Нереализованы они остались, во-первых, потому, что на Земле, слава богу, не произошла ни ядерная, ни биологическая война. А чтоб их использовать или хотя бы проверить в мирных обстоятельствах, – требовалась отдельная планета.

Вот в НИИ НПВ как раз и замаячила… ну, хоть и не планета, но все-таки свой Материк. К тому же ускоренный и на изолированном полигоне. А когда выяснилось, что вместо Материка едва наскребли вещества на остров, душа Геннадия Борисовича уже разгорелась. Старик увлекся. Биологические процессы в природе медленны, многолетни, а то и многовековы. А здесь, главное дело, он результат увидит, доживет.

– Ладно, cher ami, сделаем, что удастся.

– В качестве первой примерки, – добавил Варфоломей Дормидонтович. – От замысла мы не отказываемся.

Если бы Варфоломей Дормидонтович был жизневед, то непременно придал бы значение тому, что за короткое время, два месяца конца лета и начала осени, нагромоздились столь крутые и интересные перемены: мало того, что тронулась со своего места в небе галактик Туманность Андромеды, а в НИИ НПВ произошел катастрофический Шаротряс, погибли два лидера – но и пришли в институт три отчетливо необыкновенных человека: Дуся Климов, НетСурьез и ГенБио – с лихими знаниями, мыслями, идеями. Да еще быстро развился Панкратов, без которого теперь невозможно и представить все дела. На лидерство никто из них не претендовал, выпячивали их сами наработки. Ими если и не восполнялась утрата Пеца и Корнева, то дополнялся и развивался далее их вклад.

Но поскольку он был не жизневед, а астрофизик и плохой директор, то значения этому не придал.

– Галактики вращаются в свое галактическое удовольствие. Вся Вселенная живет так! – тезис ГенБио; именно на этом было замешано и его творчество, и долгожительство. – И М31 прет сюда в свое удовольствие, будьте уверены. Это всегда нужно учитывать. Как? Жить в свое удовольствие. Мир живет не для нас – для себя. Бог тоже.

Это высказывание он произнес, уже основательно познакомившись с НИИ, с Меняющейся Вселенной в кабине ГиМ-2, даже с глобальной катавасией вокруг дрейфа галактики М31. И оно свидетельствует, насколько этот человек верил в жизнь. Во всежизнь, первичную жизнь, часть от малой части которой – наша.

У него не было сомнений, что Вселенная – жива, одухотворена и высокоразумна. Живая цельность, необозримо огромный живой организм, в котором все взаимосвязано и взаимодействует.

«Галактики – лишь поры тела Вселенной, поры Универсума» – еще его высказывание; может, и с перехлестом, но показывает натуру.

И именно – да! – Вселенная, ее существо-время, живет насыщенно и полнокровно во всех своих проявлениях, от шторм-циклов и вспышек сверхновых до желудочных сокращений ползущего червя. В свое удовольствие во всем.

Эта несокрушимая вера в бога-жизнь пропитала его; она заменяла Геннадию Борисовичу диеты и режим, поддерживала его во французском маки и в заключении.

И кстати, высказывания эти, как и многие иные, были произнесены им в хорошем застолье с «верхними». И в сауне на сто сорок четвертом уровне. Или на мчащейся НПВ-«Бригантине» под МВ-солнцами среди мечущихся звезд.

Ему особенно понравилась организованная на верхотуре К-жизнь с обеспечением и комфортом в свое удовольствие – для высокосложной плодотворной работы так же в свое полное удовольствие. «Ну, cher ami, вы сами все поняли давно!»

Пробирки Иорданцева были не менее серьезны, чем у Ило и Эоли в помянутом выше романе.

Если точнее, то наличествовали не столько пробирки, но автоклавы строгой герметизации, хранившиеся всегда при отрицательной температуре, в морозилке; и наборы сложных препаратов, и закодированные на полную нерасшифруемость рецепты.

Все это предназначалось для ядерно-биологической войны; впрочем, годилось и для ликвидации последствий такой войны. В два приема: чистка и биооживление.

(Чистильщик – это было его задание в той биошарашке п/я №… Не только его, объявили конкурс: победителю светила немедленная свобода, орден, квартира в Москве, своя лаборатория, членство в Академии – всё. Он вывел породу кремнийорганических хлоробактерий. Под герметичными стеклянными колпаками они, будучи выпущены из пробирки, поедали, превращая в газ, воду и оксиды все органическое и живое: древесину, насекомых, почву, мышей… А прикончив это, принимались друг за друга. Самоуничтожались.

В сочетании с ядерной бомбардировкой чистильщиком можно было покорять сразу материки, а то и иные планеты: все живое, что уцелело бы от огня и радиации, выедалось до последней клетки. Да и зачем оно, действительно, нужно – покалеченное радиацией, мутировавшее. Лучше начать с чистого листа.

Иорданцев вывел культуру чистильщика, проверил – и не сообщил. Знал только лаборант Витюша, которого ему затем пришлось из-за этого таскать с собой всю жизнь. Держать при себе. Благоволить. Закрывать глаза на его пристрастие к лабораторному спирту – и так далее.

И герметические контейнеры с культурами и препаратами тщательно хранить, перевозить всегда с собой, при себе, не спуская глаз – с места на место.)

Для «с чистого листа» у него была идея оживления. Оживления убитого ядерной войной мира, природы. Или не ядерной, биологической, тем же чистильщиком, если его изобретут другие.

Микробиологическим оживлением Иорданцев занялся позже, в Подмосковье, в Биоцентре в Пущино; снова потому, что маячила ядерная война, радиоактивные пустоши после нее. Их следовало потом как-то возвращать к жизни. Но опыты требовались масштабные, с затратами – развернуть их не дали.

Эти контейнеры-автоклавы содержали не менее активные (хоть и направленные в другую сторону, в жизнь) бактерии, препараты и культуры; за ними тоже нужен был глаз да глаз.

Впереди были сто К-лет, век до Оживления (с большой буквы) Аскании-2, четыре земных дня с часами. И шесть веков до ее гибели – двадцать пять дней.

…В принципе для территории Аскании хватило бы упаковки с К100 на полигоне – тогда собранная порода заполнила бы его до краев. Но в это не вписывались МВ-солнца; они наибольше могли сиять десять земных секунд – таковы оказывались К-сутки, а за час набегал К-год; к этому режиму на самом пределе подходили окраинные МВ-галактики. На это была настроена электроника, автоматика и вся техника солнцепровода. То есть на К8640 – сутки за десять земных секунд.

Если честно, то для такого пятачка и МВ-солнца были необязательны; обошлись бы искусственным освещением. Но солнца-то уже были, работали.

…В замыслах и душах ниивцев все-таки жил, трепыхался Материк. Атлантида. Тоже на «А», но гораздо романтичнее, вселенскее.

В следующие дни пошли вылазки НПВ-баржей и катерами на «открытку». Тоже с Ловушками-фрезами: дробить, мельчить до крупиц, до пыли слишком крупные валуны – увеличить поверхность контакта для оксибактерий ГенБио. И – пожарче МВ-солнца; знойное лето с жарким звездным небом.

В работе участвовал и Геннадий Борисович. Он именовал НПВ-фрезы «плугами»; они и вправду пахали по камням.

Теперь пригодилось подлинное К-времяисчисление по-иерихонски, приобрели смысл отрегулированные Терещенко сезоны. До сей поры это были математические и астрономические забавы над грудой мертвых камней.

…Далее я адресую читателя к соответствующим страницам романа «За перевалом» и не стану здесь повторять уже развитую однажды идею.

К тому же К-Материка не было – и в первом применении ГенБио смог развернуться на «пятачке» в сто десять квадратных километров далеко не в полном масштабе своей разработки и блеске замыслов (как и Ило в том романе, кстати). Так что если смотреть с этой, чисто практической стороны, то его исследовательский подвиг и вправду был, пожалуй, сравним с ловушечно-снабженческим подвигом Альтера Абрамовича при участии Венчика Бугаева, чтоб он так жил: добыть соответствующее количество пленки, чтобы ею накрыть всю будущую Асканию-Нова-2, – это вам не жук начхал. Надо знать, где взять и суметь взять эти два вагона ее; на удалении шестьсот километров через облако вблизи горизонта – в перевальной фирме соседней республики.