На пределе сил он поднялся на площадку ГиМ – там были трое: Миша и Климов у перил, запивали бутерброды кофе из стаканчиков, Терещенко склонился над клавишами скошенного куба пульта, что-то выверял – метнулся к нацеленному в МВ белому стволу и что есть силы шарахнул по нему ломом. Гул пошел, как из пустой бочки, – и перешел в неутихающую реверберацию. Ствол двухступенчатого ЛОМДа сместился. Это у Любарского было четко продумано: прежде всего сбить прицел, тогда НПВ-луч отклонится, не пойдет в МВ, ничего не захватит.

– Растакую мать!.. – только и успел произнести Климов.

Пси-заряд у директора был еще не весь. Он повернулся с поднятым ломом к пульту – и гахнул им во всю мощь прямо перед лицом ошеломленного бригадира по индикаторной панели, по рукоятям точной настройки, по табло времен, по каре клавиш… Тоже гул, звон, что-то лопнуло, заискрило, погасло, загорелось, дало дым и запах.

После этого Варфоломей Дормидонтович уронил свое орудие спасения мира, против которого нет приема, опустился на железные листы, рванул на груди застегнутую еще в Овечьем не на те пуговицы фуфайку, лег на бок. Ему стало плохо.

Шел:

Над ними сиренево накалялось МВ-небо очередного шторм-цикла, 702145648-го от Таращанской катастрофы.

Внизу перечеркнутое эллипсами плането-орбит разгоралось над полигоном новое 325171 МВ-солнце из окраинной галактики.

Позже установили: 702145648-й действительно был антивещественный цикл. Как и все четные.

Автор просто не знает, что и сказать.

Это как раньше в общественных банях вывешивали объявления: «Администрация не несет ответственности за содержимое ваших карманов», так, наверное, надо и мне: «Автор не несет ответственности за поступки своих персонажей». Ну что это такое!

…Будем откровенны: не повезло все-таки НИИ НПВ с новым директором. Видел ведь обоими глазами: едят люди. Кушают. Не могли они это делать при включенной вертикальной установке. Не исполняли они захват.

И депешу его снизу Петренко успел передать. Не поняли, но притормозили. Не было необходимости крушить ломом труд многих дней. А он…

Но с другой стороны: когда ж ему тут было вникать и разбираться. Надо успеть спасти, вот и все. И спас – как смог.

И приказ свой нелепый о времени написал, как умел… а тоже надо было. Потому что понимал то, чего другие не понимали. Криво-косо, с натугой и сомнениями, но понимал. Чуял. Другие-то ведь совсем ничего.

Потом не однажды довелось Варфоломею Дормидонтовичу кривить лицо в виноватую улыбку при встречах с Климовым. А тот чувствовал – и всякий раз восклицал:

– Распротакую мать!.. Такая была установка!..

Реальным фактом для всех оскорбленных создателей ГиМ-3, энтузиастов проекта, оставалось то, что Бармалеич где-то чего-то прочитал – пусть даже и на дискетах «великого Хрыча», взвился на дыбы и понес. Пеца начитался. И – железякой по точной технике, как американский жлоб из телесериала, это ж надо! Поэтому наседали на него разгоряченные Панкратов, Буров и другие:

– Бармалеич, что вы себе думали: шарахнуть ломом по предельно заряженной Ловушке! Там вторая ступень – цистерна со сконцентрированным межпланетным пространством… Вы же сбили центровку поля! Там же были точно выставленные электроды под высоким напряжением. Представляете, как мог рвануть «триллионник». От башни бы ничего не осталось… да не только!

На что Варфоломей Дормидонтович мог ответить одно:

– Ну… в этом случае погибли бы мы. От силы институт. Самое большее – разрушилась бы Катагань. Но и все.

А Бор Борыч Мендельзон в доверительных разговорах с членами координационного совета, то с одним, то с другим, прямо и нелицеприятно поднимал вопрос о немедленном снятии Любарского.

– Слушайте, нельзя его оставлять директором, опасно! – гудел он. – Уж лучше Валю Синицу. Так что давайте. Как сказано у классика, чем мы его породили… голосованием то есть, тем и снимем.

Конечно, он не думал, что вернутся к кандидатуре Вали Синицы. А вот к его собственной…

Лишь проверочный опыт реабилитировал Варфоломея Дормидонтовича.

День 18 ноября ушел на то, что восстановили установку и перенастроили всю схему: ЛОМ-«триллионник» на вышке в паре с двумя Ловушками – внизу и на краю крыши. Теперь эта цепочка должна была действовать в обратном порядке: пересылать камни с полигона на крышу, чтобы отсюда – в МВ. После того как Асканию пустили на распыл, там мало осталось крупных; но подобрали несколько – тонн по двадцать-тридцать.

…Перед опытом НетСурьез заупрямился, просто шел на скандал:

– Не то делаете, не то! Неграмотно. Вы проверяете сейчас не теорию Пеца, а обоснованно ли Бармалеич навалил в штаны. Это разные вещи.

Даже Буров поморщился:

– Фу, как грубо!

Такому его поведению предшествовало основательное знакомство Имярека с теорией Пеца. Еще неясно было, правильна ли идея антивещества в МВ – но за сам вселенский размах он ее зауважал.

Почти весь день 19 ноября (то есть, собственно, несколько месяцев) он приходил в «пецарий-любарий» на сто двадцать втором уровне, садился за компьютер, читал, просчитывал все формулы. Находил Варфоломея Дормидонтовича, выспрашивал у него, что непонятно. Попутно выяснилось, что НетСурьез не слушал монолог-диалог Пеца и Корнева предсмертный: даже не знал о нем. Теперь здесь же послушал запись… Так Любарский выводил и его на высший уровень осознания-различения: что мы делаем, что с нами делается – и где под видом одного другое.

Впрочем, для Имярека это было не откровение. Он был четвертый. Но так он проник глубже и шел дальше. Поэтому директор даже после реплики насчет штанов стоял и молчал. «Может, в самом деле я опять не то, не так? Главное, не форма выражения».

Дело было на вышке, на площадке возле кабины ГиМ-3, перед первым контрольным пуском.

– Да нет, я серьезно! – настаивал Имярек. – Вы истину хотите знать или что? По теории надо установить, действительно ли там, – НетСурьез боднул головой вверх, – сменяются вещественные и антивещественные циклы. Может, там еще что-то, откуда мы знаем! А для этого нужно… что? – Он оглядел всех.

– Ну что? – спросил Панкратов.

– Не забрасывать туда наше вещество… оно третье в этом деле! – а взять в МВ астероид из одного цикла, придержать в Ловушке – и перебросить в следующий цикл. К чему-то поближе. Чтоб соприкоснулись. Если аннигильнёт – все правильно. А уж после этого опыта можно соваться с нашим валуном. Нет, серьезно. Так ведь оно по строгой логике-то.

– Нет, не серьезно, – помотал головой Буров. – Брать оттуда что-то в Ловушку… вы меня извините!

– Не в Ловушку же, не в предмет – в К-пространство. К-вакуум. Ведь в ней, в «трилионнике», все равно как в космосе, ты же знаешь. Стенок не коснется. Ничего не будет. Мы уже так брали, когда «взвешивали»! Можно не втягивать в Ловушку, подержать в пространстве вблизи барьера при меньших К – пока там цикл сменится. Нет, ну серьезно же!

– Вообще-то, идея толковая, – задумчиво сказал Миша. – Как вы, Варфоломей Дормидонтович?

– Академически – да, – помолчав, сказал тот. – Но любая истина, даже академическая, подразумевает, что постигающие ее должны уцелеть. А тем самым – осторожность. Иначе кому ж она понадобится. Когда вы «взвешивали», не знали – что. Теперь знаем. При альтернативе: вспыхнуть, аннигилировать всей планетой – невредно и навалить в штаны. Так что сначала проверим с нашим веществом.