И без провоцирующих объявлений.

Во всяком случае, Альтер Абрамович так считал. Что он сравним с ГенБио. Раньше он считал, что и с Пецем-Корневым сравним: а Любарского заведомо превосходит. Нет, а что же!

Итак, НПВ-«вспаханные» валуны раздробили, разровняли в холмистое плато; прикрыли той пленкой – сто десять квадратных километров, чтоб вы мне все были здоровеньки и не кашляли!.. Если бы не пленка, ничего дальше не получилось бы! Под нее и высевал Геннадий Борисович в компании с Витюшей и лаборантками/любовницами свои культуры, которые превращали кремнистую пыль и щебень в кишащий микроорганизмами студень.

Немалым оказался вклад и Бурова с Панкратовым. Не такой, как у снабженцев, но все-таки тоже наличествовал. Они организовали над полигоном, точно над «открыткой» в центре отверзание хлябей небесных – в нужной дозе в нужные моменты. Небольшая такая Ловушка-ЛОМик с К300 с внешнего края кольца устремляла свое жерло на плывущие в небе около Шара облака подходящих размеров и плотности. Ам! – и нет; только рокот, короткое громовое ворчание. Это назвали облакопроводом (когда что-то сделано, раз плюнуть – назвать это сделанное).

Хроника Оживления:

Внизу были свет и быстрота,

вверху – медленность и мрак…

Сконденсированное облако выжималось губкой над камнями и пылью Аскании-2, проливалось дождем. Благодатным ливнем. Это было особенно кстати, когда бактерии ГенБио заработали, начали творить из камней почвы; пленку можно было снять.

Само собой, что и МВ-солнца в эти К-дни и К-годы пришлось регулировать – пожарче, поярче, чтоб забродило все в первозданной бактериальной смеси поинтенсивнее; вспучивалось, пузырилось, лопалось с неблагоуханным выделением болотных миазмов.

В эти дни/секунды К-апреля кончилось самое долгое и трудное: работа бактерий над безжизненным камнем; они покрылись лишайниками, затем стали раскисать, разлагаться. Сперва атмосфера была болотно-метановая. Постепенно очистилась. Воздух подавали извне: стометровый слой над всем К8640-пространством.

В итоге сначала получилась непролазная грязь и вонища. Но затем все лишнее быстро – К-быстро – поглощали и осушали модифицированные СЗВ (сине-зеленые водоросли) и ярко-зеленые кислородообразующие мхи Иорданцева.

Блекло светящийся туман закачанного воздуха,

и в середине электросварочно-яркая «открытка».

К этому времени образовалась почва-грязь и травы. В них зажужжали насекомые. Далее надо было засевать и заселять. Солнца перевели на нормальный режим; до этого на полигоне царила знойная Африка.

Буров гордился:

– Сто тысяч светил, сто тысяч новых небес – ни пропуска, ни сбоя!

Как будто обеспечивал солнца он сам, а не Меняющаяся Вселенная.

Отрегулировали приближение солнц по сезонам – и все месяцы календаря Иерихонского теперь были настоящие; хоть по внешнему счету длились пять минут.

Наиболее часты были визиты-снования на Асканию-2 ГенБио с Витюшей и помощницами. На барже и на катере. С семенами и саженцами. С сельхозмашинами и инструментом. И со Шпортьками. Старший, Давыд Никитич, даже сетовал, что запустил дела в своем родном колхозе. Но и он кое-что затаил в уме.

– Вот теперь пошел полноценный биос! – заявил ГенБио. – Скоро не отличим Асканию-два от ее оригинала на Херсонщине.

Запущены и пасутся на возникших травах первые скоты: овцы, козы. Летают птицы – прибыли сами, нашли дорогу. Растут высаженные кусты, ореховые деревья. Есть ставки, в них уже тина и квакают лягушки.

– Как хотите, Борисыч, но Аскания будет не та. Все здесь обречено на животноводство: чтоб пахать – надо жить тут… – дополнил шефа Витюша Статуя Командора; возвел и опустил брови. Он любил выражаться несколько драматически – правда, без мата.

В Катагани прошел час, на полигоне минул год.

Поскольку сашень – февраль, то прохладно. Но зима имени Терещенко умеренна и бесснежна – да и откуда взяться снегу!

Для скотины запасли копёшки. Даже силос. Подсолнухи. Жуют, дают навоз.

По своей доминанте обетованности – раз за дело взялся человек, все должно быть лучше, чем у природы! – ГенБио создал и мхи-белки для скота.

– Все! – распорядился он. – Никаких саженцев более: просто швыряем в поля, на почву всякие семена. Чья возьмет, та и прорастет.

Это он сказал на Внешкольце, видя «открытку» на экранах Капитанского мостика – крупно – и ее же в виде яркого прямоугольничка через светофильтры – под штангами и градусной сетью. Гораздо меньшей самого Внешкольца, «пульта».

– Если просто швырять, то посеете на титан, на поддон, – возразил ему Буров. – Видите, какая она. Промахнетесь. Нужно прицельно, координатно, по градусам, по минутам-секундам. Или из кабины.

Высевали и по градусам, и из кабины.

Все это было в К-годы-часы 19 октября, с восемьдесят пятого по сто девятый от Сотворения. Годы оживления, годы становления.

Дело пошло.

К-даты с «сашенями-пеценями», числами МВ-солнц и прочего вместе с краткими сводками дел были на диске и здешнего компьютера в комнате Любарского. Он поигрывал пальцами на клавиатуре, листал земные дни, полигонные К-годы, десятилетия и века; это помогало вспоминать. Но мыслью старался подняться над всеми подробностями, выискивал главное. А главное было: где, когда и как они, начав так хорошо и крупно, съехали в болото, в мелкость?..

Итак, дело пошло.

Если быть честным, оно не совсем пошло.

Получилось не то, что по своей полной программе Иорданцев мечтал и хотел (и мог) создать: сперва из бактериальных газовых выделений кислородо-азотно-углекислую атмосферу, а в ней влагу, облака, тучи; отверзнуть свои хляби небесные, не одалживаться извне, так наполнить свои реки и озера… а уж потом бактериями вывести почвы и растения, насекомых, мелкую живность.

– Главный изъян, cher ami, – сетовал он Любарскому, – нет круговорота воды в здешнем тихом омуте. Заимствовать из облаков – не то!

– Но для такого дела вам требуется если и не планета, то крупный материк, – замечал Любарский.

– Вот именно! Старайтесь же, черти. Думайте дальше.

Не изъян – приговор. Вода была постоянной проблемой. Год – час. Чтобы оросить такую территорию, облака было мало, туча была нужна. А где их, туч, напасешься? А вода это жизнь.

Да, Ловушками-фрезами они сделали на острове две выемки, на порядок обширнее и глубже обычных прудов; наполнили их водой из облаков над Катаганью, проходивших около Шара. Получились Северное озеро и Восточное озеро. В них развели рыб, а лягушки и камыш завелись сами. Скот приходил сюда на водопой. Ниивцы в свои визиты здесь купались, загорали под диковинными солнцами – со звездами и тьмой вперемешку. Воды хватало – без дозаправки из облаков – лет на двадцать пять, тридцать. То есть на сутки с небольшим.