Агостино, слыша все это, почти лишился чувств. Мея плакала, умоляла, а тот разъяренно чертыхался и угрожал ей, превосходно играя свою роль. Наконец «братец» пинком ноги ударил в дверь каморки с криком:

— Открой! Хочу видеть, кто там спрятан, и проткнуть его этой вот шпагой!

Священник слышал, как сотрясалась дверь, до него доносились ужасные угрозы, и ему казалось уже, что его насквозь проткнули шпагой, он метнулся к окну, которое было в задней стене дома на высоте двадцати локтей прямо над виноградником, прыгнул вниз и чуть было не повис на торчавшем среди лоз колу. Все же он достиг земли, но, падая, расшиб себе колено и вывихнул ступню. Сковавший его страх был, однако, столь велик, что он, онемев, как рыба, и не будучи в состоянии подняться на ноги, то ползком, то на четвереньках тащился с места на место, стараясь скрыться подальше от дома…

Услышав шум, произведенный прыжком из окна, Мея, войдя в каморку со своим другом, удостоверились в происшедшем. Этого с них было довольно. И они хохотали до упаду, а затем пошли полюбоваться гусаком и каплунами, такими жирными и отличными на вид. Мея ликовала, считая себя отмщенной в полной мере. Неоспоримой истиной является то, что в мире нет ничего приятнее и утешительнее мести. Женщины твердо в этом убеждены.

Наш несчастный мессер Агостино ползком, страдая от боли, дрожа от страха, добрался до дороги и, спрятавшись в кустах, стал дожидаться вечера. По счастливой случайности мимо ехал мельник, мельница которого находилась у плотины Эме. Он был соседом священника и его приятелем. Агостино окликнул его тихим голосом, назвал себя и попросил посадить его на мула и отвезти домой. Мельник, не говоря ни слова, не расспрашивая ни о чем, не любопытствуя, по какой причине сосед оказался здесь в такое время и в таком положении, посадил его на мула и привез домой. Исполнил он и просьбу священника никогда никому о том происшествии не рассказывать.

Мессер Агостино, конечно, нашел оправдание перед своей матерью и служанкой, дав им вымышленные объяснения по поводу своего выхода из дому в столь странной одежде и относительно расшибленного колена и вывихнутой ступни, приковавших его к ложу на несколько недель. Мельник тоже поверил ему на слово и никто никогда не узнал бы этого случая, если б много лет спустя сам мессер Агостино, в глубокой старости, после смерти Меи и ее мужа, не рассказал, в виде забавной истории, свое приключение.

Некий аббат монашеского ордена, находясь проездом во Флоренции, посещает церковь Сан-Лоренцо, чтоб увидеть скульптуры и библиотеку Микеланджело, но проявляет при этом такое невежество и самонадеянность, что сопровождающий его некто Тассо велит связать его как буйно помешанного

Не так много лет прошло с тех пор, как некий аббат из Ломбардии, направляясь в Рим, пожелал остановиться во Флоренции. В то время Ипполито Медичи был еще мальчиком и находился под опекой кардинала ди Кортона, который от имени папы Климента управлял названным городом.

Итак, аббат, гостивший в монастыре Санта-Тринита, захотел в один прекрасный день посмотреть статуи Микеланджело, хранящиеся в новой ризнице церкви Сан-Лоренцо, и отправился туда, взяв себе в провожатые двух братьев из своей обители и двух других монахов, приставленных к нему согласно монастырскому уставу.

Настоятель названной церкви по случаю того, что ризница оказалась запертой, призвал Тассо — таково было прозвище молодого человека, хранителя ключей. Это был подручный Микеланджело, работавший в то время над росписью потолка библиотеки. Он немедленно явился на зов, и настоятель сказал ему:

— Тебе было бы приятно показать сему достойному человеку ризницу и библиотеку. Объясни ему, где и как должно установить статуи, кого они изображают и каково их назначение.

Тассо ответил, что с превеликим удовольствием это исполнит, и пошел вперед; аббат и монахи за ним. В таком порядке он привел их в новую ризницу, где его преподобие о многом расспрашивал Тассо, и тот на все давал ему ответы. Осмотрев каждую статую со всех сторон, аббат сказал одному из своих провожатых:

— Конечно, статуи эти, насколько можно судить, довольно-таки хорошие статуи, но я в воображении моем представлял их себе иными и по-другому расположенными, и большинство из них, на мой взгляд, хуже тех, которые я создал в моем воображении. Видно, сей Микеланджело — совсем не бог какой-нибудь, сошедший на землю, как утверждают в народе. Не сомневаюсь, что статуи в доме графа Пеполи ничего не потеряют в сравнении с этими, словно сработанными руками Ноддо или даже простого каменотеса…

Тассо, услышав такие слова, сразу смекнул, что аббат, несмотря на то, что все обращались с ним почтительно, называя мессер и ваше преподобие, — страшный невежда. Он хотел было растолковать аббату достоинства сих произведений, в которых тот, как и многие другие, ничего не смыслил, но счел за лучшее воздержаться. Из ризницы они проследовали в библиотеку. Проходя через церковь, аббат спросил Тассо, когда она была воздвигнута и каким архитектором. Тассо ему ответил, на что аббат заметил в свою очередь:

— Я не стану утверждать, что этот храм мне не нравится. Но разве возможно сравнить его с нашим собором Сан…[162] в Болонье?!

Тассо усмехнулся, но гнев его душил так, что он не смог справиться с ним, и проговорил:

— Отец мой, если вы столь же сведущи и высоко образованы в вопросах религии, как в скульптуре и архитектуре, без сомнения, вы должны быть превеликим бакалавром богословия.

Тупоумный монах, не поняв насмешки, произнес:

— Благодарение богу, я являюсь учителем в вопросах теологии.

И рассуждая так, вышли они из храма и стали подниматься на верхнюю галерею монастыря, где находилась деревянная лестница, ведущая в библиотеку.

Впереди шли монахи, за ними аббат, Тассо замыкал шествие, так они взбирались медленно, шаг за шагом. И вот аббат, перед глазами которого вдруг открылся вид на купол церкви Санта-Мария дель Фьоре, остановился посреди лестницы, чтобы полюбоваться этим видом. Оставшись наедине с Тассо, ибо остальные монахи успели уже подняться в библиотеку, аббат сказал:

— Сей купол прославился на весь мир, — и это прямо удивительно.

— Ах, отец мой, — воскликнул Тассо, — но разве это несправедливо? Где в целом мире найдете вы столь величественное сооружение?! А фонарь, завершающий его, — просто ни с чем не сравнимое чудо!

Однако аббат презрительно ответил ему, сказав:

— Ты говоришь, как говорят все флорентийцы, но я слышал от людей, достойных доверия, что купол в Норче прекраснее этого и возведен с большим искусством.

Тут Тассо вышел из себя от бешенства, он потерял всякое самообладание и чувство уважения. Святой отец был схвачен с тылу за бока, и Тассо потащил его вниз с такой силой, что аббат покатился кубарем вниз по лестнице, а Тассо с громким криком бросился за ним и навалился на него. Аббат был прижат к полу, а Тассо продолжал кричать и звать на помощь.

— Сюда, сюда, помогите, бегите сюда, этот монах сошел с ума, он хотел броситься вниз с монастырской галереи…

На этот крик подоспело несколько человек подмастерьев, которые работали в одной из боковых комнат. Они увидели Тассо, навалившегося на аббата и взывающего о помощи, требующего веревок, чтобы связать безумного. Перепуганный аббат, придавленный и оглушенный криком, не мог вымолвить ни одного путного слова. Рабочие, не теряя времени, принесли веревки и так связали монаха по рукам и ногам, что он едва мог пошевелиться, затем отнесли его в каморку в дальней части здания и заперли там в темноте.

Спутники аббата прибежали на эти крики; но по той причине, что они уже находились в помещении библиотеки, занятые осмотром ее во время начала происшествия, они не могли судить о случившемся, видя, как мессера, связанного, громко стонущего, тащат неизвестно куда.