– По ней не скажешь, что бедная и что заездил. Между прочим, у африканских бушменов всю жизнь торчит. С малых лет. Даже после соития не опадает. Нет, серьезно.

– Знаешь, давай и тебе кого-то организуем. Снизу лаборанточку. Или крановщицу, монтажницу. Это ж просто. За удовольствие и честь сочтут с тобой в сауне попариться на сто сорок четвертом. Чего ж монашествовать, раз торчит! А то мне даже как-то неудобно.

– Тебе не поэтому неудобно. Тебе неудобно, что ты сам так раскобеляжничался. Нет, серьезно.

– Ну, почему – я же с женой…

– Так и что, что с женой. У всех живых тварей это для зачатия, продолжения рода. Только люди да их братья по происхождению, обезьяны, так жируют. Даже на собак я зря, на кобелей – хотя и они около человека развратились. А нам с тобой тем более есть на что тратить эту силу… нет, я серьезно.

– Ага… сублимировать, значит?

– Вот именно. Возгонять. Ближе к голове. И рукам…

– Ба! – перебил его Панкратов. – Зачем крановщицы – поимей тетю Нину, Нину Николаевну. Она хоть и под сорок, но еще вполне. Обрадуй ее, она же к тебе неровно дышит… – Тут он увидел направленный на него кинжальный какой-то взгляд Имярека, сбился с тона, отступил, даже поднял руки. – Все-все, ни слова больше. Не буду. Забыли.

– И чтоб кобелиных разговоров здесь у нас больше не было, – очень внятно закрыл НетСурьез тему.

«Вот гад, как он меня!.. – думал потом Миша. – То я ему поросенок, то кобель. А как поглядел, когда я про Нину-то… Во псих, никого в душу не пустит. Но ведь если по крупному – он прав, а?.. Здесь явная добавка жизненной силы от „молодого времени“, которое черпаем из начал шторм-циклов в МВ. Из начала творения миров! Что же, Меняющаяся Вселенная мне это дарует, чтобы я на бабе сопел?..»

В следующий визит Али снизу он не отправился с ней в люкс, а прямо на крыше взял сумку с харчами, сказал:

– Все, мотай вниз. Вывези детей на природу. И не появляйся, пока не позову.

– Миш, ты не заболел? – обеспокоилась та; она приготовила себя к иному и вообще была эти дни как в любовном чаду – привыкла. («Ну и что, что он груб со мной, валит на пол. Значит, желанная. И он мой желанный – Миша, Мишечка, Мишаня…»)

– Не заболел, не заболел! – Он крепко стиснул ее, от души шлепнул всей пятерней по надлежащему месту – чтоб усвоила, что не заболел, – и направил той же дланью к люку. – Как в той песне, знаешь: «Мени с жинкой не возыться…» А еще в народе говорят: «у молодки розсвербылося». Так что – брысь!

– Ну и пожалуйста! – Аля отстраняюще повела сперва головой, потом плечом, потом бедром, повела так, что Миша едва не устремился за ней. Но сдержался.

И далее было строго: пост, одиночество, сублимация, никаких утех. Аскеты древнеиндийские, безволосые вселенские йогины. И немного саламандры Чапека.

В этом была какая-то странноватая естественность: что почти не надо им пищи, что голые среди сложной аппаратуры – и что работают без устали. Все это не имело значения. Главное, тиресно и получается. Наполненность «молодым временем» – точнее, таким пространством-временем, творящим вверху, в Шаре, миры, – была упругой, одухотворенно-чувственной и самоудовлетворяющей.

Не было странности. Они прикоснулись к первичному, все отпавшее было просто лишним, вторичным.

Главное же – такая работа: Дробление. Многократное умножение вещества! В сущности сотворение его. Постепенно и Миша дозрел до значимости ее – даже, выходя из бункера на крышу, на Меняющуюся Вселенную над головой посматривал несколько спесиво: похоже, мы додумались до того, чего там еще нет; вообще нет в природе. Ну, не совсем «мы», в основном Имярек НетСурьез – но и я при этом деле. Там шторм-цикл за шторм-циклом одно и то же – а мы множим. А? Вот вам и «товды-ковды», законы сохранения.

Поиски режимов в Лабдробдрибе длились долго. Но для них времени почти нисколько не прошло – биологического; если и вовсе не наоборот. А по наработанному, по понятому и даже по чувству первички – ого!

…Поморочиться пришлось еще с выделением энергии, с ее избытком, который непонятно откуда возникал при Дроблении-2. А поскольку на этой ступени под НПВ-молотами на площадке стенда возникали из кучек кучи, да еще раскаленные, то в Лабдробдрибе теперь было жарко и голым. Приходилось продувать бункер.

Цель была создать Материк – и ясно, что такими способами это никуда не годилось. Там, под Внешкольцом, даже небольшая холодная «открытка» пышила огненно.

Режим нашли почти идеальный, когда вспомнили о ядерном магнитном резонансе. Электроды снабдили надлежащими катушками-соленоидами. С ними полевой НПВ-молот дробил, рвал во времени «ядерные нити» на 1700–1800 «обрывков» – и каждый становился затравкой для новых нуклонов, новых ядер, новых атомов. Теперь не только стабильных, но и даже очень холодных. Ядерный резонанс забирал лишнюю энергию Дробления настолько, что финальные кучки оказывались при температуре около абсолютного нуля.

Поиск режимов был завершен.

…огненное острие башни

вонзалось в тьму Шара,

в нем мощно жила иная Вселенная,

рядом – и недостижимо далеко,

в их власти – и властвовала над ними.

– Теперь там нужно строить что-то такое же. – НетСурьез мотнул головой в сторону стенда, электродов, изоляторов. – Соразмерно.

«Там» и «Соразмерно» – значило: под Внешкольцом и для Материка.

То есть, собственно, в новогоднюю ночь текущую, на Капитанском мостике Внешкольца находилось необычно много людей. Гораздо больше, чем надо, по мнению НетСурьеза: Любарский, Буров, Мендельзон, Васюк-Басистов, Волков, Климов, Шпортько-младший… и еще другие из верхушки намеревались прийти.

В то же время ни одного лишнего человека не оставалось ни в башне, ни в зоне. Даже Алю с близнецами Панкратов спровадил к Васюкам – встречать Новый год; благо малыши, которым пошел пятый год, сравнялись с их Мишкой. Туда же Людмила Сергеевна Малюта отправила с ними своего Игорька, который по возрасту и развитию догонял Сашича и Димыча. Сама она была в координаторе. Анатолий Андреевич во встрече Нового года также не участвовал.

Потому, собственно, и выбрали для эксперимента время новогодия.

Люди, для которых не существует Вселенная, не существуют сами по себе. Они только часть мировых процессов, микроскопическая их часть. Для ниивцев Вселенная существовала, жила; даже не одна. В Большой, в небе галактик перемещалась бывшая туманность Андромеды, посылая сюда свой образ-фантом. В малой, Меняющейся, чередовались турбуленция и ламинар, штормы и паузы-штили, дни и ночи циклов миропроявления. Из них светили на полигон МВ-солнца, каждые десять секунд новое.

Оставшиеся в эту ночь в институте (одни делать, другие страховать, третьи наблюдать и сопереживать) находились и в той и в другой; точнее, между той и другой. А тем самым в двух Вселенных сразу. И сейчас они исполняли особо первичное: во Вселенной делали вселенское.