Уши заложило, и Юлька сглотнула. Сон. Она вспомнила сон — приснившийся, перед тем как мама разбудила. Обернулась к двери. Звонок давно умолк.

Во сне она тоже ломилась в двери.

Что-то не очень хорошо.

Юлька сосредоточилась на поиске нужного предмета. Нашла ключи, открыла дверь.

— Бегу, бегу, — зашептала она, закрывая дверь, поставила сумки у трельяжа и пошла к себе.

Только бы не забыть. Это уже не отрывок. Целый конкретный сон. Прямо в плаще уселась за письменный стол, раскрыла блокнот: «Бегу по дороге кругами вниз. Дорога в пещере. У основания стен свечи. Меня догоняют летучие мыши. Почему-то я понимаю, что надо возвращаться. Дверь…»

В поисках короткой фразы, точно описывающей её действия во сне, девушка сдвинула взгляд — чуть-чуть. Окаменела, хоть до конца ещё не поняла. А когда начало доходить до рассудка, что именно она читает, пальцы затряслись.

Последняя запись сентября гласила: «Бегу по дороге кругами вниз. Дорога в пещере. У основания стен горят свечи. Меня догоняют летучие мыши…»

Замкнутый круг. Бег по кругу.

Господи… Что же, в конце концов, происходит…

Откинулась на спинку стула, поморщилась от уже привычной боли в пояснице, бездумно оглядела уютный мирок комнаты. В этом мирке удобно прятаться от любых катаклизмов — такой тихий, упорядоченный. «Я не хочу никаких потрясений или приключений. Почему именно со мной? Непонятное, злое, кошмарное. Как избавиться от такого?» Но и в бездумное созерцание вкралась тревога. Чего-то в комнате не хватает. Привычной детали интерьера, всегда присутствующей на видном месте. Чего именно? Пустое кресло, пустое покрывало на кровати — подушки не в счёт.

Надо раздеться, переодеться, выгрузить продукты, поесть, проверить тетради… Зайчишка!

Юлька прыгнула со стула, быстро прошла по комнате. Может, мама к себе унесла? Кстати, а где родители? Юлька пошатнулась. Ладно хоть, рядом был старенький шифоньер — прислонилась к нему.

А вдруг и родители исчезли, подобно тому, как появились в её альбоме чудовища?

На большом столе в зале красовалась записка: «Уехали к бабуле. Будем вечером».

А зайца нет и в зале. И на кухне. И на балконе, а в ванной, и в кладовой.

Она натягивала на себя домашний свитер, когда телефон вновь зазвонил. Переступая через сброшенные и ещё не убранные вещи, Юлька пошла в прихожую. Протянула руку вниз, к телефонной трубке — и вспомнила: вот так же тянула во сне руку подобрать игрушку с дороги… А потом? Подобрала?

— Да?..

— И чего он так озверел?

— Олег, подожди минутку…

Да, она подняла зайчишку, устроила на груди, чтобы не упал, — а дальше?.. А волосы-то у неё были не рыжеватые. У женщины, которая ей крикнула: «Дура!» Её волосы только казались рыжеватыми. Потому что она былав той самой пещере, где горело множество свечей!..

Юлька посмотрела на настенные часы. Двенадцать. Родители вернутся после семи. Бабуля раньше не отпустит.

— Олег!

— Я здесь.

— Ты можешь уделить мне определённое количество времени?

— Например?

— С полвторого… н-ну-у… до шести?

— Так точно? Сегодня?

— Да.

— Что-то случилось?

— Я собираюсь в «ключевое» путешествие.

— Из-за вчерашнего?

— Из-за сегодняшнего. Ты единственный, кто знает про этот кошмар и верит в него. Я тебе доверяю. Родителей до вечера не будет. Как будто специально. А может, я сама свихнулась на всех этих совпадениях… Чего молчишь?

— Составляю график замен на время моего отсутствия. Может, хоть словечком намекнёшь, что там у тебя?

Юлька собралась с духом и выпалила:

— Сегодня утром я оставила твоего зайчишку, того, первого, в пещере!.. Это называется — добро пожаловать в театр абсурда…

— Скорее — в кроличью нору, — через секунду заминки откликнулся Олег.

До прихода Олега Юлька сделала многое. Одного не получилось — успокоиться. Забавно, но с появлением Олега сжатая внутренняя пружина всё-таки чуть отпустила. Он с порога обеспокоенно осведомился:

— А родителей в самом деле нет?

— Я же сказала — до шести.

Он вошёл — и узкая маленькая прихожая стала узенькой и малюсенькой. Глядя, как он снимает ботинки, Юлька неловко, а потому воинственно заявила:

— Тапок не дам. У нас тепло.

Олег разогнулся.

— По-моему, ты нервничаешь.

— Нервничаю.

— А ну-ка, иди сюда.

Он сам шагнул к ней, обнял и некоторое время гладил по волосам, перебирая пряди. Юлька напряжённо замерла, боясь шевельнуться, сложив руки перед собой — слабая преграда между телами. Олег тепло дунул на её волосы и проговорил:

— Расслабься… Покушаться на тебя не собираюсь. Пошли. Объяснишь, что к чему.

Юлька облегчённо заторопилась от него, но Олег успел поймать её, и в комнату они вошли в обнимку.

— Так, — оценил Олег, — вот он, значит, какое — жилище отшельницы. Ого! — это он встал перед книжным шкафом, быстро забылся, считывая названия книг и бурча: — Ну-ну… Та-ак…

— Потом. Времени у тебя будет навалом освоиться.

Не отрывая взгляда от книжных полок, он кивнул. А Юльке стало легко и тепло: в её комнате впервые стоял человек, который очень хотел, чтобы она получила новое личностное положение. «Бюрократка, — растерянно подумала Юлька, — выразить свои впечатления на нормальном человеческом языке не можешь».

Олег осторожно сел в кресло, вытянул ноги. Юлька села на краешек кровати, облокотилась на спинку. Пока Олега не было, всё казалось простым и ясным. А теперь она не могла даже сообразить, с чего начать.

— Ты ел?

— Ел. И выспался. Давай рассказывай, что придумала.

— Всё очень просто, — заторопилась Юлька. — Я засыпаю, а ты следишь, что будет. Если не проснусь в нужное время, ты произносишь пароль. Всё.

— Что за пароль?

— Я должна проснуться в пять. Если не получится, ты говоришь: «Время — пять». Коротко и ясно.

— А если не проснёшься после пароля?

— Проснусь.

— Учти: не проснёшься, я свой код использую.

— Какой ещё свой код?

— Поцелую и скажу: «Время спящей красавицы». Неплохо звучит?

— Тебе бы только посмеяться. Слушай внимательно. На нижней полке книжного шкафа, рядом с креслом, я поставила тарелку с бутербродами — нашёл? Под салфеткой? Если уж сильно проголодаешься, иди на кухню и найди на своё усмотрение что-нибудь. За письменный стол не садись — видишь, я положила альбом и чёрный маркер. Вдруг во сне встану?.. Если вдруг случится — не проснусь… — Юлька замялась и неуверенно продолжила: Вот телефон Влада. Вызывай, только не спорь с ним. Была бы рада иметь под рукой Андрея Степановича, но сам знаешь, что он боится потревожить Марину…

— Секундочку! — запротестовал Олег. — Значит, ты всё же допускаешь возможность, что не проснёшься, или что там с тобой случится? А как же быть с твоими родителями? Придут, а я здесь — кто такой? Ты уж всё-таки давай сделай так, чтобы безо всяких проколов.

— Им я тоже записку оставила, не беспокойся. Но я до их прихода вернусь. Да, рядом с тарелкой я положила свечи и спички. На всякий случай.

— Этот твой «на всякий случай» мне начинает здорово на нервы действовать.

— Ничего страшного. Главное, что мне теперь не надо будет открывать эту тяжёлую дверь. Попаду сразу туда, откуда пришлось повернуть утром. Там свечка воткнута оригинально, так что я место запомнила. А Владу я нужна. Пентакли-то ещё не все закончила. Прибежит, как миленький…

Последнюю фразу она проговорила невнятно, села на середину кровати, застыла на секунду — голова дёрнулась назад — с закрытыми глазами легла на спину. Чуть слышное неровное дыхание вскоре сменилось настолько тихим, что Олег не выдержал, подошёл ближе.

Серые сумерки застоялись в комнате, сделали её похожей на пещеру, может, оттого что в небольшом по объёму помещении стояло три шкафа — и все под потолок. Вытянули комнату в высоту.

Но красок сумерки ещё не тронули, и Олег, вглядываясь в безмятежный покой девичьего лица, мысленно выстраивал самые неожиданные ассоциации, неожиданные для его привычно-размеренной, подчинённой абсолютной логике жизни: «Спокойствие лилового и сиреневого… Где-то я это уже видел. Лиловое и сиреневое. Покой от них волнами. Нет. Покой был от женского лица. Длинные, синевато-розовые полосы, холодное солнце… Ведь помнил этого художника. Недавно видел его картины в слайдах. Он ещё всегда рисовал своих сестёр. Серебряный век. Холодные, безмятежные… У него даже самые тёплые краски умудрялись стать неприступно-морозными. Двойная фамилия… Нет, сейчас не вспомнить. Юля… Почему лилово-сиреневое? Даже оттенков здесь таких нет…»