Но крупные военачальники, особенно после одержанных побед и полученного боевого опыта, обычно обретают свое понимание событий, свои принципы решения стратегических задач и, естественно, видят друг у друга не только достоинства, но и недостатки. Иногда из-за этого у них происходят острые столкновения, резкие и обидные оценки. А тут еще бывший подчиненный (Жуков) крупно обошел своего бывшего комдива.

Острый конфликт между двумя командующими возник под Москвой, когда Жуков не разрешил командарму-16 отвести армию за Истринское водохранилище. Рокоссовский напрямую обратился с такой просьбой к начальнику Генерального штаба, и Шапошников разрешил отвод войск. Неповиновение подчиненного, обращение вверх через его голову взбесили Жукова, и он жестко распорядился: армию вернуть на оставленные рубежи, хотя приказ этот выполнить было уже невозможно — противник имел внушительное превосходство и выгодное оперативное положение.

Но в создавшихся обстоятельствах в непосредственной близости от Москвы, когда важен был каждый километр оставшегося пространства, прав был Жуков — сдавать сразу около тридцати километров и тем подпустить врага к Москве на один оперативный бросок было недопустимо. Однако военные долго не конфликтуют — злопамятство порой оборачивается гибелью подчиненных, за что виновный получает наказание вплоть до лишения должности, звания и жизни. А главное — враг на полях брани, он заставляет забыть о служебных обидах и обратить свою злость на него. Жукову и Рокоссовскому уже не единожды пришлось поступать именно так. И потому досадный эпизод не держали на поверхности памяти.

Маршал и генерал армии встретились, как подобает высоким начальникам и давним знакомым. Лицо маршала светилось доброжелательностью, что предвещало разумный поиск решений, которые предстояло выполнить за летнюю кампанию. Жуков широким жестом представил Рокоссовскому Портнова.

— Познакомьтесь — генерал Портнов. Голиков рекомендовал Верховному заменить генерала-танкиста, слабоватого в организации прорыва, общевойсковиком, но генерал Портнов уклонился от назначения: заменять своего недавнего командарма неудобно. Да и подчиненные могли расценить такую перестановку как подвох, устроенный недавним подчиненным. Вот его и определили к вам, Константин Константинович, пожарником по тушению кризисных ситуаций, создаваемых неприятелем.

Рокоссовский с мягкой улыбкой подал Портному руку и, слегка пожав ее, заметил:

— Слышал о вас и под Москвой, и под Сталинградом. Кто прошел три тактические должности — комполка, комдива и комкора, тому армия по плечу. Так что принимаем как своего. Так рано, Георгий Константинович, мы вас не ждали. Всего две недели как вы отбыли из Курского выступа и…

— Я тоже не собирался навещать ваш фронт. Лишь вчера вернулся с Таманского полуострова. Там немец не только оперся о свою «голубую линию», но и проводит воздушную операцию немалым числом истребителей и бомбардировщиков. Вероятно, демонстрирует намерение нанести удар и по Кавказу. Наши авиаторы приняли вызов и усмирили немецких. Прежних асов у них осталось уже немного. Потери в самолетах, понесенные там немцами, скажутся на их авиационной группировке здесь. Вот Верховный и направил меня к вам. Поступили сведения, что немцы с недели на неделю начнут именно здесь летнюю кампанию. Как вы расцениваете их возможности предпринять крупное наступление именно в этих местах? Ведь всего месяц назад их контрнаступление в Восточной Украине захлебнулось, войска понесли немалые потери, пополнить их и восстановить наступательный дух за столь короткий срок трудновато. А кампания — это несколько серьезных операций. Они требуют крупных материальных запасов и создания солидных оперативно-стратегических резервов. Но обо всем этом поговорим у вас в штабе.

Штаб фронта расположился невдалеке от разъезда Уколово. Часть служб разместилась в уцелевших домишках, ведущие управления — в блиндажах, врытых в пологие берега речушки Тускарь, бежавшей по кустарникам и узкой полосе леса, деревья в котором уже окутались молодой листвой и надежно укрывали блиндажи от наблюдения с воздуха.

— Надежно укрылись.

— Научены горьким опытом. Перед наступлением штабы для немецкой авиации — лицо врага, бомбят с особой прицельностью. — Сделав несколько шагов, Рокоссовский спросил: — Георгий Константинович, с дороги, может быть, пообедаете?

— Поработаем — не откажусь.

— В блиндаже или в штабном шатре будем работать?

— На свежем воздухе, надеюсь, ваши истребители прикроют нас.

— Дежурство на аэродромах организовано.

— Пока я и моя команда разместятся по отведенным нам местам, пригласите в шатер разведчика, авиатора, естественно, начальника штаба. Можно и генерала Портнова, чтобы сразу вошел в курс дел.

Устройство обслуги Жукова заняло полчаса, за которые маршал позвонил в приемную Верховного и доложил, что начинает работу с Рокоссовским. Когда приблизился к штаб-палатке, увидел офицеров, которые поодаль от нее стояли, как часовые. Вошел в него — собранные без суетливости встали. Командующий попытался доложить — Жуков приподнял руку. Жест этот позволял обойтись без уставной формальности.

Жуков сел за стол, предназначенный ему, управленцы фронта — у длинного стола, накрытого оперативной картой.

— Вижу, все готовы к серьезной работе. Тогда начнем. Повторюсь для тех, кто не был с нами на аэродроме. Из разных источников, заслуживающих доверия, как мне доложил начальник ГРУ, поступили сведения о том, что в ближайшее время группа армий «Центр», усиленная несколькими танковыми дивизиями и авиацией, может начать летнюю кампанию. На аэродроме я высказал сомнение, что за столь короткий срок она смогла восстановить свою оперативно-стратегическую боеспособность. Однако это не значит, что полученные разведкой данные носят дезинформационный характер. В возможностях и намерениях неприятеля нам надо разобраться и тем самым не позволить ему еще раз застать нас в беспечном состоянии. Первое слово глазам и ушам штаба фронта.

Генерал-разведчик встал с легкостью капитана:

— Крупных мероприятий, которые бы доказывали, что противник заканчивает подготовку масштабной операции, всеми видами разведки фронта и партизанами Брянщины не установлено. Самое большее, на что может дерзнуть генерал-фельдмаршал Клюге, — это провести частную операцию.

— Прошлым летом частными операциями неприятель так расшатал оборону Юго-Западного фронта, что она без больших усилий войск тоже генерал-фельдмаршала, только Бока, позволила им пробиться на Донщину, а затем и к Сталинграду. Мнение начальника штаба.

Малинин встал с той весомостью, которую он набрал, успешно помогая командующим во всех проведенных операциях, в большинстве успешных. Самая важная — разгром окруженного в Сталинграде врага.

— Да, товарищ маршал, исключать частные операции в районе Курского выступа нельзя. И все же проведение таких операций оказалось бы серьезнейшей ошибкой и германского генштаба, и командующих групп армий «Центр» и «Юг».

— Почему?

— Конфигурация Курского выступа такова, что любое выпрямление дуги затруднит проведение операции на окружение, успех в которой только и может привести к стратегическому прорыву и переходу в преследование.

— Ответ резонен. Значит, вы по-прежнему считаете, что главный удар группа армий «Центр» может быть нанесен в полосе, осью которой могут служить дороги, соединяющие Орел и Курск.

— Да, товарищ маршал.

— Что имеет Клюге в углу к югу от Орла?

— Два армейских и один танковый корпус.

— Этими силами девятая армия способна прорвать нашу оборону и овладеть хотя бы Курском?

— Пока этих сил явно недостаточно. Поданным «языков», сорок первый танковый корпус, участвовавший в контрнаступлении, еще не восстановил силы, тяжелых танков в нем пока пять десятков. Но невдалеке от железной дороги замечены группы офицеров, проводивших рекогносцировку. Не исключено, что они принадлежат тем частям, которые будут сменять дивизии сорок первого танкового корпуса.