— Один часок, товарищ капитан, я прошу вас. Я скажу Джабарову, чтобы он постелил.

Солдаты в первой комнате продолжали разговор.

— Я не могу воевать в такой обстановке. Я требую, чтобы мне создали условия.

— А какие тебе нужны условия? — снова спросил Молочков.

— Ему в медсанбат захотелось, к сестричкам.

— Отставить разговоры, — Стайкин просунул голову в дверь, посмотрел на Шмелева, а потом отошел и встал боком, так, чтобы видеть через дверь капитана.

Солдаты приготовились слушать.

— Товарищи солдаты и старшины, — с выражением сказал Стайкин. — Докладываю. Для войны мне нужны следующие условия, самые нормальные и простые. Во-первых... — Стайкин поднял руку и загнул мизинец. — Во-первых, товарищи солдаты и старшины, мне нужен для войны противник, или, по-нашему, фриц, потому что, когда противника нет, я просто воевать не в состоянии. Дайте мне противника. Чтобы у него автомат — у меня автомат. У него танк — и у меня танк. Тогда я могу воевать на равных. Но это еще не все, товарищи солдаты и старшины. — Стайкин загнул безымянный палец, посмотрел через дверь на Шмелева. — Во-вторых, мне нужен для войны командир. Чтобы он распоряжался мной и думал за меня. «В атаку!» — и я в атаку. «Ложки в руки!» — и я работаю ложкой. Очень мне нужен командир, потому что на войне я органически не способен думать.

— А в-третьих? — спросил Войновский. Он встал из-за стола, подошел к двери и стоял, опершись на косяк и слушая Стайкина.

— Разрешите доложить, товарищ лейтенант. В-третьих, мне нужен тыл. Чтобы письма получать оттуда, посылки с вышитыми кисетами и запахом женских рук. Тыл мне нужен, чтобы оттуда шли ко мне боеприпасы, теплые подштанники и американская тушенка. Потом мне нужен тыл, чтобы было куда драпать в случае неприятностей. Если мне есть куда драпать, мне воевать спокойнее. Вот мои три условия, товарищи солдаты и офицеры, и я требую, чтобы мне их создали. В противном случае я пишу рапорт и подаю в отставку. У меня все.

— Вот это дал прикурить!

— Чего же тебе не хватает? Тыла тебе мало? И так в тылу сидим.

— Ты к Гитлеру обратись, пусть выделит для тебя противника.

— Войновский, — позвал Шмелев, он по-прежнему сидел у окна и смотрел на снег. Войновский подошел. — Кто дежурит на маяке?

— Комягин, товарищ капитан. Вы бы прилегли, товарищ капитан. Хотя бы на часок.

— Вызови маяк, — Шмелев повернулся и положил руки на стол.

Войновский покрутил ручку телефонного аппарата. Трубка сухо трещала. Маяк не отвечал.

— Плохая видимость, — негромко сказал Шмелев. Он сцепил пальцы рук и положил на них подбородок.

— Маяк, почему не отвечаешь? Доложи, что видишь на озере. Лодки не видишь?.. Как «кто» спрашивает? Капитан спрашивает... Он и так знает, что плохая видимость. Надо смотреть лучше — тогда увидишь. Ясно?

Солдаты в соседней комнате замолчали и слушали, как Войновский говорит с маяком.

— Подожди минуту. — Войновский отставил трубку от уха и посмотрел на Шмелева. — Будете говорить с маяком, товарищ капитан?

Шмелев ничего не ответил. Подбородок его соскользнул с руки, голова скатилась набок. Он спал.

— Значит, так, — тихо сказал Войновский в трубку. — Приказано усилить наблюдение. Ясно? — Он положил трубку, вышел в первую комнату и прикрыл за собой дверь.

— Заснул, — сказал он.

— Теперь уж не дождаться, товарищ лейтенант, — сказал Маслюк, доставая из кармана кисет. — Из этого Устрикова еще никто не возвращался.

— Сначала Куц, теперь капитан, — сказал Войновский. — Если что — я буду на берегу.

Метрах в ста от берега сквозь падающий снег была видна вода, она двигалась и колебалась, а между ней и берегом широкой полосой снег лежал прямо на воде. Войновский спустился вниз и осторожно ступил на снег. Лед легко выдержал его. Войновский остановился, пораженный, потом сделал несколько шагов, разбежался и покатился по льду, оставляя за собой темную гладкую полосу — лед под снегом был гладкий и почти прозрачный. Войновский катился по льду, забавляясь и не подозревая о том, что он первым покидает этот опостылевший берег. Лед сухо затрещал под ногами, Войновский остановился, постоял, потом снова разбежался и покатился к берегу.

Солдаты в избе курили.

— Вот поставят нас на лыжи и скажут: иди, — говорил Молочков. — Еще в запасном полку сказывали: наступление скоро откроют.

— А мы специально тебя дожидались, — сказал Стайкин и показал Молочкову гримасу. — Эх ты, мастер лыжного спорта.

Солдаты засмеялись.

— Тише вы, — сказал Джабаров. — Капитан спит.

— Гиблое место это Устриково, — сказал Маслюк. — Не хотел бы я туда идти.

— Старший сержант, расскажи что-нибудь веселенькое.

— Предварительные заказы принимаются только по телефону.

— Расскажи про Шестакова. Как он наряд от старшины получил.

— Про топор?

— Давай про топор.

Солдаты усаживались поудобнее, готовясь слушать. Стайкин потянулся, громко зевнул и лег на нары.

— Давай. Что же ты? — попросил Молочков.

— Не хочется, — сказал Стайкин. — Скучно что-то.

Батальоны выходили на лед Елань-озера ровно в полночь, как было намечено по графику. Где-то за облаками висела невидимая луна, остатки рассеиваемого ею света просачивались сквозь слой облаков на землю, и снег отражал их. Черная ночь становилась темно-серой: фигуры людей в маскировочных халатах казались темно-серыми, и черные стволы автоматов тоже были темно-серыми — плотная темно-серая масса стлалась вокруг. Впрочем, и луна учитывалась графиком, и было точно известно, что через пять с половиной часов, когда батальоны будут подходить к вражескому берегу, луна уйдет за линию горизонта, и тогда, в нужный момент, придет абсолютная темнота.

Батальоны выходили к Елань-озеру по замерзшему извилистому руслу Словать-реки, будто живая река мерно лилась меж берегов к озеру, а под ногами людей, подо льдом туда же бежала холодная вода и тоже вливалась в холодное озеро.

Шмелев увидел впереди глубокое пространство и оглянулся. Позади был виден изгиб колонны, темно-серые фигуры людей и темно-серый берег, уходящий в темноту. Шмелев поднял руку и сказал вполголоса: «Стой!» Команда повторилась, пошла, затихая, вдоль колонны, и было слышно, как не сразу останавливается вытянувшаяся колонна и затихают звуки движения.

Рядом со Шмелевым шагал капитан Рязанцев. Он повозился с халатом, поднес к лицу что-то темное.

— Вышли к маяку на восемь минут раньше графика.

— Продлим привал, — ответил Шмелев.

Из мглы возникла высокая тень — перед Шмелевым вырос человек в кубанке и в полушубке.

— Старший колонны? К генералу. — Кубанка повернулась и побежала к берегу.

У подножия маяка плотно стояла группа людей в коротких бараньих полушубках. Они были без маскировочных халатов, и это отличало их от всех остальных, кто находился на берегу в эту глухую ночь. Один из них, в высокой, заломленной назад папахе, стоял в центре группы. Шмелев остановился и доложил, что первый батальон вышел на исходный рубеж.

— Вот и дождались, Шмелев, — сказал командующий, папаха закачалась в серой мгле.

— Дождались, товарищ генерал. Назад дороги нет.

— Только вперед, — живо сказал Игорь Владимирович. — Надеюсь, я дождусь к утру хороших известий. Что вы перерезали дорогу и сидите на ней. — Папаха снова задвигалась в темноте. — Вопросы есть?

— Никак нет, товарищ генерал. Солдат должен знать, на что он идет.

— Прекрасно сказано, капитан. — Игорь Владимирович сделал шаг вперед и оказался совсем близко со Шмелевым. — А генерал, со своей стороны, знает, на что он посылает вас, можете не сомневаться в этом. Вы понимаете — сейчас я не могу сказать всего. Вы узнаете свою задачу, когда выполните ее.