— Я постараюсь приехать… Влад, ты вчера Тамару гипнотизировал?

— Нет.

— Точно помнишь?

— Точно. Что с ней?

— А может, ты использовал гипноз машинально? Она сегодня не может выйти из квартиры. Похоже на психологический барьер, или как там это называется. Я обещала ей, что ты сам позвонишь и посмотришь.

— Забавно. Ладно, позвоню. А теперь помолчи немного, но трубку не клади.

Юлька удивилась, но замолчала, невольно припомнив ту же ситуацию с Тамарой. Ждать пришлось недолго. Влад заговорил медленно, как будто рассказывал, используя для наглядности учебную карту:

— Вокруг тебя странное поле. Не пугайся раньше времени. Оно защитное. Но его основной фон — не пускать тебя куда-то. Не заели тебя сегодня всякие занудные дела, житейская мелочь? Нет впечатления, что тебе не дают сосредоточиться на чём-то одном?

— Есть вообще-то… Это опасно?

— Нет. Скорее, это значит, что тебя отстраняют от участия в определённом событии. Кто-то заботится о тебе столь своеобразно… В общем, я звоню Тамаре. Не зацикливайся на своём поле. Повторяю — это защита. Во сколько ты сможешь пойти ко мне?

— Чуть позже обычного, часам к восьми вечера. Влад, а можно, я приду с Олегом? С ним как-то спокойнее.

— На твоё усмотрение.

К сумеркам парк совсем обезлюдел. Один за другим неохотно вспыхивали фонари, но, казалось, что-то мешает свету проникнуть донизу, где скопились синеватые тени, постепенно взбухающие непроницаемой тьмой. Оттого-то наверху свет создавал обманчивое зрелище замкнутого пространства с рисованными ветвистыми сучьями в нём.

С наступением сумеречного часа Мотоциклист встал со скамейки и, не торопясь и не оглядываясь, пошёл по хрустящей ледком дорожке. Первый и женщина Рыба поспешили за ним.

Вчерашняя ночь насытила бы их на несколько дней вперёд, но Мотоциклист на сегодняшний вечер наметил такую цель, для достижения которой набранной энергии хватит едва ли на несколько часов. Поэтому основную добычу он забрал себе.

Вскоре Трое шли по оживлённой вечерней улице, и было заметно, что люди стараются держаться от них подальше. Нет, Трое не выглядели подозрительно — обычные горожане в неверном вечернем освещении. Просто пахло от них холодной сладковатой гнилью. Прохожие иногда не догадывались, что от Троих тянет довольно странным ароматом. Насморочные по осеннему времени, а то и атрофированные городской жизнью носы не всегда могли учуять определённый запах. Но часть запаха людьми улавливалась — не носом, а нутром человеческим определялась опасность заурядных на вид Троих.

… Плитка с силой отлетела от стены, куда её вроде бы намертво прикрепили, и вдребезги разбилась у стены напротив. Звенящий звук шепотком качнулся по сырым стенам подземного перехода — и затих. В отверстии, которое плитка прикрывала ранее, секунды две был виден тёплый жёлтый свет, как от свечи. Потом свет исчез, потому что изнутри в переход сунулся огромный влажный нос и взволнованно запыхтел, внюхиваясь в богатые, хотя и застарелые запахи. Затем и нос резко пропал, точно втянутый назад, — с коротким протестующим визгом, а в отверстии что-то время от времени заслоняло тёплый свет, и уже более отчётливо слышался суховатый стук, и строительный песок с частичками бетона то и дело струйками ссыпался книзу стены.

… К семи часам вечера Юлька характеризовала своё состояние как высочайшую степень озверелости и бешенства. Обстоятельства последнего часа прояснили, от участия в каком событии её отстранили. Её не пускали к Владу. Сделано всё до жути невинно: позвонил папа, сказал, что задержится; маму попросил приехать её старшая сестра — давно не виделись; забежала соседка, оставила ключ для дочери. Всё! Капкан! Из квартиры Юльке не выйти…

Она плюхнулась на диван, уткнулась в плюшевую думку и в неё же зарычала. Что делать?! Отдать ключ кому-то из соседей и оставить записку на своей двери? Плюнуть и уехать, а человека оставить томиться в подъезде, ожидая её возвращения?..

Ой, телефон звонит!

— Да!

— Юля, я сейчас подъеду за тобой.

— Нет! Поезжай сразу к Владу! Пожалуйста! Меня к нему не пускают! Как бы с ним чего не случилось! Только осторожнее, Олег!

— Ты в таком состоянии…

— Плевать на моё состояние! Быстрее, Олег!

— Хорошо, уже еду.

… Спустя секунды после этого разговора Влад пошёл на звонок и, как обычно, не спрашивая кто там, распахнул дверь.

… Солидный кусок стены обвалился. Из зияющей дыры в подземный переход впрыгнули два огромных пса, за ними — девушка, в меховой куртке и в грубых штанах, имитирующих джинсы. Она с трудом удержала собак, рвущихся в разные стороны, и после сосредоточенного изучения запахов псы повели свою хозяйку к одному из выходов.

… Юлька сжала ладонями голову. Злость медленно опадала, уступая накатывающим волнам леденящего страха. Олег сказал — магазин через дорогу от драмтеатра? А в эту ночь Трое были в сквере у экономического факультета… А ещё раньше… Вот оно, событие. Трое по прямой идут к Владу. Все их проявления как точки на отрезке. И Олег не звонит — предупредить бы его… Она попробовала позвонить Владу — трубку не брали.

«Господи, только бы с ним ничего не случилось! Только бы ничего!..»

Метания по квартире ничего не дадут. И Юлька натянула на себя плащ, надела ботинки, нахлобучила берет. Соседский ключ! Схватила ключ и выскочила из квартиры со злобным намерением торчать под дверью соседей, чтобы, как появятся, сразу мчаться к Владу.

Нина поднималась навстречу.

— Ой, Юля! Мама вам ключ оставила?

— Вот, держи!

— Ты нас услышала — спустилась с ключом?!

— Нет! Нина, кошмар, честное слово! Все сбежали, а тут срочно позвонили!..

— Тебе в какую сторону? Мой Максим у подъезда! Если в сторону «Мира Люксор», попросись к нему в тачку! Мы и так должники, всё время ключи оставляем!..

С радостным писком Юлька слетела по лестницам и запыхалась, но поспела в момент, когда Максим собирался отъезжать.

… Когда сознание начало проясняться, первая же мысль едва не свела его с ума напряжением и бесконечностью, словно натужные обороты старой заржавевшей карусели. Он уже сумел открыть глаза, уже видел серый потолок с колышущимися по нему чёрными тенями, но не понимал, что это потолок, потому что мысль уходила и возвращалась — сначала обрывки, хотя стороной он постиг её как вещь, об очертаниях которой только догадываешься. Но кто-то внутри — маньяк проклятый — свирепо хотел составить цельное высказывание. И получил его: «Она была права. Силён не тот, кто владеет силой. Силён тот, кто владеет силой неосознанно».

Оформленная в слова мысль перестала кружиться возле него неотвязным ноющим комаром, и теперь он смог оценить своё положение. Итак, его принесли в чёрную комнату и положили в центр «паутины», которую он так и не удосужился уничтожить. Он не чувствует ни физической боли (несмотря на что щеке и скуле щекотно от крови, идущей изо рта, — холодно отметил он), ни душевной: он пытался найти в себе хоть каплю досады, обиды, ярости — нет. Ему было всё равно.

Потом он вспомнил, как открыл им дверь. Это он сейчас знал, что открыл им, Троим. А тогда он наткнулся на глаза стоявшего за дверью — и его затошнило, потому что с детства не переносил вида крови. А здесь — так ему показалось — у человека глаз вообще нет, одна кровь, и эта кровь поглотила его собственный взгляд — и он уже не видел ничего, кроме крови. Его ударили, он потерял сознании…

Они зажгли свечи. Он не хотел знать — зачем. Он снова думал о силе и власти. И ощущал себя властелином небытия. «Властелин? — услышал он её голос. — Валяешься на полу — и властелин?» Он согласился, что это смешно. Но только согласился. Ощущение осталось.

… Универмаг празднично сиял огнями. Как в прошлый понедельник. Правда, из-за выпавшего сейчас здесь было ещё светлее.

Неразговорчивый Максим, во время поездки часто посматривавший на Юльку, было притормозил у поворота на стоянку прим магазине и вдруг снова набрал скорость.