Ну, думаю, долго мы терпели, но если в третьем квартале, когда до решающего штурма всего ничего осталось, нам план удваивают, то должны мы настоящим делом ответить.

— Ничего не попишешь, — отвечаю Васмиху. — Придется нам челнок запускать.

— Опять новинка? Что за челнок такой?

Обыкновенный: туда — сюда, а ниточка за ним все время тянется...

— Ну и?..

— От Огурцова куда?..

— От Огурцова к Плетневу...

— А дальше?.. Туда и?..

— Обратно! Плетнев — Огурцов, так?

— Куда же еще челноку деваться? Пускай и дальше снует: Огурцов — Грушницкий — Огурцов. Потом третий цикл: Огурцов — Репин — Огурцов. А в запасе еще Косточкин и Самороденко! Каждый добавляет немного своего, а все остальное записывает со стороны — ниточка-то за челноком тянется и тянется. Вал-то накручивается. Если постараемся, дойдем до седьмого...

Васмих повеселел, глазом подмигивает:

— Я твое хобби, Петрович, знаю. Небось до девятого мечтаешь добраться?

— До девятого пока подождем. Надо что-то в резерве держать.

— А есть в голове еще резервы? Докладывай.

— Есть кое-что. Можно лакокрасочные цехи выделить. Покрасят на три рубля, а в вал запишут триста: всю стоимость того, что покрасят. Мы должны больше красить, надо думать о товарном виде изделия...

Словом, запустили мы челнок на полные обороты. К концу года имеем сто и две десятых. Совладали.

Только тут новые пошли разговоры и веяния. Прилетел к нам из центра науки молодой спец, званием кандидата уже обзавелся, все на свой лад перестроить желает.

И на совещании у Васмиха подбрасывает бомбу:

— С привлеченным валом пора кончать. Он искажает картину, нарушает учет, не дает истинного соответствия, — и пошел, пошел.

— Надо-де считать лишь собственный труд каждого предприятия.

«Ну, — думаю, — если его сейчас же не срезать, он тогда наш родной вал вообще упразднит». Отвечаю ученому малому:

— Что вы придумали — собственный труд? У нас есть труд общественный, а собственного нет и быть не может. Собственный труд?! Ха-ха! Вы на этом собственном труде, вероятно, докторскую хотите защитить. А нам ваша диссертация боком выйдет, все планы завалим, это вы учитываете?

Он еще пытался вякать, но его уже не слушали. Заказали место в самолете — улетел.

Продолжаем челночную деятельность. Васмих снова говорит: готовься в дорогу за лаврами по обмену опытом.

Я чемодан не успел сложить. Новый сюрприз.

Приказано приступить к организации производственных объединений — чуешь, чем пахнет?! Я-то их делил, а теперь? И Огурцова, и Плетнева, и Грушницкого, и Репина с Косточкиным — всех в кучу, в одну фирму с общим валом.

Все, над чем я горел и трудился — и меня самого, — под корень!

Васмих дочитывает последний параграф: переход осуществить в течение двух лет...

Полегчало немного. Время есть, можно провести идею в жизнь без ущерба... Такого еще не было, чтобы мы с Васмихом ничего не придумали. Швыряет, носит нас по жизненным волнам, но пока держимся — и рук к небу не воздеваем...

Пиши мне, дружище.

Пришел я к вам за истиной, а вместо того обрел лишь новые сомнения. Нет, успокаивать меня не надо, волнение есть наилучший способ самовыражения. И не вы причина моего смятения — отнюдь. Сколько мы знакомы? Час, полтора? Но я испытываю к вам полную доверительность и потому готов излиться. Вы мне показали все, что у вас есть, так что и я ответно...

О да, ваша экспозиция производит огромное впечатление. Все эти меры и веса — прекрасно подобрано, оформлено со вкусом и знанием дела. Я надолго запомню: набор бронзовых эталонов от двух фунтов до двух пудов, хлебные весы, безмен, образцовый аршин, питейные меры. Один золотник чего стоит, какая тонкая работа. Теперь я запомню: в золотнике 4,26 грамма, недаром говорили: «Мал золотник, да дорог». А другие страны: китайские лены, египетские ротли в виде подков, венецианский фунт, прусский разновес — тут есть над чем задуматься.

Конечно, я слышал, что Дмитрий Иванович Менделеев был управляющим Главной палаты мер и весов и всячески распространял метрическую систему. Как он сказал? Повторите еще раз, пожалуйста, я запишу: «...и через то посодействуем общей пользе и будущему желанному сближению народов. Нескоро, понемногу, но оно непременно придет. Пойдем же ему навстречу».

Удивительно по-современному звучит. Слова высокой мудрости.

И наконец, главное. Благодаря вам я увидел вашу святыню — эталон килограмма, за этим, собственно, и прилетел.

А покоя все равно нет! Больше того, вы будто растравили меня. У вас идеальный порядок, высочайшая точность, стерильная чистота — еще бы: живете при эталоне. Это как образец белой поверхности, который вы показали мне в круглом зале. А у меня полнейший ералаш, низший класс точности, если продолжить сравнение — образец черной поверхности, который вы при себе не держите, да и кому он нужен — черный образец?

Нет покоя! Да, вы угадали, со мной случилось ЧП, чрезвычайное происшествие, несчастье или катастрофа, личное или общественное — сам не могу разобраться. Во всяком случае, я уже предупрежден нашим директором о своем служебном несоответствии. Вы, разумеется, понимаете, что означает такой приказ, он у меня в кармане. Надо спасаться самому или спасать общее дело, тут я тоже сам не знаю... Сам-то я не пропаду. Наш Тяжмаш не один на свете, перейду в легкую промышленность, не ради легкой жизни, естественно. А вот общее дело...

Я уже говорил вам, что работаю на Тяжмаше в Энске ведущим конструктором. Буровые машины, дробилки, экскаваторы, прокатные станы, блюминги — ведем огромное дело! Каждая машина уникальна и не похожа на предыдущую. А если смотреть по отчетам и планам? Тонны механоизделий. Иной раз такую тонну изобретем, что от такого делания волосы на голове дыбом...

Простите, я, может быть, несколько бессвязен, перескакиваю мыслью, но сейчас вы все поймете. Вот вы показали мне ваш главный эталон из платины и иридия. Он у вас хранится в условиях полной термостатики, за тремя дверьми, под семью замками. Точность вашего килограмма исключительна — единица в минус девятой степени, так? Я не ошибся? К нему никто руками не смеет прикоснуться, вы дыхнуть на него боитесь. А мы? Что мы делаем с металлом? Как мы это делаем?..

Теперь, посмотрев на ваш килограмм, я хочу задать вам всего один-единственный вопрос: сколько, по-вашему, весит тонна?

Вы улыбаетесь. Ну, разумеется, я понимаю, вопрос на первый взгляд звучит нелепо. Все знают, сколько она весит, дети это во втором классе проходят. Помимо того, вес и масса — это различные физические понятия, можете не поправлять. Все верно, но оказывается, что общепринятая метрическая система на нашем Тяжмаше не имеет силы закона. Знаете ли вы о том, что у нас имеются самые разные тонны: тяжелые, легкие и даже наилегчайшие, которые вообще не имеют веса. Это вам уже не желанная общая польза, о которой говорил Дмитрий Иванович, а полная бесполезность, словом, наш тяжмашевский разновес.

Как? Вы еще сомневаетесь? Да я на заводе с этими тоннами четверть века работаю.

Я недаром о станах заговорил, как раз их я и проектирую. Металла мы не жалеем. А у меня родилась мечта — пожалеть. Сконструировать такой стан, чтобы он был мощный, прочный и одновременно легкий, сэкономить металл стране. Это же розово-голубая мечта всей жизни. Пять лет горел своей идеей, вынашивал, искал, не буду вдаваться в технические подробности, они для моей исповеди не суть важны.

Наконец проект готов. Общий вес стана сократился против обычного на 18 процентов, все-таки цифра. Получил авторское свидетельство, иду к нашему директору, чтобы он восхитился моей работой и дал бы на нее свое добро. Наш директор, Иван Иванович, властный человек, про себя мы его зовем Иван II, потому что до него у нас тоже был Иван, только Петрович.