Авторитет комиссара падал, и в Ленинграде снова завязали дело уже в политотделе. Мотивировка – подрыв авторитета комиссара и командира. Они взяли верх, и Борцов получил взыскание по партийной линии. Ну, а если так, то обязательно на человека посыпятся все шишки, и Борцова необходимо стало снизить и по строевой линии. И вот он переведен к нам командиром БЧ-1.

Команда БЧ-1 о нем очень хорошо отзывается. Он зря людей не гоняет, обращается дружески. Но наше командование его не любит. Особенно старпом Шабшиевич. Он – прямая противоположность им. И поэтому ясно, что прощается одним, то ему никогда.

Спросил потом у Владимирова, командира отделения сигнальщиков, он объяснил, что все это случилось из-за него – он во время вахты в 2 часа ночи спустился в умывальник и заснул. Там его нашел дежурный по низам. За это его из командиров отделения перевели в сигнальщики. Борцов же, как командир, несет за это ответственность – малая требовательность.

Формально они правы, но почему до сих пор никакие командиры БЧ-2 не несли ответственности за подобные случаи? А случаев ухода с поста и сна на посту и в нашей БЧ хватало. Виновники получали наряды, «губу», строгий арест и т.д., а командиры никаких взысканий не получали. Вот Бондаренко дали 10 лет, а командиру – ничего. Почему же Борцову арест? То, что его весь комсостав не любит, это факт. Но, пожалуй, этого мало. Может, туг еще что-нибудь? Узнаю.

Вот к нему входят старпом и, явно нехотя, дежурный по кораблю и требуют сдачи оружия. Но он и не думает его сдавать и скоро их выпроваживает. Молодец! Я ему очень даже сочувствую. Прошу Фахрутдинова записать меня в расход на обед. Говорит, что и так расход большой, а мне на бачке оставят. Вредным типом стал этот Фахругдинов. Спокойно редко разговаривает. Больше кричит и ругается.Примерно в половине двенадцатого к Борцову вошел военком. О чем, интересно, будет говорить? Стараюсь подойти поближе к двери и послушать. Военком говорит тихо, почти ничего не слышно, но Борцова слышно довольно ясно. О чем начался разговор – не знаю. Начал понимать с того момента, когда Борцов обижался, почему ему писарь не дал пустого бланка командировочной, а послал его к командиру корабля, к которому он все равно должен был пойти за подписью.

Борцов тогда приказал писарю выдать ему бланк, но писарь, конечно, не дал. Борцов считал это не верным, т.к. он старше по званию, а приказ старшего по званию должен быть выполнен. Военком, конечно, с этим не согласен и объяснил ему, что у писаря особые полномочия, что он не подчиняется всем, кто старше его по званию.

Я с военкомом тоже согласен. Борцов в этом не прав.

Затем разговор зашел о том, почему Борцова на партсобрании осмеяли, издевались над ним, подрывали его авторитет и т.д. Я это плохо слышал и ничего не понял.

Потом Борцов стал просить военкома списать его с этого корабля куда-нибудь, хоть на катера, но на другой корабль, на фронт, но лишь бы уйти с «Волынца». Он говорил, что не может здесь работать, что здесь все основано на клеветничестве, подхалимстве, обмане, предательстве и лжи. Что в этой атмосфере он не может находиться, а военком может посодействовать, чтобы его списали. Военком ответил, что все эти его доводы не основательны, что он не может этого сделать, т.к. какой же он будет военком, если не сумел воспитать командира. Борцов ответил, что его в том духе, который на корабле, не воспитаешь. Он возмущался, как допустили, чтобы Шабшиевич – краснофлотец, стал старпомом, хотя он не имеет на это никакого права. Диплома об окончании штурманского училища у него не было.

Конечно, обидно Борцову это. Он сам штурман дальнего плаванья, а им командует какой-то самозванец. Военком сказал, что это не их дело, что диплом тот получил после и т.д. Затем Борцов стал указывать на массу глупостей, которые имеются на корабле, на все беспорядки. Во всем этом я его поддерживаю. Он прав. Это не военный корабль, а «пароход». В кают-компании уже обедают 12 человек.

Вдруг, жуя, из кают-компании выходит с красным лицом лекпом и спрашивает, указывая на каюту Борцова, откуда слышны громкие голоса: «Вы слышите? Чтобы никому ни слова. Поняли?! С этим не шутят!» Я махнул рукой. Ладно, мол, знаю и так, можете не беспокоиться. Скоро меня должны подменить. Я уже знаю, что супу мне будет половина миски. Суворов никогда не теряется. За время дежурства обнаружил в шкафу рядом с каютой «Вахтенный журнал» «Волынца» за 1915 г. Вот это, считаю, ценная вещь. Взял его в кубрик почитать – интересно чем занимался «Волынец» во время Первой мировой войны.

Я прав, супу чуть больше половины миски. На сколько Суворов обделил меня во втором и в мясе – судить не мог.

После обеда с трех часов Фахрутдинов снова предлагает мне постоять часика два. Я стою уже до 19 часов. К моему несчастью, на камбуз заступил Фахрутдинов, а он не лучше Суворова. Клеймович оставил ему на 15 чел. 25 порций расхода, а он боится, что ему самому ничего не останется. Налил, не мешая бачок одной воды. Суворов тоже был в расходе, так что Попов и Манышин получили 4 порции от Клеймовича. Клеймович с Поповым большие друзья. Он часто бывает у нас в кубрике. Не знаю, как Попов, но он Попова частенько приглашает на камбуз «попробовать» мисочку жареной картошки. Продал Кравцову 50 г табаку за 50 руб. С табаком очень плохо. С песком тоже.

Сегодня опять стою зенитную вахту. В 11.30 обстрел нашего завода, но снаряды рвутся от нас далековато – даже осколки не долетают. В 3 часа дня на большой высоте появился один «Юнкерc» и ушел, провожаемый стрельбой береговых зениток.

Поскольку наш сосед «Стойкий» стал гвардейским кораблем, сегодня у них будет праздник. Вчера им привезли водки…

Я стою в третью смену и поэтому в расходе. На камбузе Клеймович – получаю две порции первого, третьего и порядком второго, но в ужин не повезло – заступил Шиковец, а от этого ожидать хорошего было нечего.

На «Стойкий» прибыл вице-адмирал Дрозд. Вручил ордена и медали. На ужин им дали по 125 г водки, а после ужина на юте собрался джаз-оркестр и самодеятельность. Обстрел города к ужину прекратился, и ничто не мешало и нам слушать концерт. Ох, и достается теперь им – «драят» их почем зря! Ну и они свою «коробку» драят.

У нас, после завершения сегодня большой приборки, командир корабля лично осмотрел несколько кубриков (их всего-то 14), гальюн, баню, и др. помещения. Нашел массу непорядков: грязь, угольную пыль. Обратил внимание, что младшие командиры не умеют ему докладывать и прочее.

Ни дядюшка, ни тетушка не пришли и сегодня, хотя обещали прийти в воскресенье в начале апреля.

Сегодня с нашего орудия в ВМГ положили Рощина.

Утром политические и санитарные занятия. На политзанятии меня Кузнецов спросил о роли Сталина в гражданской войне. Санитарные занятия – о действии иприта. На «Стойком» сейчас все в противогазах, где бы ни находились. Разговоры о химической войне не прекращаются. Нам всем выдали противоипритные накидки. В 15 часов артобстрел города. Днем уже дня три плюсовая температура.

Стою зенитную вахту во вторую смену. Написал новый рапорт командиру корабля, прося вернуть в спецшколу. Передал рапорт Попову, тот Быкову, а Быков вернул обратно, сказав, чтобы я написал рапорт на его имя. Ну, это завтра. Старпом Шабшиевич уходит на какие-то курсы. Вместо него Кузнецов, оставаясь и командиром БЧ-2.

Часов в 15 немцы беглым огнем минут 10 били по Васильевскому острову.

Передал опять рапорт Попову, тот Фахрутдинову, а тот Быкову. Быков – Кузнецову. Вечером получил рапорт обратно с резолюциями: от Быкова: «Считаю, что к-ф Трифонов необходим в настоящее время на службе на л.к. «Волынец». От Кузнецова: «В настоящее время не могу Вас отпустить».