Продолжаю улыбаться, а сама чувствую: нет сил на улыбку. Так бы заперлась у себя в кабинете и разревелась в голос. За что меня жизнь наказывает? Я же старалась, горела, ночей не спала.

Новое испытание. Однажды вызывают в инстанции:

— Почему вы отказались принять партию обуви у наших обувщиков? Или у вас с планом благополучно?

Стараюсь отвечать как можно спокойнее:

— Это же неходовая обувь. Потребитель ее брать не будет.

— Что значит — не будет? Наши доблестные обувщики старались, развернули соревнование, перевыполнили план, а теперь вы поставили всю фабрику перед катастрофой — рабочим нечем платить зарплату.

— Вы же сами учите нас бороться за качество. А они соревновались за производство брака, перевыполнили план по браку...

— О да, вы лучше знаете, как надо выполнять план. Изыщите средства. Поработайте с потребителем. Дайте рекламу. Но партию обуви вы должны принять.

Могла ли я устоять под таким нажимом? Приняла обуви на четыреста тысяч и за месяц продала три пары. Вот тебе и передовой товарище. Теперь еще и затоваривание на мне висеть будет.

В начале октября, как обычно, совещание по итогам третьего квартала. Меня уже ставят в пример, как не надо работать. А тот наш старикан, который все зубы на торговле съел, подошел ко мне после критики и говорит:

— Привыкай, девочка.

Вот и вся моя история, Кира. Чем же кончилось? Не менее тривиально. Дала ровно семьдесят процентов годового оборота. Такого у нас тоже не бывало. Меня уже хотели перебрасывать на низовую работу, наверное, опять на секцию зонтиков, но в это время мой Александр пошел в гору — получил приглашение в Москву, переводом. Ему дают отдел в головном московском институте и возможность работать над докторской. Что тут раздумывать? Я ушла по собственному, не дожидаясь оргвыводов. Запаковали мебель в контейнеры и поехали в престольную столицу. Как видишь, трагедии не случилось. Единственное, что произошло, рассталась я с моим радужным облаком. Больше на нем не витаю.

Эпизод? Ты все о моем эпизоде страдаешь? Прошли мы с тобой эпизод, проскочил он стремительно и бурно, растаял, как весенняя льдина на реке. Я уж и думать об этом забыла, Кира. Уверяю тебя, ничего серьезного. Виктор был художником, оформлял мою ярмарку. Познакомились мы с ним в теремке, а встречались у него в мастерской, когда я якобы утверждала эскизы. Он воспылал на полном серьезе, предлагал оставить семью. Но это же смешно. У меня Света, Александр, дом — и облако, тогда оно еще было. Мой Александр владеет секретом правильной жизни. Он руководит отделом и точно знает, как это надо делать. Александр всегда в полном порядке и на высоте. Его лозунг: жить и работать на сто один процент. И сама видишь, он оказался прав, хотя прежде мы до хрипоты спорили, на сколько процентов надо жить и работать. Я хотела отдавать себя жизни на сто тридцать шесть, на двести процентов... Больше не спорю на эту тему.

Кто теперь я? Разве ты не прочла табличку на двери? У меня тоже отдел, как у Александра, только у меня в магазине: отдел философии. Третий год на этом месте. Учусь философствовать. Магазин солидный, на проспекте, отдел спокойный, дает хороший оборот — сто один процент.

Кажется, моя вдова в окне маячит, опять подарочек мне сделает, сейчас выйду к ней. Прошлый раз она принесла занятную книжицу: издание Битнера, 1907 год, Фридрих Ницше «По ту сторону добра и зла». Конечно, он дуалист порядочный, ниспровергатель, но иногда у него рождаются настоящие перлы. Вот она, на полке. Смотри. Старинную книгу за версту видно.

Опять хочешь поиграть? Называй. Страница двадцать вторая, третья строка сверху? Внимание. «Ведь это не более как нравственный предрассудок, будто истина имеет больше цены, чем иллюзия». Прямо в точку. Твоя интуиция на высоте. Разве не была я более счастливой, когда витала на радужном облаке?..

Интересно, чем же ты хочешь выразить мне свое сочувствие? Чтобы я уступила тебе эту книгу? Тебе работу по ней писать надо? Будешь ниспровергать ниспровергателя. Не забудь дать ему должную оценку. Звонят, перерыв заканчивается. Сейчас нахлынут покупатели. А мы пойдем к нашей вдовушке, какую мудрость принесет она сегодня?

Ах, Кира, бери своего философа, я уже ни на что не ропщу. Да не страдай ты, все обошлось, устроилось, и даже к лучшему. Вот улыбаюсь теперь редко — разучилась. Нас называют торгашами, компанией доставал, а мы ведь тоже люди и подвержены всем общечеловеческим законам. Нам нужна не одна пышная витрина. А что там, за сверкающим оргстеклом, по ту сторону прилавка?

Письмо я обнаружил в самолете, оно торчало из кармашка перед моим сиденьем. Обратился к соседям, стюардессе — хозяин не отозвался.

Конверт был не заклеен и даже не надписан, только поэтому, прилетев домой, я взял на себя смелость прочитать письмо, рассчитывая, что мне все же удастся найти отправителя. В конверте оказалось несколько листков, исписанных убористым почерком. Однако чтение лишь прибавило загадок.

Теперь я решаюсь на последний шаг — опубликовать письмо: вдруг все-таки отыщется хозяин? Или адресат?

Здравствуй, друг мой ситный и колбасный Иван Семенович!

Во-первых, низкий поклон тебе и семье и всяческое спасибо за присланную репродукцию. Вот это удружил! По-человечески! Помечаю твою присылку особым номером. Эта картина у меня уже имеется, и неоднократно! — но твоя как раз кстати: и лучше сохранилась, и качество печати выше, вся гамма просвечивает. Приложу ее к собранию, спасибо, друг, что не забываешь.

Я эту штучку особенно обожаю, могу часами рассматривать.

Разбушевалось море. Волны одна другой мятежнее — и с пеной, как эта пена выписана! Каждая капелька, каждая выкрутасинка живей, чем натуральная. Люди потерпели крушение, и несет их на обломке мачты по морским произволам. Много дней их швыряет, но они держатся, руки к небу воздели. И тут поднялся океан, взгромоздились воды. Сейчас обрушатся на горстку заблудших героев. Жуть берет, когда глядишь на это державное колыхание. Но отважен человек, грудью готов встретить свой гордый удел.

Ты уже догадался, что я расписываю? Так и есть, «Девятый вал» И. К. Айвазовского. Вот мастер был, хоть не из нашего века. Картина вся выдержана в суровой гамме, но не мрак в ней, а радужность и сила человека. Носит, носит его по волнам людских стихий, а он все выдюжит, превзойдет — так работают истинные мастера.

Размечтался я, глядя на твою картинку, захотелось излиться. А то все приказы строчим, исходящие и входящие, до личной строки никак руки не дойдут. Не хватает нам нынче душевности, все съели служебные творения. Так ли было, друг колбасный, в молодые наши годы?! Ехал вчера на своих колесах домой — и вдруг вспомнил, как мы с тобой лет сорок назад ворочали, рвали и метали, давали наш вал. Никогда не забуду 30.XII.193... — год кончается, а нам еще 200 тракторов до плана. Горим синим пламенем Где их взять? С какого потолка? Помнишь, сидим в твоем кабинете и затылки скребем? И придумали! Ты один звоночек сделал. Я помчался с ящиком портвейна на товарную станцию и привез расписку от начальника, что 200 тракторов приняты на платформы и отгружены потребителю. Вот это была реализация. Дали победный рапорт, портвейна и нам хватило. И ситный хлеб с колбасой на закуску.

Да, было золотое времечко. Как ты там, Иван? Слышал стороной (сам-то не сообщаешь), что лежал ты и резали тебя. Меня тоже разрезали, кого нынче не режут! Хотя, конечно, нам с тобой грех жаловаться, достигли немалых вершин. Ты теперь мосты воздвигаешь, я на электронике сижу. Читал, читал, расписали тебя, как ты детский садик из воздуха творил. Но мы тоже можем созидать, так что не зазнавайся, друг Иван Семенович. А надо будет, — и еще поднатужимся.

Видишь, как расчувствовался, это пены морские меня размягчили, глаз от них не могу оторвать.

Аккурат с тех пор мое хобби открылось, когда я в лакокрасочной отрасли заправлял. Пристрастился к цвету — и начал собирать. «Дайте мне, говорю, такой же тонкий ультрамарин, как на этом полотне!» Развивал таким путем свою отрасль.