Колян рос, Кирилл учился, а Любанька по-прежнему не работала.

Эти «вылазки» продолжались довольно долго. Кирилл с Любкой принимали все приглашения, но они были довольно редки. И тогда семья стала устраивать себе «ресторанные субботники». Как ни странно, они ни разу не попались.

Конечно, ползли какие-то слухи, крутились разговоры, и на всякий случай Любанька сама пару раз прикинулась потерпевшей, но на них никто и подумать не мог.

Тем временем Кирилл окончил институт, но ни в один приличный театр его не взяли. В бывший Любкин он даже не совался, справедливо полагая, что на него будут смотреть не как на артиста, а как на мужа опальной артистки.

Его пригласили в детский областной в Царицыно и в разъездной гастрольный, не имевший даже своей сцены. Там ему предложили самые репертуарные роли, но Кирилл предпочитал «звездному» прозябанию в захолустье пусть массовку, но в академическом, престижном театре. Его интересовал только статус, но никак не творчество. Помыкавшись еще с полгода по киностудиям, переспав со всеми ассистентками и совершив второй круг показов в театры, он убедился в тщете своих исканий. За все это время он снялся только в одном эпизоде, причем довольно удачно. Но его режиссер сразу после премьеры отвалил в Америку, и больше ему никто не звонил. Попив неделю-другую, Кирилл раскинул мозгами и поступил на бухгалтерские курсы, а по окончании их устроился в сберкассу оператором. Родным и близким сообщили, что он работает старшим кассиром, и семья зажила на широкую ногу.

Раз в неделю они отправлялись на «работу» — заваливались в дорогой ресторан, прикидывались братом и сестрой, а дальше все шло по плану — Любанька кокетничала, Кирилл целовался и обещал жениться, опустошенные бумажники летели под стол, потом якобы приходило срочное сообщение на пейджер, и парочка смывалась.

Но уже становилось слишком опасно, даже горячо. Увидев однажды свой искаженный фоторобот в «Криминальном канале», Любаня пришла в ужас. Она немедленно постриглась, выкрасила волосы в пепельный цвет, выщипала брови и две недели боялась выйти на улицу. Род деятельности надо было менять.

Между тем Коляну стукнуло шесть лет и одиннадцать месяцев. В ближайшей школе его приняли в первый класс. Мальчик рос смышленым, обаятельным и был очень похож на своего отца — Сашку Алтынова: такой же ладненький, худенький блондин с римским профилем. Кстати сказать, к тому времени Сашка уже настрогал четырех девок от трех жен, но родного сына так и не признал и ни разу его не видел.

День 1 сентября выдался как по заказу. Было ясно, солнечно, тепло, и какой-то всеобщий восторг разливался в воздухе.

Колян проснулся очень рано, сам позавтракал, не беспокоя мать и отчима. Он нервничал. Он уже несколько раз проверил свои тетрадки и учебники, ему казалось, что мама с Кириллом проспали и слишком медленно собираются, что воротничок рубашки недостаточно выглажен, что вихры никак не приглаживаются и что он точно опоздает встретиться со своим другом Бобом в парке напротив школы. Ну какие же дураки эти взрослые, ну о чем они говорят в такую минуту! При чем тут какой-то ларек на Маяковке и при чем тут какая-то Лерка Галдина!

И тут Колян навострил уши — ведь фамилия его друга Боба — Галдин, а маму его зовут тетя Лера. Вдруг ему стало интересно, и он застыл перед зеркалом, внимательно вслушиваясь в разговор.

— Да ты с ума сошла! Ведь она предлагает тебе только ночные смены! Я не могу на это согласиться! И когда только ты успела с ней сговориться?

— Вчера. Я просто так ей позвонила, а Лерке как раз продавщица нужна. Я обещала сегодня или завтра дать ответ. А то место уплывет.

— Да пускай себе уплывает. Тоже мне, место! Ты когда ее в последний раз видела-то, подругу свою?

— Ну, это… Не помню. Давно, — честно созналась Любка.

— Во-во! А теперь эта так называемая подруга предлагает тебе такое дерьмо! Ты вообще зачем ей звонила?

— Да я так, от отчаяния. Я даже и не знала, что у нее торговая сеть…

— Что-что? Три грязных ларька ты называешь торговой сетью?! Я всегда знал, что ты дура. Никогда не сомневался.

— Не три, а пять, — обиженно уточнила Любка. — И никакая я не дура. Я ее предупредила, что сначала с тобой посоветуюсь. Вот советуюсь…

— «Вот, советуюсь»! — зло передразнил ее Кирилл. — Видали? Чтобы мать семейства по ночам в свинарнике водкой торговала! Я сказал — нет!

— А тебе-то что? Ты сам по два раза в неделю дома не ночуешь, а когда ночуешь, то только спишь! А я, между прочим, не шляться по мужикам собираюсь, а работать!

— Еще бы ты по мужикам шлялась! Я тоже работаю!

— Интересно, чем же это ты работаешь?

— Заткнись, п…! Ребенку в школу пора.

— Спохватился.

Любаня повернулась и посмотрела на Коляна. Мальчик сосредоточенно завязывал шнурки на кроссовках. Он так был занят своим делом, что Любаня не поняла, слушал он их разговор или пропустил все мимо ушей.

— Малыш, ты отлично выглядишь. Все, мы выходим, спускайся, детка, мы следом.

Колян схватил свой рюкзачок, и его сдуло.

Она обернулась к мужу и трясущимися губами тихо произнесла:

— Если ты еще раз, козел, при ребенке…

Любаня не успела договорить, Кирилл со всего маху ударил ее по лицу.

Мгновенно распухла щека и отек глаз. Люба сдержалась, надела черные очки и стремительно вышла из квартиры.

Они немного опаздывали, и, конечно, в сквере Боба уже не было. Колян не на шутку расстроился. К тому же настроение и так было испорчено предшествующим скандалом матери с отчимом. Значения последнего слова, брошенного Кириллом, Колян не знал, но он уловил его оскорбительную суть и не решался про это спросить у матери.

В школьном дворе было пестро, крикливо и весело. Нарядные малыши жались к родителям, ребята постарше громко смеялись, делясь летними впечатлениями. Море цветов колыхалось над головами. Из динамиков неслась разухабистая музыка, но почему-то не про голубой вагон и Чебурашку, а про какую-то заразу, которая кому-то два раза отказала.

У Коляна перехватило дух, и, обалдев от такой праздничной атмосферы, он враз забыл о домашней ссоре и, раскрыв рот, пялился по сторонам. Его мама была самая красивая, и он гордо держал ее за руку. Он так и не понял, почему она прикрывает лицо роскошным букетом, который они вместе купили накануне.

— Мама, мама! Смотри, вон Боб! Пойдем скорее! — закричал мальчик, увидев приятеля.

Но толстый Боб, неуклюже переваливаясь, уже сам шел навстречу другу.

— Здравствуйте. Вы, вероятно, Колина мама — Любовь Николаевна? Очень приятно, Коля много о вас рассказывал.

Слегка опешив от такой галантности, Люба лучезарно улыбнулась:

— А ты, вероятно, Боб, Колин друг? О тебе он тоже много рассказывал. Кстати, почему у тебя такое странное имя — Боб?

— Вовсе оно не странное. На самом деле меня зовут Володя, но мама предпочитает называть меня на английский манер, потому что первые две буквы по-английски читаются, как «бо», — обстоятельно объяснил Боб.

— Надо же, никогда бы не додумалась, — искренне удивилась Люба.

Неожиданно сквозь весь этот гомон и дурацкую музыку раздался пронзительный женский голос:

— Любка!.. Любаша!..

Рассекая толпу, на них неслась маленькая, стремительная женщина, удивительно похожая на взъерошенную птичку. Она смешно размахивала сумкой и почему-то заваливалась на правый бок. И было что-то такое знакомое в этой неуклюжести, что Люба сразу узнала Лерку Галдину, с которой они уже лет сто не виделись и только вчера договорились встретиться на неделе.

— Любка, вот так встреча! Ну надо же, только вчера сговорились повидаться, и нате вам, пожалуйста! Роскошно выглядишь! — Бывшие одноклассницы обнялись. — А по телефону-то плакалась. Уже познакомились? Это мой сын, Боб.

— А это мой… Подожди, как же это? А мальчики-то, оказывается, дружат. Чудны дела твои, господи!.. Мы что же, в одну школу идем? — изумилась Люба. — Если бы знать…