— Ну так подари мне его! — сказала женщина; она была бойка на язык.

— Это вполне возможно, войдем к тебе в дом и договоримся, — сказал мессер Агостино.

Мея любила вкусную стряпню и все время поглядывала на гуся, который был жирен и бел. Она немедля встала и вошла в дом, унося свой салат в фартуке; Агостино же последовал за ней, и она заперла за ним дверь. Когда священник увидел, что он в ее доме и дверь заперта, он сказал Мее:

— Слушайте меня, мадонна, этого гуся, столь белого и прекрасного, что вам приглянулся, я нес хозяину трактира, но, без сомнения, отдам его вам, если вы уступите мне частицу самой себя.

Они договорились между собой, что она примет его в свои объятия, а он отдаст ей за это гуся. Так и сделали. Возбудив в нем превеликую страсть, она дала ему удовлетворение и среди взаимных ласк сказала:

— Теперь можешь идти к себе домой, а гуся оставь мне.

Но коварный пастырь сказал:

— Нет, нет! Вы еще не заработали этого гуся. Пока я сам дал вам то, что должен был получить от вас, нужно поменяться местами, и тогда мы будем квиты.

Мея, смеясь, ответила: «Я поняла тебя», и согласилась. И так как наш мессер ей теперь более пришелся по нраву, чем при первом разговоре, ибо был дороден, красив и еще довольно молод, она охотно опрокинула его на спину и на совесть закончила вторую игру. Но мессер Агостино забрал гуся и сказал женщине:

— Монна, если вы хотите получить гусака, вам следует еще доплатить мне, повторив то, что было сначала, ибо сейчас мы расплатились друг с другом. Чтобы честно заработать гуся, вы должны снова занять исходное положение.

Смех исчез тогда с лица Меи, которая до той минуты отвечала торгашу шутками. Она вскочила и с гневом крикнула:

— Как тебе не стыдно, скупой мужлан! Не воображаешь ли ты, что непотребную девку нашел? Такие тебе должны быть по вкусу, мошенник! Давай сюда гусака и убирайся вон!

И она схватила гуся, но священник крепко его держал. Он уже приблизился к двери, отпер ее и был готов бежать, но Мея преградила ему дорогу, браня его на чем свет стоит; он отвечал ей тем же.

Как раз в этот момент вернулся домой муж Меи, раньше, чем он это обычно делал. Услышав перебранку, он толкнул дверь, вошел в дом и увидел жену свою, вцепившуюся в незнакомого крестьянина.

— Какого черта голосишь ты так, Мея? Чего тебе, прости господи, от этого проходимца нужно?

Ему ответил мессер Агостино, не дожидаясь того, что последует дальше:

— Да будет вам известно, добрый человек, что эта хозяйка сторговала у меня гуся за тридцать сольди на улице, а войдя в дом, она дает мне только восемнадцать.

— Ты лжешь, плут! — завопила Мея, но, считая, что это лучший способ скрыть от мужа свои шашни, она продолжала так: — Я ведь двадцать тебе давала, и мы на этом порешили.

— А я просил тридцать, — ответил Агостино.

Тогда муж сказал Мее:

— Провались он ко всем чертям, никогда вам не сговориться: ты ему «чет», а он тебе «нечет»! Или ты боишься без гусака остаться? Мало ли их продают!

— Пусть он им подавится, — сказала Мея, — видит бог, что никогда и никто не даст ему больше того, что я ему дала.

Уходя, священник твердил свое:

— А тебе другого не найти, у кого был бы такой крупный и жирный гусь, — и довольный сверх всякой меры, он вернулся домой, никем не узнанный.

Муж Меи, не поняв смысла последних слов ее, сказал:

— Не думай, однако, что ты так уж много ему давала! Ему цены лучше твоего известны, и если он отнесет гуся во Флоренцию, то получит за него больше сорока сольди. — И, сказав так, муж, забрав из дому, что ему понадобилось, пошел опять на работу, а Мея принялась снова чистить салат, возмущенная и обиженная тем, что над ней насмеялся такой мужлан.

Прошло с тех пор не то восемь, не то десять дней, а мессер Агостино думал все о своей Мее, которая полюбилась ему больше, чем он мог подумать, и решил он пойти навестить ее, а если удастся — снова соблазнить, но теперь уже не на даровщинку, как в прошлый раз; напротив, он хотел идти к ней с повинной. Нарядившись, как и прежде, в крестьянское платье, он забрал того же самого гусака и пару откормленных жирных каплунов, имея намерение отдать гуся за полученное уже удовольствие, а каплунов — за то, что он надеялся получить, желая с ней помириться.

Итак, он потихоньку вышел из дому, свернув в Галлуццо, на дорогу, ведущую к Флоренции, и шел не спеша, пока не добрался наконец до Портико. Ему повезло: проходя мимо дома Меи, он увидел свою возлюбленную в окне, и она тоже сразу признала его. Гусь и каплуны в его руках выдавали слишком явно его намерения. Мгновенно это пробудило в ней чувство мести. Он глядел на нее, и этого нельзя было не заметить; засмеявшись, она поманила его рукой, потом отошла от окна; как раз в это время у нее находился любовник, которому это могло показаться странным. Она растолковала ему, что он должен делать, спустилась вместе с ним вниз и спрятала его за поворотом лестницы, а сама отворила входную дверь.

Священник был уже у порога, он подошел к Мее и с поклоном сказал:

— Я принес вам вашего гуся и еще вот этих каплунов, если вы пожелаете их взять.

Женщина ответила насмешливо:

— Ты пришел в самое подходящее время, входи же, милости прошу; просто удивительно, сколько трудов, чтобы меня навестить!

Сер Агостино, весьма обрадованный этим приемом, вошел. А Мея заперла дверь и, взяв его за руку, повела в верхнюю горницу, не то что в первый раз, когда она оставила его внизу.

Итак, поднявшись наверх, она предложила гостю присесть, и священник, желая загладить свой проступок, стал извиняться.

— Монна, в прошлый раз, когда я был здесь, я вел себя довольно грубо и даже дерзко, но если б не нагрянул тот мужчина, то, конечно, я оставил бы вам гусака; но, полагая, что это ваш муж, как и оказалось в действительности, я счел за лучшее поступить иначе, — чести вашей ради и ради моего спасения. Но сегодня я решил заплатить свой долг. Вот гусак, вами уже оплаченный, а каплуны, которых я вам предлагаю, будут ваши, ибо я намерен остаться с вами в дружбе и приносить вам в дом то одно, то другое. У меня есть голуби, куры, сыр, козлята, есть все, что полагается по сезону, и я буду являться не с пустыми руками.

Мея ответила, улыбаясь:

— Я никогда не думала, что мой растеряха муж мог вернуться домой в такое время. Но пойми же, ты меня до того раздразнил, что я без соли готова была тебя съесть, — И с этими словами она взяла гуся и каплунов, которых Агостино ей охотно предоставил, решив, что она готова с ним помириться. Она же спрятала то и другое в кладовку, сказав:

— Теперь я исполню твое желание.

Но в то время как она приблизилась к нему, делая многообещающие знаки, раздался отчаянный стук во входную дверь, ибо любовник вышел из засады, осторожно выбрался на улицу и стал изо всех сил стучаться в дверь. Мея бросилась к окну, но мгновенно отшатнулась от него, притворно плача и приговаривая:

— Горе мне, он меня убьет! Это мой брат, самый отчаянный и жестокий человек в мире! — и, обращаясь к Агостино, сказала: — Войди в эту каморку, ты погибнешь и я тоже, если он найдет нас вместе.

И она втолкнула Агостино в каморку и заперла дверь на задвижку, а сама вышла из горницы на площадку лестницы и сказала громко, чтоб священник мог слышать:

— Добро пожаловать, тысячу раз привет тебе, мой дражайший братец!

А тот, заранее подготовленный, ответил громким и грозным голосом:

— А тебе чтоб сто тысяч раз пусто было! Вижу, что я вовремя сюда нагрянул, а ты вообразила, что я нахожусь за тридевять земель. Где он, предатель? Говори, срамница! Где негодяй, что посмел наш дом опозорить? Где он, мошенник? Я убью и его и тебя заодно!

Мея, плача и стеная, молила:

— Братец мой, пощади! Нет у меня в доме никого!

— Нет, он здесь, ты его спрятала! Я отыщу его сам!

Так как он был одним из стражников, служащих под началом подеста города Галлуццо, он выхватил саблю и с шумом волочил ее за собой по кирпичным ступеням лестницы, отдуваясь и изрыгая проклятия.