Короче, пришел. А у него как раз совещание, вернее, даже не совещание, а, как у нас говорят: аукцион, дешевая распродажа. Запускают в производство блюминг.

Директор спрашивает:

— Переходим к следующей позиции. Сколько весит рама?

— Полторы тысячи тонн, — отвечает главный инженер проекта. Иван II постепенно вскипает:

— Мало! На такой раме мы плана не вытянем. Кто даст больше? Раз, два... — и карандашиком по столу постукивает. — Кто больше?

— Одна тысяча семьсот.

— Одна семьсот, принято. Кто больше? Раз, два...

— Тысяча восемьсот пятьдесят.

— Раз, два... Больше нет? Три! Принято. Переходим к станине. Сколько?

— Две двести...

— О чем вы думали? Или не знаете, что план есть государственный закон и мы должны уметь бороться за тонны? Раз, два...

— Две четыреста, — кричит главный инженер проекта, а сам покраснел как рак.

— Еще! Еще!

— Две с половиной, больше не натянем.

— Даю вам две шестьсот. Это же не швейная машина, а блюминг. Какие там нагрузки. Раз, два...

— Хорошо, Иван Иванович, постараемся сделать две шестьсот.

Вот так наши тонны делаются, а вы мне про свой эталон.

Понял я, что в грозную минуту явился, решил в другой раз.

А в другой раз — новый аукцион. Предлагается дать такую тонну, чтобы в ней было не меньше двух. Тут одна команда — утяжелить. Снова ретируюсь на исходные позиции.

В конце месяца обратная картина: штурм! Тут уже нужны легкие тонны, в которых меньше трудоемкости и больше весу. Иван II бушует из кабинета по всем телефонам:

— Кузница? С вас причитается к концу дня пятьсот сорок тонн.

— Никак, не сможем, Иван Иванович.

— А рейки для буровых?

— Они на тот квартал запланированы. И без того весь склад завален рейками.

— Я дважды повторять не привык. Чтоб рейки были, ясно?

— Уж куда яснее, Иван Иванович.

Звонок в литейку: немедленно дать самые доходные отливки. И будут они потом на складе ржаветь. Зато тонн набрали на полный план.

Простите, о чем вы спросили? Вам не ясно, для чего устраивается подобный аукцион? Проще простого. Ваш эталон — килограмм. А у нас свой кумир — тонна. В ней и планируется наш план: дать, скажем, за год двести тысяч тонн механоизделий — и баста! Вот мы и гонимся за весом, а не за изделиями. Даем машины тяжелее, чем они могли бы быть — а нам за это прогрессивка, почет. Дали тяжелый стан. На нем будут катать лист. У прокатчиков план тоже в тоннах, и лист, который они катают, имеет плюсовые и минусовые допуски, это называется поле допусков. Значит, и прокатчикам выгоднее дать лист потяжелее, они и гуляют по плюсовому полю. Потом из этого листа будут делать трубы, там тоже выгодно иметь лист потолще, у трубников-то ведь тот же кумир — тонна.

Теперь ясно? Получается настоящая цепная реакция взаимной «выгоды» и всеобщего расточительства. Я утверждаю, что вес любой нашей машины, любого проката, любых труб безо всякого ущерба можно снизить на 5—10 процентов. Страна получит на этом экономию 10 миллионов тонн металла. Кстати, академик Целиков сделал тот же расчет и получил схожую цифру — только с обратной стороны: ежегодный перерасход металла в стране те же 10 миллионов.

Что же было дальше с моим станом, да? Выбрал час подобрее, решился пойти. Развернул листы, докладную. Наш директор был действительно в добром расположении: кончилось полугодие, дали победный рапорт, получили премии за все свои утяжеления. Выслушал мой Иван II, посмотрел и говорит:

— Хорошо, Сергей Петрович, я лично займусь вашей плодотворной деятельностью. Авторское, говорите, получили? Хорошо, хорошо. Пока можете идти.

И через день получаю приказ о служебном несоответствии. Я-де плохой патриот завода, ставлю «дядины» интересы выше заводских и так далее. Сформулировано, конечно, по-другому, но смысл именно таков, не преувеличиваю.

Получил приказ через курьера. Слава богу, что на стенку не вывесили, а то ведь сраму на весь Тяжмаш.

Стороной прослышал, что буду прощен и даже повышен, если увеличу вес стана в полтора раза. Ну, для этого никакого конструкторского таланта не надо: вешай тонны, где только можно.

Тем же путем я передал Ивану II, что ни на какие компромиссы не пойду.

Война объявлена.

Получил приказ, забрал проект и поехал к вам за истиной. У вас эталон килограмма. А нельзя ли с его помощью и тонну сделать эталоном? А то как наш труд мерить? Никто не знает. Одни предлагают в качестве измерителя условную тонну, другие говорят: надо мерить тонну по ее трудоемкости. И доказывают: тонна тонне — рознь. Одно изделие весом в тонну будешь неделю делать, а другую тонну за день сварганишь... Третьи утверждают, что просто тонна и без того хороша, не надо никаких перемен. Так и получается, что наша тонна вообще определенного веса не имеет, будто она в невесомости.

Мне мой приятель говорит:

— На кого ты полез, Сергей? На что замахнулся? Раз нам планируют тонны, значит, это и есть определяющий эталон. Разве у нас металла в стране нет? Даем стали больше, чем Америка. Что с этим металлом делать? Солить его, что ли? Вот и гоним его в дело.

— Если бы, — отвечаю ему, — самолеты планировались бы тоже в тоннах — ни один не взлетел бы.

— У нас, слава богу, не самолеты, а Тяжмаш. Наши машины не летают. Они на земле стоят. И обязаны стоять прочно. А земля любой вес выдержит. Так что наш эталон от земли идет.

— Абсолютный вес стана не имеет никакого значения. Если ты действительно хочешь экономию навести, то экономь на серийной продукции: на ножах, вилках, ложках. Их же выпускают сотни миллионов штук, миллиарды... На каждой вилке хотя бы по грамму, знаешь, сколько это получится? Вилка вообще должна быть невесомой, такую вилку и в руки приятно взять...

— А вдруг ножи и вилки тоже в тоннах планируются? Как же быть тогда с вилочным планом?

— Ты проверь и внеси предложение. Дарю. Еще одно авторское свидетельство заработаешь.

— Спасибо. А ты знаешь, например, сколько наша тонна весит в Америке?

— Зачем мне это знать? У них стихийная экономика.

— Так знай, семьсот пятьдесят килограммов. На такое же изделие у них уходит меньше металла.

— Опять мудришь? На Луне твоя тонна весила бы и того меньше — всего сто шестьдесят шесть килограммов.

— Все равно я докажу свою правоту. Буду бороться. Поеду в Палату мер и весов.

— Нашел куда ехать.

Тут мой приятель действительно прав. Я, натурально, понимаю, что вы не всемогущий, но начать решил именно с вас, ибо вы и есть главный хранитель. Вы тут ловите миллиардные доли грамма, а у нас тонны летят на ветер, одной стружки в стране производится миллион тонн в год. Ну стружка еще куда ни шло, ее можно снова в дело пустить, а искусственно утяжеленные машины, прокат, трубы, слитки — это уже прямая потеря, ее ничем не восполнишь.

Эталоны меры и веса существуют, их должно иметь и хранить. Вот у разных народов были разные меры длины: метры, футы, аршины. И родилась мудрая пословица: «Не мерь на свой аршин». А у нас на Тяжмаше обратная цель получается — только на свой аршин и меряем.

Поэтому я и спрашиваю: где же истина? В чем она?

Извините, Сергей Петрович, что я посмотрел на часы. У меня на 15.00 назначена экскурсия, так что я на всякий случай — время еще есть. К нам ведь многие приходят: студенты, академики, метрологи. Даже заморские гости нас посещают. И я все наши богатства перед гостями раскрываю, как перед вами раскрыл.

Не скажу, чтобы ваша исповедь привела меня в сильное изумление, я ведь тут больше сорока лет работаю, все ступени прошел, был сначала младшим хранителем, потом старшим, а теперь я есть главный хранитель килограмма, так что мне многое довелось повидать и выслушать, но все же, признаюсь, с подобными исповедями не часто приходят. Меня больше взволновала ваша личная судьба и особенно этот приказ...

Я, безусловно, не берусь за такую задачу, чтобы объяснить вашу тоннажную чехарду с научной точки зрения, очевидно, на данном этапе это вообще невозможно сделать, но все же в меру своих сил и возможностей постараюсь развеять ваши сомнения.