— Мария, возьми его, ведь это твой сынок.

Мария, увидя своего сына, который улыбался и делал смешные движения, какие обычно делают дети в столь нежном возрасте, совсем растрогалась и залилась слезами. Потом тихонько его поцеловала и, осушив слезы, сказала:

— О бедненький мой сынок, под какой несчастной звездой явился ты на свет божий? Какой грех совершил ты, что отец твой неизвестен, а дед так суров, что не хочет видеть тебя и считать своим внуком? Не будь моей матери, о крошка моя дорогая, тебя бы не было сейчас здесь, ибо я твердо уверена, что отец мой послал бы тебя в приют к нищим и мошенникам, а ты ведь плоть от плоти и кровь от крови его! Несчастная я! Если матери моей не будет, что станется с тобой? Кто будет о тебе заботиться? Я попала в немилость к отцу, и, если мать моя умрет, меня выгонят из дому и оставят на улице на произвол судьбы. Увы! Если бы я хоть знала имя того, кто дал тебе жизнь! Случалось ли когда-нибудь что-либо подобное? Слыханное ли дело, чтобы девушка забеременела и не знала от кого?

Этими и другими речами убаюкивала печальная мать своего сына, без конца нежно целуя его и вызывая у присутствующих слезы; однако, боясь, как бы Антонио не застал ребенка в доме, она передала его кормилице, которая рассказала Пьетро, когда тот однажды приехал навестить сына, все, что говорила Мария. А Пьетро только и ждал случая, чтобы попросить у отца ее руки.

Случилось вскоре, что Пьетро и Антонио с четырьмя другими гражданами были выбраны консулами Миддельбурга, магистрат которого считался первым в стране. Но хотя они были коллегами, они никогда друг с другом не разговаривали. И вот однажды рано утром Антонио отправился в консульство, где не оказалось никого из его коллег. Однако вскоре появился Пьетро и увидел прохаживающегося в полном одиночестве Антонио. Тогда Пьетро решил, что настал самый подходящий момент, подошел к нему и сказал:.

— Синьор Антонио, если вы соблаговолите меня выслушать, я охотно скажу вам несколько слов.

Возмущенный Антонио сердито сказал ему:

— Ступай и не надоедай мне. На какого черта ты мне нужен?

Тогда Пьетро продолжал:

— Синьор Антонио, выслушайте же меня, я скажу вам нечто приятное, и вы убедитесь в моем добром расположении к вам.

— Что приятного можешь ты мне сказать? — промолвил Антонио.

— Я хочу просить вас, — отвечал Пьетро, — чтобы вы отдали мне в жены вашу дочь Марию.

Антонио, решив, что Пьетро хочет его оскорбить, поднимая на смех и попрекая позором дочери, наговорил ему всяких грубостей и стал угрожать. Тогда Пьетро сказал:

— Синьор Антонио, я не шучу и говорю совершенно чистосердечно. Если хотите, я в присутствии нотариуса и свидетелей дам вам слово и возьму Марию как свою законную жену.

Тогда Антонио, смирив свой гнев, сказал:

— Пьетро, если ты действительно этого хочешь, я дам тебе в приданое за дочкой три тысячи дукатов и приму тебя как родного сына.

— Я не гонюсь за вашими деньгами, — отвечал Пьетро, — я хочу жениться на Марии, потому что она девушка хорошая и честная.

Словом, они договорились и отправились домой, где Пьетро взял Марию за руку, поцеловал, назвав своей женой, и в присутствии многих с ней обвенчался. Об этом браке стало известно, и все друзья Пьетро порицали его, считая, что он женился на потаскушке. Он же всем отвечал, что ему не нужны ни советчики, ни опекуны, он-де сам знает, что делает, и что его жена честнейшая женщина, и он так говорил о ней, что никто не посмел сказать ему больше ни единого слова, если не считать похвал его поступку.

Существовал такой обычай, что в первый день свадьбы молодой не садится за стол, а прислуживает, а во второй день прислуживает молодая. Пьетро велел сшить двадцать камзолов из лиловато-красного атласа для себя и девятнадцати юношей, которые должны были прислуживать за столом в день свадьбы. Приглашенных было сто двадцать человек, мужчин и женщин. Он разодел так же кормилицу, нарядил в такой же точно атлас маленького сынишку и приказал отнести его в соседний дом. В разгар пиршества он велел привести кормилицу с ребенком на руках в сопровождении музыкантов. Когда кормилица появилась в зале, Пьетро взял ее за руку и, улыбаясь, посадил на самое почетное место. Это очень не понравилось родственникам Антонио, так же как и родичам Пьетро, а невеста очень смутилась, опустила глаза, перестала есть и стала громко плакать. Антонио, в свою очередь, при мысли, что это сын Марии, сильно взволновался и готов был провалиться сквозь землю. И под неодобрительные возгласы присутствующих Пьетро взял на руки своего сына и, нежно поцеловав его два-три раза, громким голосом, так, что все слышали, сказал:

— Синьоры и дамы, вы пришли сюда, чтобы отпраздновать мой брак, не удивляйтесь же тому, что вы видите перед собой этого мальчугана, ибо он действительно сын моей жены и мой, и я хочу, чтобы все так и считали. Теперь послушайте, как все случилось. Я был очень влюблен в свою теперешнюю жену и думал, что вражда, существовавшая между нашими семьями, не позволит моему тестю отдать ее мне в жены, и поэтому я решил прибегнуть к обману, чтобы добиться своей цели.

И туг Пьетро рассказал, как все произошло, и попросил, чтобы друг его, который пригласил Марию в сад, подтвердил это. Тот, одетый как слуга, к радости и удовольствию всех, это сделал. И праздник продолжался с еще большим весельем. Вскоре Антонио велел вернуть из изгнания брата Пьетро. Сам же Пьетро и по сей день очень счастлив со своей женой, и они живут меж собой в добром согласии; Антонио любит Пьетро как родного сына, и после смерти своего тестя Пьетро унаследует более тридцати тысяч дукатов и прекрасно обставленный всевозможной мебелью дом, какого не сыщешь во всем Миддельбурге.

Как королева Мария Арагонская обманула короля Пьетро, чтобы иметь от него сына

В году 1190 от воплощения спасителя нашего, а может быть, немногим раньше или позже, графом Барселоны был Пьетро Арагонский, седьмой король Арагонской земли. Супругой его была донна Мария из Монте-Пезулино, внучка константинопольского императора. Мария была хороша собой, но еще более славилась своей приветливостью и добродетелями. Народ Арагонии любил и почитал ее за ее добрый нрав и за то, что всякий согласно своему положению и достоинствам встречал у нее радушный прием и исполнение своих просьб, если долг это ей позволял. Король Пьетро, судя по его поведению, не очень нежно к ней относился и обычно оставлял ее в одиночестве, развлекаясь с другими женщинами. И хотя королева могла сама распоряжаться делами королевства, и бароны, рыцари и все прочие весьма ее уважали и повиновались ей, а король никогда не отменял ее приказаний, тем не менее это мало ее удовлетворяло, и она жила в глубокой печали, ибо охотно поступилась бы своим влиянием в делах государственных, лишь бы ночью лежать в объятиях короля, своего супруга. Она никому не жаловалась на свою тоску, и, если порой ей намекали насчет любовных похождений короля и упоминали дам, за которыми он волочился, она, как женщина разумная, делала вид, что это ее мало беспокоит, и лишь говорила, что ее супруг и повелитель прекрасно к ней относится, любит ее, и все, что бы он ни делал, — все хорошо, потому что он господин и синьор над всеми. Некоторые бароны очень не одобряли такой образ жизни короля, ибо у него не было законного сына, и им казалось весьма странным, что король совсем не заботится о том, чтобы оставить законного наследника и преемника своего славного королевства, Беззаботность и похождения короля вызывали в народе ропот, и каждый день кто-нибудь приходил к королеве с жалобой на него. На это она не знала, что и отвечать, кроме того, что каждое желание короля для нее закон. Тем не менее ее очень беспокоила мысль, что король мало тревожится о том, чтобы оставить после своей смерти наследника. С другой стороны, будучи, как все женщины, из мяса и костей, она тяжело переживала столь обидное отношение к себе короля, уделявшего больше внимания другим женщинам, хотя они и не могли сравниться с ней ни по красоте, ни по происхождению, ни по воспитанию. И ощутив в своей груди жало ревности, она горько сетовала на ту жизнь, что вел король. Однако, считая недостойным жаловаться кому бы то ни было, она не раз кротко, как только могла, жаловалась королю; но он был глух и нем. Не обращая внимания на ее слова, король продолжал жить по-старому, развлекаясь сегодня с одной, завтра с другой фавориткой. Королева, которой благородная ревность открыла глаза, принялась еще усерднее, чем раньше, следить за поступками и любовными похождениями короля. Вскоре она заметила, что самый преданный его камердинер, зная повадки короля и потворствуя его желаниям, тайком приводит во дворец то одну, то другую даму и прячет в одной из комнат; потом, когда король удалялся в опочивальню, названный камердинер укладывал рядышком с ним приведенную женщину, проделывая это почти всегда в полной темноте. Проведав об этом; добрая королева решила, пустив в ход все средства, добиться того, чтобы камердинер вместо одной из фавориток тайно положил бы ее на супружеское ложе. Утвердившись в этом намерении, королева и словами, и делами, и всякими способами старалась задобрить камердинера и столько ему наобещала, что он решился совершить в отношении своего господина этот благородный обман. Недолго пришлось ждать, чтобы он осуществился.