В кровати принял и Ротмистрова. Тот приблизился собранным, но не скованным, в глазах полная готовность доложить все, что требовал от него представитель Ставки.
— Пока сесть на стул не позволяет смешная болезнь. Не обидитесь, если я выслушаю вас в постели?
— Радикулит — тоже ранение, а раненым устав позволяет докладывать в том положении, которое для них возможно.
— Тогда слушаю вас.
— Маскировка расположения танковых корпусов наведена и проверена с воздуха. Лично главное внимание уделил разработке действий танковой армии при нанесении ею контрудара…
— И что?
— Не исключено возникновение встречного сражения. Только оно будет иметь совсем иной вид и ход, чем мы изучали его в академиях.
Жуков, не отрывая взгляда от усов Ротмистрова, внимательно выслушал соображения танкиста и одобрительно заключил:
— Что ж… ученый, поварившись в войсковой практике, способен выдать стоящее. — И протянул Ротмистрову руку.
Хотя Георгий Константинович верил в свое умение предвидеть, скудость данных разведки тревожила и его. Но вечером к нему на прием попросился командарм 2-й воздушной и, едва войдя в блиндаж, пригладив черные усы, с радостным придыханием доложил:
— Приятную весть приятно и докладывать.
— Именно?
— Один мой герой с эскадрильей летчиков в предрассветных полусумерках пролетел за Путивль и обнаружил танковую дивизию. Двигаясь с юга, она укрывалась в лесных массивах у Воржбы.
— О! — воскликнул Жуков. — Представь этих летчиков к самым высоким орденам. Их данные стоят полдюжины сбитых самолетов. Пусть к Ворожбе проскочат еще раз и облетят этот район. И тут же на аэродром.
— Будет исполнено, товарищ маршал.
От радостного возбуждения Жуков опустил ноги на пол — радикулит не дал знать о себе. Тогда маршал встал. Движения ног и рук лишь обозначили недавнюю боль. Это еще более взбодрило Георгия Константиновича, и он с широкой улыбкой человека, который может приступить к делу, посмотрел на открывшуюся дверь — в проеме стояла Лида. Она тщетно пыталась обрести прежний заботливо-уважительный вид, но душевная тревога не позволила ей справиться с волнением.
— Что-нибудь случилось, Лида? — с тревогой спросил Георгий Константинович.
— Не-ет, — ответила она с радостью от заботливости Георгия Константиновича.
— Но я же вижу.
— Георгий Константинович, я, наверное, устала.
— Выражение лица расходится с твоими словами. — Жуков хотел спросить прямо: «Что-нибудь по женской линии?» — не спросил. О ней он уже не раз задумывался, но не находил выхода из создавшейся ситуации — жена, дочери, Лида и служба. Возникшее молчание подтверждало его догадку. Лида опустила голову. Георгий Константинович наконец решился на откровенный разговор:
— Выходит, Лида, предосторожности не оградили тебя от…
— Выходит…
— Как не ко времени!.. — непроизвольно вырвалось у Жукова. Объяснять, что «не ко времени», он не посмел, ибо это означало обвинить ее в случившемся. Но виноват-то больше он. — Что будем делать?
Маршал, военачальник, не терпевший чьих-либо советов, сейчас полагался на решение малоопытной девушки.
— Вернусь в Москву — подумаю.
Выбор у Лиды был невелик: жить с ребенком одной или сделать аборт. Аборты запрещены, о подпольном аборте могли прознать, и на репутацию Георгия Константиновича ляжет черная тень. Конечно, сейчас его не обвинят в содействии преступлению — он нужен фронту, и очень. Но при случае припомнят и сожительство с ней, и запретный аборт. Иногда он проговаривался об интригах вокруг него, и Лида считала их неизбежными, а потому не задавала вопрос: «А что потом? После окончания войны?»
Казалось бы, маршалу, заместителю Верховного Главнокомандующего, следовало давно перейти на короткие увлечения, которые Сталин не ставил пока в вину ни одному из забаловавшихся командующих ни фронта, ни армии. Его снисходительность стала понятна лишь после того, как в верхах распространился его ответ Мехлису, который в своем докладе потребовал самым суровым образом наказать одного из командующих, который не добился выполнения важной оперативной задачи: провалил операцию потому, что завел шашни с артисткой фронтового ансамбля. Ответ был по-сталински грубым: «Не всякому крепкому мужику удается выдержать долго холостяковать, не спать же томимому желанием командарму или командиру с козой».
Связь Жукова с Лидой продолжалась уже почти два года. Она покорилась ему безропотно, как покорились многие из его окружения. Но она расценивала их отношения совсем иначе, чем другие подчиненные. Чем больше она узнавала его вне службы, вне тех выговоров и предупреждений, которыми он порой щедро награждал военных мужчин, тем понятнее и ближе он становился ей. Наедине она все меньше замечала между ними разницу в годах. Но маршальское звание, эти огромные звезды на погонах, беспрекословное послушание больших генералов отдаляли Георгия Константиновича настолько, что она не позволяла себе считать их отношения супружескими. За эти два года и его суровая душа не одним швом скрепилась с Лидой. Не раз возникал вопрос: «А не соединиться ли с Лидой по-семейному?» Ведь с женой давно чужие. Но тут же возникали возражения: как воспримут уход дочери, особенно младшая, любимая? Как сложится жизнь жены? Ведь привыкла жить генеральшей-маршальшей. Воюет за это с озлобленной настойчивостью, хотя давно знает — нелюбима. Каким-то образом прознала, что при себе Георгий держит молодую фельдшерицу и, конечно, грешит с ней, если, будучи командующим Западным фронтом, когда от КП до дома было всего ничего, редко заезжал домой.
Но самым большим препятствием для женитьбы на Лиде была военная служба. Жуков ее не то что любил, она проникла в каждую клетку его крепкого организма, и он готов был жертвовать всем, лишь бы до конца войны остаться в том положении, в которое она его поставила. Каким признанием народ может наградить его и за одержанные победы, и за те, которые еще впереди. И не на год-два-три, а на вечные времена!
При ясном осознании своего значения в том, что он сделал для спасения страны и непременно сделает еще, Жуков остался человеком, которому все человеческое не было чуждо. С присущей его натуре страстностью он хотел иметь сына, наследника своей славы и, возможно, образования военной династии Жуковых. Но при всей крепости его крепкой фигуры две женщины, любимая и жена, принесли ему трех дочерей. Кого может родить для него Лида? Если четвертую дочь, он прослывет бабьим маршалом — семь на одного! Хотя семь в народе считалось божественным числом, Жуков от такого окружения цепенел, становился никчемным, порченым мужиком, победы которого казались случайными, и нечего о них звонить во все колокола.
Не мог он сейчас пообещать Лиде, что когда-то станет законным отцом ее ребенка. После долгого молчания надо было что-то сказать — все слова, хорошие и жесткие, застряли в горле.
— Медицина не придумала, как определить, кого может родить женщина — мальчика или девочку?
— Кажется, нет.
— А сами женщины по поведению ребенка во чреве матери не могут предугадать появление на свет солдата?
— Бывает, и девочки проявляют ребячий характер.
— До проявления характера того, кто зародился в тебе, Лида, еще немалый срок. Может быть, повременим принимать решение?
Лида поняла, что Георгий Константинович ни в эти дни, ни позже на что-либо не решится. В нем уже не раз прорывалась тоска по сыну. Прежде она отмалчивалась, поскольку предосторожности позволяли избежать беременности. Но что она могла ответить Георгию Константиновичу, кроме того, о чем он спросил — может быть, повременим?
На лице Жукова возникла улыбка, глаза повеселели, и он пересел к столу, чтобы сидеть напротив Лиды.
— Давай, Лида, вместе пообедаем, — хотел добавить «ты да я, да…» — не решился.
— Согласна. Мы давно не отмечали наши встречи.
Слово «отмечали» обычно предполагает радость, веселье, но сегодняшний вечер закончился грустно. Для Лиды единственным утешением было то, что Георгий Константинович был к ней по-родственному внимателен, и ничто не сказало ей, что эти минуты — расставание навсегда.
