Девушка оглядела юбку неопределённо-серого цвета, одёрнула любимый синий джемпер, связанный когда-то давно — и вдохнула…

Он, как и обещал, стоял у окна. Подгоняемая мысленными пинками Юльки-грубиянки, девушка медленно пересекла два потока уходящих-приходящих школьников и встала напротив него. И он был опять такой же огромный и надменный, как вчера. Только глаза стали чуть живее.

— Я решил, что на твоей территории нам будет легче поговорить. — У него был глуховатый голос, и такое впечатление, будто он специально приглушал его.

На высокий и широкий подоконник Юлька водрузила тяжёлый портфель и с жёлчными интонациями, удивившими её саму, сказала:

— В смысле, что мне здесь бежать некуда?

— В смысле, что ты здесь не испугаешься. — Он поглядел на неё, тоже прислонившуюся спиной к подоконнику, сверху вниз, но на этот раз его взгляд не вызвал желания раскипятиться. — Маленькое недоразумение в супермаркете помешало нам познакомиться…

— Мне такие знакомства не нужны, — проворчала Юлька, глянула на него искоса и вздохнула. — Спасибо за зайца.

— А мне понравилось, как ты глядела на него. Юля, я позволил себе справиться у твоего начальства. У тебя был последний урок. Почему бы нам не пообедать вместе?

Юлька начала лихорадочно соображать, подойдёт ли её экипировка для появления «где-нибудь на людях». Прорвалась Юлька-грубиянка и посоветовала: «Наплюй! Сам пригласил — сам виноват!» И врубила магнитофон. Музыкальная фраза из утренней энергичной песенки смягчила нахмуренное лицо девушки.

— Меня зовут Олег, — представился он, видимо сразу отреагировав на внешнее изменение в её настроении, и взял с подоконника её портфель. — Больше всего мне нравится, как меняется выражение твоего лица. Когда ты взглянешь на меня, как на того зайца, я, наверное, умру от счастья.

Он вёл её за руку по школьному коридору напористо, как ледокол. Юлька предпочла не смотреть по сторонам, благо что перемена близилась к завершению, коллеги находились в своих кабинетах, а на приветствия детей она могла отвечать не глядя.

Чтобы он не слишком обольщался, Юлька предупредила:

— К трём мне нужно быть дома. Жду звонка.

— Без пяти я доставлю тебя к подъезду.

Плащ Олег подал ей так, будто подавал не унылое, вытянувшееся серое нечто, а по крайней мере — королевскую мантию. Из чего Юлька робко заключила, что в женской одежде он ничего не смыслит.

— Тебе в нём не холодно?

— Я закаляюсь! — гордо заявила Юлька. Заметил. Пусть только попробует ещё что-нибудь сказать по поводу её одежды — и она… В общем, придумает потом.

— Значит, здесь ты работаешь, — задумчиво сказал Олег, уже во дворе оглядываясь на лестницу, оживлённую от постоянной детской беготни.

Юлька правильно поняла его взгляд. Постороннему человеку, редко попадающему в царство несмолкаемого ребячьего гвалта и вечного великого перемещения школьных народов из кабинета в кабинет, становится здесь, мягко говоря, не по себе.

Она-то чувствовала себя в школе как рыба в воде: в той же бурлящей, как каша, толпе успевала со всеми поздороваться, попрощаться, ответить на тысячи вопросов, разогнать дерущихся, помирить поссорившихся, обменяться новостями с коллегами, кого-то обругать или похвалить и так далее в том же духе. Особенно в пересменок. Особенно в школе, окружённой со всех сторон общежитиями. Родная стихия — куда деваться.

— Здесь. Учитель по предмету с горой тетрадей для проверки ежедневно.

— Пугаешь?

— Предупреждаю. А ты?

— Что я?

— Кем работаешь?

— Свободный художник, — туманно ответил Олег.

«Бандит, наверное, какой-нибудь, — решила Юлька. — С моим везением как раз то, что надо».

В отличие от Саши, машину он поставил у магазина на остановке.

И поехали. Юлька смотрела на мокрую дорогу с прибитой к асфальту редкой жёлтой листвой и тихонько радовалась, что сидит в тепле, а не идёт во влажном тумане, таком рассеянном, что его видно серой плёнкой лишь издалека. И, благодарная спутнику за молчание, мельком вспоминала предсказание и уже благодушно пыталась угадать: Олег — великая любовь или большое несчастье?

Загадочный «свободный художник» расслабленно вёл машину и время от времени улыбался. И Юлька поймала себя на том, что улыбается его улыбке.

В прихожей, на трельяже, ждала записка: «Несколько раз звонил Влад, просил перезвонить, как придёшь. Мы с папой будем поздно. Целую, мама. P.S. Сломался третий утюг, что делать, не знаю. Телевизор опять барахлит. Ты в нём ничего не трогала?»

— Ага, разобрала на запчасти и долго с интересом пялилась на них, — проворчала Юлька. И вздохнула: — А я его вообще вижу, этот телевизор?

Она вошла в свою комнату, у стола начала выгружать из сумки тетради и замерла.

Стук в окно в двух шагах от неё. Серая ворона чуть склонила голову — смотрела вверх, на Юльку. На карнизе ей неудобно и непривычно — нахохлилась, пригнувшись. Чёрные глаза матовыми бусинами напряжённо застыли.

Юлька медленно вынула руку из сумки. Птице, кажется, не понравилось это движение, и она нетерпеливо стукнула вновь: так-так.

— И что дальше? Пустить тебя в дом? — тихо, но внятно спросила девушка.

Она стояла под открытой форточкой. Наверное, ворона услышала человеческую речь и разозлилась. Резко взлетела, забила крыльями, раскидывая с карниза кленовые крылатки, и жёстко долбанула клювом в стекло.

От звонкого грохота девушка отшатнулась. Успела возникнуть ошпарившая сердце мысль: «Всё вздребезги!» Но окно уцелело наверняка только чудом, а ворона исчезла.

— Как сон, как утренний туман… — пробормотала Юлька, ощущая температурные странности на коже лица: будто волны по ней шли, и холодная поглощала тёплую, а следом появлялась горячая, и кожа точно двигалась, жила отдельно от хозяйки.

Отодвинув подушки, девушка пристроилась рядом с зайчишкой.

— Знаешь, как страшно…

Она вспомнила мамину записку, но звонить Владу не торопилась.

Бывают в жизни такие дни, когда хорошее или плохое почему-то наваливается сразу. Те же утюги. В доме три утюга: один новый — недавно купленный, и два отремонтированных. Новый сломался первым, его отнесли в магазин: срок гарантии ещё не закончился, но утюгов такой марки пока нет, в магазине утюг оставили и обещали звонить, когда будет новый завоз. Позавчера полетел первый из отремонтированных, а сегодня — вот, пожалуйста, последний.

А ещё ворона. И ещё Влад, который очень и даже неприлично настойчив.

Она сползла с кровати и поплелась в прихожую звонить.

— Алло, Влад? Это Юлия.

— Юлия, наконец-то! Мне срочно нужна книга пентаклей — та, которая сшита из отдельных листов. У тебя есть возможность приехать вечером, или мне заскочить самому?

— Не знаю, — растерялась Юлька. Она-то уже всё свободное время распланировала почти поминутно, и такие внезапные отступления от намеченного здорово выбивали её из колеи.

— Ты всё успела оттуда перерисовать?

— Нет, недорисованных штук шесть осталось.

— Ладно, не страшно. Я отксерокопирую нужные листы, а потом ты перерисуешь.

— Влад, а может, ты отксерокопируешь каждый рисунок отдельно, а я потом только раскрашу всё? — оживилась Юлька и удивилась, что раньше не сообразила.

— Юлия, я ведь однажды объяснял тебе: все рисунки должны быть сделаны живой рукой, а не бездушной машиной. Каждая линия!.. — с нотками ангельского терпения сказал Влад. — Иначе они действовать не будут. А мне нужны действующие пентакли… Ну, что? Как договариваемся?

— Тогда лучше я сама заеду. К шести, да? — мгновенно решившись, уточнила Юлька.

— К шести — хорошо. Но мне казалось…

— Влад, я хочу попросить кое о чём. Я завезу не только книгу, но и уже готовые пентакли. Можно мне, как и вчера, посидеть в комнате для медитаций? Свечи я возьму свои. Я немного…

— Что-то не так?

— Ты же знаешь — школа! Нервы потрепали, вот и бегаю взмыленная! — выговорила и встревожилась: не переиграла ли?