчата вырастут в русаков.

Подал голос механик-водитель:

— Товарищ комбат, Самсон скоро свою жару умерит?

— Самсон — это что, солнце?

— Эх, молодежь, молодежь! Из-за книжек и кино о природных приметах ничего не знаете. Самсон — это по какому-то солнечный. На Самсона дождь — через семь недель тож. А через неделю Петровка. Петр-Павел — жару прибавил.

— Откуда ты все это знаешь, — ведь москвич?

— Э, москвичом я стал, убежав от колхоза.

Танки противника, поднявшись на гребень, продолжить движение поостереглись. Помедлив, на разведку вышли две «тройки» и бронетранспортер. Соболев распорядился: ротам по ним огонь не открывать — он сам их образумит, его танк крепче и стоит уступом.

С бронетранспортером справилось противотанковое ружье пехотинца, а танк Соболева — с «тройкой». Ее напарница тут же дала задний ход и стала недосягаемой для танкового орудия Соболева. Комбат присмотрелся к линии, на которую вышел противник. Но нет, не похоже, чтобы его танки готовились к атаке — лишь меняли позиции. За что-то все же примутся…

И принялись. «Тигры» и «слоны», используя дальнобойность своих пушек, принялись стрелять по оставшимся от батальона танкам и противотанковым орудиям. Их снаряды утыкались в брустверы, и пока ни один танк батальона не вспыхнул. Но как только осколочный снаряд оголял башню, тем более корпус, снаряд «тигра» вонзался в броню, и «тридцатьчетверка» загоралась.

Соболев забеспокоился. Менять позицию было опасно — танк открывался почти весь и становился для противника более уязвимым. Единственное — применить дымы. И он попросил артиллеристов поставить их.

Разгораясь, дымы все больше застилали высоту. Стрельба «тигров» стала намного реже, и они подбили всего один танк.

Длинный день заканчивался усталым противостоянием. Немецкие танки и бронетранспортеры не решались атаковать в четвертый раз, танки и одна самоходка Соболева замерли, чтобы не открыть врагу оставшиеся силы и не подтолкнуть на еще одну атаку. Теперь комбата все больше беспокоило другое — пальба на флангах стрелкового полка, с судьбой которого была связана и судьба батальона. Хоть и медленно, танки и мотопехота неприятеля охватывали их район обороны. Окружение страшило Соболева, экипаж — больше, особенно новичков. А как роты? Переговорив с их командирами, комбат связался с комбригом. Тот на доложенную обстановку ответил:

— Все вижу сам. Потери в других батальонах большие. Противник и их охватывает. Что останется от них к темноте… может быть, на одну роту. Но об отходе нам лучше не заикаться. Кроме позорного упрека ничего не получим.

— Об отходе никто в батальоне не думает. Спросил для ориентировки.

— Если так — молодец. Случится в окружении худшее — помянут добрым словом

Немецкое командование, все еще уверенное, что третье лето снова станет немецким, под вечер приостановило наступление, полагая, что хотя наступление шло не так, как планировалось, полученный результат можно считать удовлетворительным.

Однако передохнуть наступающим немецким войскам Жуков и Рокоссовский не дали — они принялись выдвигать на рубеж резервные танковый и стрелковый корпуса. Шум и лязг их встревожил немецкое командование, и оно принялось перегруппировывать силы к угрожаемому флангу. И хотя утром продвижение войск, нанесших контрудар, оказалось менее задуманного, оно все же разорвало дугу, угрожавшую окружением, и спутало карты продолжения операции. Возобновить ее пришлось позже намеченного времени.

Перед утром в батальон Соболева комбриг прислал семь танков, оставшихся от других батальонов. Пополнив боеприпасами батальон Соболева, похлопал комбата по плечу и произнес:

— Сегодня тебе может прийтись труднее, чем вчера. Немец, скорее всего, озлится от полученной оплеухи и попрет с кровавыми глазами. Держись крепко. Меня перебрасывают на другую бригаду. В ней погиб комбриг. Тобой покомандует зам.

Действительно, поздним утром начало повторяться то, что происходило вчера. Вероятно, противник посчитал, что противотанковый узел изрядно ослаблен, и попер на него танковым тараном, собранным из «тигров», «слонов» и «четверок», намереваясь, видимо, разделаться с ним и проделать для себя свободную брешь. Крошить оборону начали бомбардировщики, налетая на узел и его соседей группами по пятьдесят самолетов. Землю трясло, как камнедробилку. Последняя группа отвернула восвояси — обрушила огонь артиллерия. Правда, лихо стреляла недолго — часть батарей подавили дальнобойные артдивизионы. Но как только они умолкли, часть из подавленных батарей противника все же возобновила стрельбу.

Потрясение экипажей оказалось столь сильным, что они не сразу смогли прийти в себя. Прошло три-четыре минуты, танки противника приблизились на дальность прямого выстрела, но даже танк Соболева еще не послал в них хотя бы один снаряд. К счастью танкистов, танки и бронетранспортеры противника надвинулись на минное поле, наспех поставленное на путях движения. Подорвались один, второй, третий — остальные дали задний ход. Наконец начали стрелять танки Соболева, несколькими выстрелами подбили два бронетранспортера и легкий танк. Остальные открыли ответную стрельбу. Однако не все успели справиться с мандражом, как именовали солдаты испытываемое потрясение, и многие снаряды летели мимо или рикошетировали, попав в скошенную броню. На помощь танкистам пришла артиллерия дивизии. Снаряды и мины лишь рвали землю. Нанеся огневой налет, батареи примолкли.

Сколь ни были неуязвимы «тигры», в таране их осталось только шесть. Еще столько же в первую линию выдвинулось «слонов». Осмотревшись, они открыли редкую стрельбу, тщательно выцеливая свою жертву. Наконец, посчитав, что от танкового батальона ничего не осталось, тяжелые немецкие махины двинулись вперед. Гибель еще нескольких «тридцатьчетверок», особенно из числа присланных комбригом, снова вызвала страх у расчетов орудий, и они молчали в преддверии гибели. Тогда комбат сел к орудию сам. Глубоко вздохнув, нажал на спусковой рычаг. «КВ» могуче дернулся, и тогда Соболев снова посмотрел в прицел. У «тигра» ствол склонился к земле, будто у него переломились шейные позвонки. Экипажи соседних танков отошли от оцепенения и принялись стрелять. «Четверки» успели подбить и поджечь, но от выстрелов «тигров» и «слонов» несколько машин умолкло или занялось дымом.

Соболев выцелил и подбил еще один танк, когда его тяжелый «КВ» издал гулкий сгон. От мотора полыхнуло пламя. Ожог отпарил спину радиста. Пламя достало и Соболева. Он стиснул челюсти и не сразу сообразил, что надо сделать. Наконец пришли давно заученные слова: «Механик! Быстро в передний люк! Радист — вылезай через башню!»