…И «нормальные» МВ-светила давали больше, чем от них ждали. Особенно с эллипсами «плането-орбит». (В таком наблюдении неясно было, что же более четкая реальность там: планета – или образованная ею в миллиардах оборотов около светила орбита; таким названием и примирили.) Не только темные дуги этих плането-орбит перечеркивали солнца-звезды, но и – утром, приближаясь, а иной раз и вечером, удаляясь, они показывали не то ореол, не то нимб – светящиеся эллипсы вокруг. Утренние огневые эллипсы Любарский и Климов понимали: это были размытые допланетные шлейфы, раскаленные, только отошедшие от протозвезды. А что означало превращение темной дуги орбитального эллипса планеты также в раскаленную, лучше было не задумываться.

Интересно выглядели МВ-солнца – двойные звезды. Массивная большая была размыта, ибо колебалась от шатаний около нее малой, голубой; та и вовсе размазывалась в сияющий обруч.

Дважды в МВ-небе роль солнца исполняла… соседняя МВ-галактика с ярким ядром, ближняя к окраинной; ее простоватая буровская автоматика выделяла и приближала пространственными линзами. Более того, и она засчитывалась на табло времен в «рядовые» МВ-солнца с теми же порядковыми номерами.

Но разве в этом дело?! Все работавшие на полигоне чувствовали себя и на Земле, и в иной Вселенной сразу. Это не могло быть просто работой – ради успеха, заработка, даже долга. Это была иная жизнь. Совсем иная.

Неслышный шум Вселенной проникал в души. И они становились Они.

В этот день из гор в Овечье ущелье, а из него вертолетом в НИИ доставили только два камня, сорокаметровых валуна. Хотели и третий, но возле горы вовремя заметили людей: не то туристы, не то геологи. Нельзя! Атас! Шухер! Полундра!

И под вечер разыгрался скандал. Тот же простой сакраментальный расчетик проделал Мендельзон, да еще сопоставил с «темпом», с позволения сказать, наполнения К-полигона веществом. Ни темпа не было, ни наполнения.

И уж он-то молчать не стал.

Собрали срочный координационный совет в узком кругу в трензале на К144, у бассейна. И хоть обстановка была патрицианской, древнеримской: расположились вокруг бассейна, кто в простыне, как в тоге, кто в халате, кто в плавках – остроты ситуации это не убавило. Резкости суждений тоже.

Александр Григорьевич Иерихонский теперь также выдал на-гора свои расчеты, наиболее полные; но слушали небрежно, знали. Для К-Атлантиды требовалось миллион, ну, самое малое полмиллиона кубических километров.

– Это если сравнять до уровня плато все горные хребты Евразийского материка, и то будет мало, – популярно объяснил он.

– А и кто же нам позволит их сравнять?!..

Варфоломей Дормидонтович изложил ситуацию с веществом с позиций астрофизики. По ней выходило, что вещественные тела вообще редчайшая штука во Вселенной, средняя плотность вещества убийственно мала: 3 × 10^–31 грамма в кубическом сантиметре…

– Это один атом на несколько кубометров мирового пространства. Да и атом-то, как правило, самый пустяковый, водородный или гелиевый. А те, что нам нужны, те, которые в камнях и рудах, – их не во всяком кубическом километре найдешь.

– А ближе, в Солнечной?

– Что же в Солнечной! Поднимите ночью голову вверх, увидите несколько планет – искорки в океане пространства. Вот и все. В Солнце, между прочим, в сто раз больше вещества, чем во всех планетах.

– А еще поближе: Юпитер со спутниками, астероидный пояс, Марс?

– До этого «поближе» десятки и сотни миллионов километров.

– А Луна, наконец? До нее-то точно дотянемся.

– Забудьте и думать! – с несвойственной ему резкостью жестко сказал Любарский. – Забудьте и думать!

Климов вздохнул, добавил:

– Земля и Луна – одна сатана. Это целое.

Оба хорошо помнили тот свой «опыт».

– А если вглубь Земли? Ловушки это могут. Сквозь всю мантию даже. Брать оттуда, откуда его больше никто все равно никогда не возьмет. Устроим сверхшахту в горах. За Овечьим…

– Так ведь миллион кубокилометров. Дебит нефтяных скважин от силы несколько таких кубов. Из шахт и рудников берут того меньше…

– Это нужно сотни ловушечных шахт по всей планете. Нереально.

– И что мы в итоге возьмем? Вспомните о геотермальном градиенте: тридцать градусов на километр… Псевдоученые сейчас чирикают о потеплении от парникового эффекта, озонового слоя. Все проще. Мы, наша цивилизация – тараканы на раскаляющейся сковородке. В форме шара. Накаляет ее усиливающийся радиоактивный распад. От него и этот градиент. Так что возьмем мы из глубин планеты раскаленную радиоактивную лаву… и что мы с ней будем делать?

– Еще и вулканы оттуда забьют, извергнутся. Уничтожат все живое.

Так выявилась главность и неразрешимость проблемы вещества.

Все наличествовало:

– МВ-солнца, возможность отрегулировать их не только по «дням», но и по сезонам; обеспечить на будущей Атлантиде зиму и лето, времена года;

– Внешкольцо с прецизионным слежением за всем, что под ним;

– Ловушки-монстры К8640 по углам полигона, обеспечивающие соответственное сжатие физического пространства-времени;

– тысячекилометровые пространства с сумеречной дымкой вдали и солнцем в окружении звезд, всякий день новых;

– даже К-календарь с «пеценями», «сашенями» и «шаренями».

Все было – ничего не было. Внутри К-полигона это великолепие обслуживало две НПВ-баржи (ржавые, речные, тяп-ляп приспособленные), несколько утесов с аппаратурой да титановый поддон, «полигон-корыто». И все.

Атлантида не вышла. Делали то, что в руки давалось, самообольщаясь вовсю: мы-ста! То, что дозволено было.

Не пришла в головы к нужному времени нужная идея, как надеялись. Хуже того, вместо нее явилась иная. Хоть это и не вошло в поговорку, но и самая плохая мысля тоже приходит опосля. Та, что пришла сейчас, была не мысля, а просто сволочь: «Если б заранее знали весь масштаб проблемы вещества, знали, что столкнутся с такими сложностями-медленностями (при всей-то их К-технике), то не начинали бы это дело вообще; оно не имело смысла».

– Ваша доктрина опережающего К-мышления, Виктор Федорович… – медленно сказал Мендельзон; он сидел в плетеном кресле-качалке у самой воды, – или точнее, может быть, слепого К-действия, опережающего мышление, на поверку оказалась простым старорежимным русским авось… – Откинулся в кресле и со вкусом добавил: – Лапотным.

Буров побагровел, но смолчал. Что он мог сказать?

Молчали и другие. Одно слово, один эпитет – а как ёмко обрисовалось все. Так оно и есть, при всей их технике и псевдознаниях.

…Бредут мужички с котомками и в лаптях. Неведомо куда. То ли дойдут, то ли нет. Авось там будет удача, добыча, заработок… а может, и нет. Смерды. До сих пор не выяснено, что от чего происходит: слово «смердеть» от «смерды» или наоборот.

Все есть – ничего нет. Растерянность, усталость.

Они были крепко ушиблены проектом К-Атлантиды. Видели и чувствовали, как иная Вселенная дает свет и тепло на полигон; свет и тепло, источник жизни. Только оживлять там было нечего: несколько островов-камней да куча металлолома.

…Добела раскаленное острие башни

вонзалось в тьму Шара,

в ней мощно жила иная Вселенная:

рядом – и недостижимо далеко,

в их власти – и властвовала над ними.