— Может, стоило сначала поинтересоваться у Лизы, где именно она сама хочет сниматься?
Ревенко изумленно выгнула правую бровь и постаралась объяснить как можно доходчивее:
— Александр Владимирович, вы, видимо, не понимаете нашей специфики. Их личные пожелания, конечно, учитываются, но решающего значения не имеют. У агентства имеются своя стратегия, обязательства, финансовый план, наконец. У Одноробовой на «Мосфильме» она за весь фильм получила бы столько, сколько у французов за один день. Высчитайте проценты агентству… Надеюсь, я понятно излагаю?
— Вполне.
— Так вот, я хотела поговорить с ней, все обсудить, найти компромисс, даже отменить иск. Я остыла, поняла, что перегнула палку. Ведь она очень перспективная актриса. Была… — У Ревенко навернулись слезы, она уже сама верила в то, что говорила.
Ее как-то поволокло, она скуксилась и горестно уставилась в окно.
— И что же вам помешало, Любовь Николаевна? — вернул ее к действительности Клюквин. — Почему вы вернули водителя?
— А ничего не помешало! — Ревенко стряхнула с себя наплыв чувств и мгновенно стала собой. — Просто заболела голова! Вы можете это понять?! Просто заболела голова! Иногда нормальным людям просто хочется подышать воздухом в парке!
— Любовь Николаевна, голубушка, пожалуйста, успокойтесь. Я все понимаю. Если хотите, я уйду.
Ревенко тяжело поднялась со стула, подошла к окну и посмотрела во двор — знакомая «девятка», все это время дежурившая под ее окнами, стояла на месте.
— Оставайтесь… Только все ваши вопросы, Александр Владимирович, сводятся к тому, что это я ее убила.
— Господь с вами, с чего вы взяли? Если мои вопросы вам кажутся жестокими, прошу меня извинить. Но, как вы сами понимаете, мы с вами не прогулку в Булонском лесу обсуждаем. Я вынужден…
— Нет, нет… Прошу вас, не сердитесь. Я могу по минутам расписать, где была в тот день. До обеда — дома, это может подтвердить моя секретарша, она мне звонила…
— Она вам или вы ей с мобильного?
— Ну вот вы опять… — Ревенко заплакала. — Ну сами подумайте, зачем мне ее убивать? Какой смысл? Она же несла золотые яйца…
— Оставим это пока. Давайте поговорим о Николаевой.
— О Николаевой?! Ха-ха-ха! — Ревенко вульгарно рассмеялась. — Да что о ней говорить? Шлюха, неблагодарная притом. Ей из училища была одна дорожка — на панель. Кроме смазливой рожи, никаких достоинств. А я из нее артистку сделала. И за всю мою доброту эта сучка спала с моим мужем! Я даже рада, что ее грохнули, поделом!
Ревенко вскинула глаза на пристально разглядывающего ее Клюквина и вдруг осеклась:
— Но это не я… Между прочим, пролетел огромный контракт, я теряю деньги. Мне невыгодно.
Клюквин выразительно молчал, давая ей время опомниться. Она и впрямь устыдилась своего цинизма и, отвернувшись, принялась за ноготь на большом пальце.
Через какое-то время Клюквин произнес:
— Любовь Николаевна, а вы знаете, что обе девушки были убиты с разницей в один день и к тому же одинаковым способом?
— Неужели?! — Вот этого Ревенко точно не знала. — И… каким же?
— Им просто свернули головы, как цыплятам.
От такой метафоры Ревенко стало не по себе.
Она вспомнила лежащую посреди комнаты Лизу, представила себе Ольгу и вдруг ясно увидела сына со свернутой головенкой, так похожей на одуванчик. Ей стало плохо.
Она направилась в ванную, подставила лицо под холодную струю, пытаясь избавиться от наваждения. Неизвестно, сколько бы она так еще простояла, но вошел Клюквин, закрыл кран и стал осторожно вытирать ее пушистым розовым полотенцем.
Любаня обмякла, повисла на нем, он аккуратно усадил ее на табурет.
— Вы думаете, что это все я?.. — стуча зубами, еле выговорила она.
— Любовь Николаевна, я так не думаю. — Клюквин мягко улыбнулся, попробовал отстраниться, но Люба цепко держала его за полы пиджака и продолжала плакать. — Послушайте, я принесу вам выпить, только отпустите меня. Я быстро.
Люба кивнула и поплелась за ним в кухню.
Клюквин плеснул в рюмку немного коньяку, протянул Ревенко, но та не сдвинулась с места, застыв в дверях.
Клюквин понял, что или теперь, или никогда:
— Это, разумеется, не вы. Это скорее всего ваш муж. Со слов вашей секретарши, мне известно, что он исчез незадолго до первого убийства. Извольте объяснить его местонахождение.
У Любани в голове все зазвенело, алкоголь дал себя знать, и она, цепляясь за косяк, упала в обморок.
Через несколько секунд она очнулась. Клюквин прикладывал ей ко лбу мокрое полотенце и проверял пульс.
— Господи… Что со мной?.. — Она попробовала приподняться. — Никогда такого раньше не было… Извините…
Следователь заботливо обхватил ее за плечи и помог перебраться на диванчик.
Усадив Любовь Николаевну, он подал ей стакан воды. Сделав несколько глотков, та пришла в себя.
— Любовь Николаевна, милая. Вы нервничаете, это понятно. У вас очень высокое давление, пульс неровный. Я, пожалуй, вызову врача.
— Нет… нет… Не нужно. Мне уже лучше. Правда, — Ревенко слабо улыбнулась.
— Ну, как хотите, только не пейте больше. Я пока побуду с вами.
— Спасибо вам…
Зазвонил телефон.
Ревенко замерла, не зная, отвечать или нет. Ведь это мог быть тот самый звонок, которого она так мучительно ждала. Но Клюквин молча смотрел ей в глаза и уходить не собирался. Отступать было некуда, и Любаня решилась:
— Дайте, пожалуйста. — Она кивнула на телефон.
Следователь снял трубку и передал ей.
— Да… — произнесла она безразлично. И в ответ услышала нечто невообразимое.
— Мама!.. Это я… Мамочка!.. — сорванным, измученным голосом еле говорил Колян.
— Коля!.. Колечка, сынок!! — забыв о предосторожности, закричала Ревенко.
— Мамочка, пожалуйста, сделай, что они скажут…
— Что-что? Не слышу! Родной мой! Говори! Только не молчи!
— Спаси нас, я больше не могу…
— Я все сделаю, детка, все сделаю. Уже скоро…
— Во-во! И поторопись, маманя, — вклинился грубый мужской голос. — Только без шуток. Завтра получишь своего щенка, как просила. Приготовь бабки и муженька.
— А разве он не у вас? — Ревенко прошиб холодный пот.
— Да пока не наблюдается. И вот что — если этому менту нашепчешь, пришлем пацана по частям. Бывай здорова. Жди инструкций.
На другом конце раздались короткие гудки, и Любовь Николаевна нажала кнопку отбоя.
Некоторое время оба молчали.
Ревенко пребывала в жутком состоянии. До этого момента она объясняла себе убийство Лизы тем, что та проговорилась ей по телефону, что знает, где находится Кирилл. Но если они не нашли его, то кто и почему убил Лизу? Ведь если они добрались до нее, ей не было смысла рисковать жизнью и скрывать местонахождение этого мерзавца. И тогда он был бы уже у них. А если она знала и не сказала? А если сказала и ее убрали как свидетеля? Но свидетеля чего?! И при чем здесь Николаева? Неужели это Кирилл столь варварским способом заметает следы? Но зачем?! Что они ему сделали? И как теперь увязать в одно пропажу мужа, убийства девочек и похищение сына? Если они не нашли Кирилла, то никакой логики в этих событиях не прослеживалось. Или Кирилл обо всем знал заранее и успел смыться? При таком раскладе многие концы сходились. По крайней мере, его соучастие в похищении Коляна не вызывало сомнений. Эта мысль показалась ей такой простой и естественной, что она сразу успокоилась и поняла, что нужно делать.
Первым заговорил Клюквин:
— Любовь Николаевна, вас шантажируют?
Вопрос был неожиданным, но Ревенко уже успела взять себя в руки, закурила.
— Да вы с ума сошли!
Мобилизовав весь свой скудный актерский опыт, она закинула ногу на ногу и даже улыбнулась.
— Откуда такое бредовое предположение?
— Мне кажется, вы только что говорили с сыном. Его ведь Николаем зовут?
— Все-то вы знаете… Да. Говорила с сыном. Вам-то что?
— Почему же вы так кричали?
— У него каникулы. Мальчик живет на даче у приятеля. Плохо слышно.
