— Вероятнее всего, безоглядно уверовали в сокрушающую силу своих ударов.

Но весь день 3 июля прошел без заметных признаков скорого перехода в наступление. Лишь ночью в ряде мест разведчики уловили приглушенный гул моторов, а утром в первой траншее противника было замечено больше, чем обычно, касок. В 16 часов цель противника прояснилась — по позициям одного из полков сто пятьдесят самолетов нанесли бомбовый удар. Едва они развернулись для отлета на аэродромы, обрушила огонь артиллерия. Крепкий, но не настолько, чтобы походить на настоящую артиллерийскую подготовку. Вскоре из-за пологой высоты выползли двадцать танков и с переносом огня в глубину начали приближаться к переднему краю. За ними без былой уверенности пошла пехота. Артиллерия 6-й гвардейской армии поставила перед ними заградительный огонь. Танки прошли его без задержки, лишь два подорвались на минах, а пехота залегла у проходов в минных полях и проволочных заграждениях. Только когда артиллерия противника повторила огневой налет, а танки открыли огонь по обнаруженным целям и поразили их, пехота бегом продвинулась по проходам в заграждениях и ворвалась на передний край. Осмотревшись, продвинулась ко второй траншее. Но здесь четыре танка были подбиты, а три подорвались на минах. Оставшиеся целыми отошли на нейтральную полосу, проходившую по лощине.

Через некоторое время вновь налетела авиация, более сильный огонь открыла артиллерия. Едва он был перенесен в глубину позиции, в атаку опять пошли танки и пехота. Сейчас они продвинулись почти до третьей траншеи. Кое-где пехотинцы противника спрыгнули в нее и завязали ближний бой с красноармейцами. Но те, хорошо зная в ней углы и закоулки, быстро уложили их автоматными очередями. Семь танков из тринадцати были уничтожены противотанковыми орудиями и гранатами. Шедшие сзади повернули вспять. Враг приумолк. Солдаты обороны, заняв прежние позиции, принялись дерзко строчить из всех видов стрелкового оружия — мол, знай наших, за оборону и наступление под Сталинградом нас не зря сделали гвардейцами!

Вернулись в штаб фронта — позвонил Жуков:

— Что у вас стряслось — артиллерийский гром был слышен даже в моей штаб-квартире.

— Противник предпринял разведку боем.

— И что?

— Ничего существенного не добился, потерял при этом до роты танков. «Тигры» в дело не пустил.

Потери в пехоте существенные. В общем, пощипал оборону, но, думаю, и в крепости наших позиций, и в стойкости наших солдат убедился сполна.

— Какие планы на ближайшие часы?

— Ватутин намерен по району, откуда противник предпринял разведку боем, провести артиллерийскую контрподготовку. Он уверен, что этой ночью неприятель будет сменять те батальоны, которыми проводил разведку боем, и в местах смены могут скопиться значительные силы. Крепким огнем он рассчитывает нанести пехоте врага значительные потери. Я утвердил это решение.

— Не рано ли? Противник, услышав мощь контрподготовки, сможет что-то изменить.

— Не думаю. Два огневых налета по огромной площади… Полагаю, противник воспримет их как нервный срыв.

— Пожалуй.

В первые дни июля на Центральном фронте все шло, как и в последнюю неделю июня. Лишь ночью 4 июля со стороны Воронежского фронта донесся приглушенный далью гул. Он на несколько минут насторожил оборону немцев, его ночная ружейно-пулеметная стрельба примолкла. Но вскоре трассирующие очереди принялись брить нейтральную полосу, чтобы изрешетить тех, кто попытается проползти к русским. И все же в ночь на 5 июля разведка армии Пухова обнаружила группу немецких саперов, проделывавших проходы в минных полях. В завязавшейся перестрелке несколько саперов были убиты, двое убежали, а одного удалось схватить. Результаты его допроса командарм тут же доложил Рокоссовскому:

— Товарищ десятый, захваченный в плен сапер сообщил, что в три часа сегодня группировка противника переходит в наступление. Значит, с минуты на минуту.

— Повремени у телефона, — ответил ему командующий фронтом и позвонил Жукову. Доложив результаты допроса схваченного сапера, высказал свое мнение: — Если наступление назначено на три часа, то артподготовка может начаться с минуты на минуту. Что будем делать, товарищ Юрьев? Докладывать в Ставку или дадим приказ на проведение контрподготовки?

— Времени терять не будем, товарищ Константинов. Отдавай приказ, как предусмотрено планом, а я сейчас доложу вверх о получении данных… и принятом нами решении.

«Кремлевка» ответила тут же. Сталин находился в своем кабинете. Он, как и все командующие, бодрствовал. Уже третий день его тревожило сообщение из-за линии фронта, извещавшее: немцы окончательно приняли решение на ликвидацию Курского выступа и на прорыв своих танковых полчищ к Курску. Казалось бы, страной, Действующей армией и им самим за последние месяцы сделано немало, даже очень многое, чтобы не пропустить танковые армады к Курску, а сердце дрогнуло так, что даже через китель Сталин ощутил его гулкое биение. Повременив минуты, начал вспоминать все то, что было сделано для срыва ударов немецких танковых армад и полевых армий: фронты, противостоящие ударным группировкам немцев, получили немалое количество противотанковой артиллерии, новых и усовершенствованных образцов орудий, новые артиллерийские соединения — дивизии и корпуса прорыва, количество танков в Действующей армии таково, что их получили стрелковые дивизии, обороняющие первые полосы обороны, армии — целые танковые корпуса, а фронты — по танковой армии да еще по одному-двум танковым корпусам. Фронты теперь имеют по воздушной армии. Количество самолетов в них по сравнению со Сталинградом возросло вдвое. Если уж этим количеством вооружения не остановить танковые полчища врага!.. — Данные о новых немецких танках прервали упрек фронтам. Опять вспомнились слова Энгельса: русские солдаты хороши в наступлении, а вот в обороне нередко теряют стойкость и самообладание.

Услышав голос Жукова, узнаваемый во всех его интонациях, Сталин позавидовал способности своего зама к нужному дню и часу обретать собранность и готовность к решительным действиям. То и другое подтвердил его доклад:

— Противник занял войсками исходное положение для наступления. Я принял решение немедленно начать артиллерийскую контрподготовку, как предусмотрено нашими планами.

— Я только что закончил разговор с Василевским. Он склонен осуществить то же самое. У меня к вам вопрос: не напугаем ли мы контрподготовкой фашистов настолько, что они откажутся от наступления?

— Основные удары ее намечены по артиллерии, пехоте и пунктам управления. Наибольшие потери может понести пехота, в какой-то степени артиллерия. Танкам, особенно тяжелым, снаряды не причинят вреда — с закрытых позиций в танки попасть трудно.

— Тогда, может быть, контрподготовку начать на час позже — будет видно, как накрыла цели наша артиллерия?

— Поскольку наибольший урон мы ожидаем в пехоте врага, стрельба в темноте может дать наибольший психологический эффект, и она пойдет в атаку на полусогнутых. Наши стрелки и артиллерия быстро уложат ее намертво.

— Что ж… вы военспец, вам решать и… И отвечать!

Жуков тут же связался с Василевским и передал разрешение Верховного поступать по своему усмотрению. Повернувшись к Рокоссовскому, произнес лишь «Ну!..»

Контрподготовка в какой-то мере применялась в обороне Сталинграда. Но там к ней привлекалась лишь фронтовая артиллерийская группа да часть артиллерии 62-й армии. Общее количество стволов там едва доходило до ста, и потому их огнем поражались в основном пехота и танки на исходных позициях. Контрподготовка в Курской битве была спланирована почти по всей ширине участка прорыва врага, который составлял семьдесят километров. Глубина ее доходила до пяти-семи километров. Именно эти величины, с поражением наиболее уязвимых элементов боевого и оперативного построения вражеских войск, придали ей особое значение, выходящее за рамки проводимых операций.

— Ну, — произнес Жуков совершенно неуставное междометие. Приказ в нем слышался только в тоне, но Рокоссовский и артиллерист Казаков точно поняли его суть: «начинай!» Они на память знали номера массированных и сосредоточенных огней и какие объекты врага они накрывают. Разрабатывая план артиллерийской контрподготовки, они не раз и не два переставляли прямоугольники и квадраты с объекта на объект, чтобы как можно надежнее поразить наиболее важные цели и, расстроив запланированную врагом артподготовку, уменьшить ее силу и дезорганизовать начало атаки. Все изменения, которые они указывали, незамедлительно вносились в данные стрельбы дивизионов и батарей и записывались в командирских книжках и на щитах орудий. И вот цифры, написанные карандашами и мелом, по командам командиров, обрели метательную силу и превратились в огонь — снаряды один за другим понеслись на головы врага (немчуры, фашистов, супостатов). Канонада загремела на разные голоса. Тявкали «сорокапятки», щелкали дивизионки, басисто рвались снаряды гаубиц разных калибров и бесшумно взбирались на дугу траектории тяжелых мин.