«Вот Кирюша все меня дурой называет. А как я, однако, все это ловко провернула. Он еще будет благодарить меня. Ай да Любка!» — нахваливала она себя по дороге.

У подъезда ее ждал «Эдик».

Завидев его, Любка словно окаменела, подавившись припевом, и сначала решила смыться, но вовремя поняла, что это просто глупо. Она гордо вздернула подбородок и на трясущихся ногах с независимым видом пошла ему навстречу.

— Привет. Чего надо? — Любка смело посмотрела в его жгучие глаза.

— Здараствуй, дарагая, — тот неожиданно расплылся в улыбке. — Ты маладес, слюшай. Всэ табой давольны. Но дэло адно есть…

— Эк ты разговорился-то, — удивилась Любанька. — Зарэзать, что ли, меня пришел?

— Слюшай, зачем зарэзать? Ты хароший девка, бумажку адну падпиши, и все.

— Какую еще бумажку? — Любка отрицательно завертела головой.

— Пайдем в дом, пакажу.

— Нет, не пойдем, — осмелела Любаня. — Показывай здесь. Подписываться кровью не желаю. Знаю я тебя. Свидетелей надо прикончить, так, что ли? Никуда я с тобой не пойду!

— Какой ты смешной девчонка! Зачем кровью? На, бэри ручка.

— Все равно. Я не могу в дом. Там ребенок, — упиралась Любанька.

— Ну, пиши здэсь. — «Эдик» вытащил из-под дубленки папку, раскрыл ее и грязным пальцем ткнул в место подписи. Любаня пробежала глазами страницу. Согласно вышеозначенному документу, она передавала все права собственности на пять киосков некоему товариществу с ограниченной ответственностью под названием «Эверест». Любка с легкостью подмахнула этот «договор» и, облегченно вздохнув, спросила:

— Это все?

— Все, дарагая.

— Нет, ты уж скажи, не мучай меня, я вам ничего больше не должна?

— Ты, канкрэтно, нэт. Давид сказал, что, если будут праблемы, абращайся.

— А кто это — Давид? — законно поинтересовалась Любка.

— А эта тэперь «крыша» твоя.

— Какая крыша? Чего-то я не пойму…

— Придет врэмя — паймешь.

«Эдик» протянул ей визитку, на которой не было ничего, кроме номера телефона.

— Пращай, дарагая.

«Эдик» поцеловал ей руку, пересек двор и скрылся за углом.

Любка еще долго стояла на ступеньках крыльца, не в силах осмыслить свалившуюся на нее свободу.

И началось!

Почувствовав себя в безопасности, Любанька разгулялась. Она отложила семьсот долларов из прикарманенной тысячи, триста беспрепятственно разменяла в обменном пункте и отправилась на вьетнамский рынок. Она накупила кучу тряпок себе и Коляну, приобрела вожделенный пуфик в прихожую, Кирилла осчастливила новой бритвой и пригласила Лерку Галдину в ресторан. Та мгновенно согласилась и заехала на такси за подругой, заодно оставив Боба у нее.

Девчонки провели прекрасный вечер. Они хорошо поели, много выпили, и Любку потянуло на откровенность:

— Ты, Леруся, не беспокойся, я сегодня же передам с Бобочкой четыреста долларов, я ему в пенал засуну, никто не узнает. Остальные попозже, частями, но обязательно отдам.

— Какие четыреста долларов? — изумилась Лерка.

— Ну как же? — Любанька уставилась на Лерку. — Ты что, забыла? Я же тебе должна за реализацию…

— Ах, это… — отмахнулась Лерка, — забудь.

— То есть как это, забудь? С ума сошла? Это же большие деньги!

— Да ладно тебе, тоже мне деньги. — Лерка улыбалась и ласково смотрела на Любаню.

«Ловко прикидывается, сволочь. А может, Вадик прав, и эту дуру действительно облапошили? Все равно ненавижу! Вот ведь гадина!»

— Мне не каплет, будут — отдашь. Прибыль, что ли, поперла? — как бы между прочим спросила Лерка.

— Да какая там прибыль… — Любка горестно вздохнула и разлила по бокалам шампанское. — Я тебе не говорила, но ведь Эдик бросил меня…

— Да что ты? — посочувствовала Лерка. — Какой подлец!

— Ну да… А самой-то мне не справиться, я и продала все через две недели.

— То есть как продала? Кому? — всерьез заинтересовалась Галдина.

— А черт его знает, какому-то «Эвересту».

— Что значит — какому-то «Эвересту»? Ты с ними подписывала что-нибудь?

— Ну а как же. Все честь честью.

— И при этом ты ничего о них не знаешь? — возмутилась Лерка.

— А зачем мне? Меньше знаешь, крепче спишь.

— Сколько они тебе заплатили?

Любка осеклась.

— Да нисколько… Зато живая.

— Значит, наехали. Вот так штука… — задумалась Лерка. — И что теперь?

— Да ничего. Есть у меня план. Выберусь я.

— Так ты, значит, в крутом минусе?

— Да как сказать, не то чтобы совсем… Все равно, деньги-то Эдиковы были. Я, можно сказать, при своих осталась. Но тебе долг отдам.

— Да брось ты, Любань! Я тоже виновата перед тобой — не сумела тебя отговорить от этой авантюры. А посему не напрягайся, не надо ничего отдавать. К тому же из твоих семи штук до сих пор ничего не потратила, Вадьке зарплату прибавили, я обойдусь. Ты лучше скажи, может, чем помочь?

— Господи, Лерка! Ты настоящая подруга! Что бы я делала без тебя? — Любка прослезилась.

У Галдиной запищал пейджер. Любка завистливо покосилась на подругу и решила непременно завтра же приобрести себе этот атрибут преуспевающей женщины.

— Слушай, кисуля, сейчас Вадик подъедет, отвезет нас. Расскажи пока, что это за план у тебя. Если могу быть полезной…

— Да нет, это пока только наброски. Когда все додумаю, поделюсь…

На том пока и порешили. Вадик отвез Любку домой, родители забрали Боба, которому, конечно же, Любка и не подумала запихивать в пенал четыреста долларов. Лерка еще раз напомнила Любке о ее «набросках», и Галдины уехали.

На самом деле это были не наброски, а весьма осмысленная схема, но, понимая ее ценность, Любаня не рассказывала об этом пока даже Кириллу. Только с Танькой Гавриловой они созванивались каждый день и обсуждали детали. Дело было практически на мази.

Легкость, с которой они провернули авантюру с Галкой Беляковой, придавала им уверенности в своих силах, они просчитывали нюансы и с каждым днем убеждались в своей безнаказанности. Наконец как-то вечером Любка поделилась своим секретом с Кириллом. Тот внимательно ее выслушал, был немало поражен неожиданной прытью жены, согласился, что все довольно неглупо придумано, сам принимать участие в этом деле отказался, но, засыпая, жену благословил.

И закипела бурная деятельность.

Танька с Любанькой четко распределили свои обязанности. Практически уже утвержденных на съемки актеров Гаврилова до упора держала в неизвестности, мямля им по телефону, что еще ничего пока не решено. Но в последний момент, дня за три до заключения контракта, настойчиво предлагала им встретиться с Любовью Николаевной Ревенко, якобы директором актерского агентства. Дело было новым, и соглашались практически все — кто-то просто из любопытства, кто-то — уповая на голливудскую систему найма актеров.

При полном параде Любаня приезжала на «Мосфильм», встречалась с актером и Танькой в студийном баре, и вот тут начиналось самое интересное.

В ходе задушевной беседы Гаврилова с Ревенко аккуратно, исподволь, начинали имитировать конфликт. Гаврилова, как представитель студии, давила на обязанности. Ревенко, насмерть стоявшая на стороне актера, упирала на его права. Гаврилова называла сумму гонорара меньше реальной, Ревенко всегда обещала добиться увеличения зарплаты ровно вдвое. Накал страстей начинался на обсуждении неустоек, но, естественно, всегда побеждала Ревенко. «Черт с вами, Любовь Николаевна, обсуждайте это с директором сами», — устранялась Гаврилова. Ревенко заговорщицки подмигивала актеру, обещая все устроить как надо. Через три дня при подписании договора артист с изумлением обнаруживал, что ему заплатят именно ту сумму, которую называла Ревенко. И он с радостью после первой же выплаты отстегивал ей обговоренные проценты.

Не имея ни малейшего понятия о системе актерских агентств, зная только понаслышке, что таковые существуют на Западе, актеры беспечно доверяли Любови Николаевне, чувствовали себя наконец-то защищенными и с радостью подписывали договоры с «агентством», состряпанные Кириллом на ксероксе.