Несколько раз принимался идти снег. Почти весь День облака. Уже дней пять немец не бьет из орудий. С чего бы это? Обсуждаем, будет сегодня налет или нет? Если будут такие же облака, как днем, то не должно быть налета.

С 20 до 24-х стоим вахту с Жентычко. Разговорились с ним о возможности полетов человека на Луну, Марс и др. планеты. Я рассказал ему кое-что из того, что читал в научно-популярных журналах, что слышал в спецшколе на лекциях. Незаметно прошли часа полтора. Следующий час прошел в разговорах об этой войне, о наших походах, о запомнившихся случаях и пр. Время уже 22.30. Облака расходятся, на восточном горизонте виднеется чистое небо.

Хреново. Минут через 15-20 облака сошли совсем. Тревога! На Васильевском острове завыли сирены – значит, с той стороны идет самолет или самолеты. Кажется, слишком долго воют сирены, того и гляди разбудят коменданта, а идти будить его не хочется. Высказался об этом Жентычко. Решили не будить, пока не будет стрельбы. Может налет небольшой.

Слышим гул мотора, какой-то слишком громкий. Жентычко удивляется: «Что это за штука летит?» Вдруг гул перешел в резкий и противный свистяще-шипящий вой. Секунду прислушиваемся… «Ложись!» – кричу я Жентычко, и мы плюхаемся, уткнув носы в деревянный палубный настил. Секунды три ожидания, и какой-то удар по палубе, и что-то посыпалось на спину. Мы вскакиваем. Огонь на палубе метрах в 10 от нас. Бросаю винтовку, хватаю лопату, набираю в ящике песку и бегом к огню. Первый раз вижу «живую» зажигательную бомбу. Что с ними делать, нам рассказывали – тушить не водой, а засыпать песком. Для этого на палубе перед спардеком 4 ящика с песком и четыре совковые лопаты. Так вот она какая! Горит кусок металла, и от него во все стороны летят раскаленные огненные кусочки металла, которые, падая на деревянный настил палубы, продолжают гореть, прожигая и зажигая постепенно настил. Мелькает в голове мысль, что она может взорваться, но быстро исчезает. Действительно, не успел подбежать к горящей бомбе – небольшой взрыв, и пламя с осколками летит в стороны. Засыпаю бомбу песком. Лопат шесть, и все кончено. Разлетевшиеся горящие кусочки прихлопываю лопатой. Жентычко в это время расправился со второй бомбой, которая упала на палубу у края левого борта, сбросил ее лопатой за борт. Смотрю, на юте еще одна горит у самого борта. Кинул на нее лопату песку, сбил огонь и сбросил за борт.

Огляделись: на палубе огня больше нет, но на стенке рядом с нами горят еще две бомбы и разгорелись довольно сильно. Вокруг одной горит уже деревянный настил, от второй загорелась шина колеса на грузовой автомашине. Милиционер на стенке кричит: «Давай ведра!» Я ему в ответ: «На кой черт тебе ведра! Песок надо!» Приходится бегать с лопатой за песком на судно. Только отбежишь от бомбы, сразу темнота. Того и гляди, мимо сходни ступишь. Еще одну засыпали. А с последней дела хуже – с одной стороны машина, с другой приемники, ящики чертовски тяжелые. Смотрю – Жентычко, кряхтя, тащит ящик с песком. Я принялся отворачивать приемники в сторону, а потом засыпать горящую бомбу песком. Вроде бы всю засыпал, а из-под песка огонь все равно выбивается. Похлопал по нему лопатой – сбил. Все в порядке!

Смотрю, начали выбегать наверх, разбуженные нашей беготней по палубе, матросы команды и наши. Выбежали политрук, старпом, комендант и другое корабельное начальство. Политрук спрашивает: «Где разорвались бомбы?» «На палубе». «Не врите, не сейте панику!» Говорю ему, что три бомбы упали на палубу, и, горели и если бы Вы не спали, то сами увидели бы.

Старшина: «Далеко разорвались?» «На палубе». «Пошел к черту, где?» А я уже одну засыпанную песком бомбу откопал. Горячая, чертовка, но в перчатках терпимо. «А это что, не бомба?» – говорю и сую бомбу ему в руки. Взял ее и…» Ах черт! Не сказал, что она горячая, все руки обжег». «Теперь поверил?»

Подошел политрук и спросил, где упали бомбы. Объяснил ему, что три на палубу, и показал следы их горения, и две на стенку. «А кто на вахте стоял?» «Я и Жентычко.» «Молодцы!» Через полчаса вышел комендант. «Почему не скидывали бомбы за борт, а гасили? Почему мне не доложили?» и т.д. Наверное, стыдно стало, что без него расправились с «зажигалками». Неужели он всерьез считает, что мы должны были бежать вниз, будить его и докладывать, что палуба горит, что прикажите делать? А не самим немедленно тушить бомбы? Но мы молчим. За нас заступился политрук: «Ну и хорошо сделали, что не доложили». Отвел коменданта в сторону и стал его успокаивать.

Около часа пошел спать и только сквозь сон слышал сильную стрельбу зениток и гул взрывов бомб. Утром Кошель, стоявший на вахте до 4-х утра, сказал, что часа в 2 ночи была еще тревога. Сильно бомбили Васильевский остров.

Утром пошел щипать ворс для подушки. Набил подушку, подхожу к кораблю. Смотрю, у трапа стоят комендант, знакомый старший лейтенант и еще какой-то командир в кожаном пальто. Высокий, здоровый. Козырнул я старшему лейтенанту и пошел в кубрик. За столом сидит какой-то старший политрук и беседует с Емельяновым. Только я принялся зашивать наволочку, входят комендант, старший лейтенант, тот, что в кожаном пальто, и наш политрук.

Все, кто был в кубрике, встали по стойке «смирно». Старший политрук попросил у командира в кожаном разрешения сесть. «Нет! И здесь у вас спят до 12 часов! Я же вам приказывал, чтобы люди не спали! Соберите всю вашу комендантскую команду», – обратился он к коменданту. «Краснофлотец Трифонов, – обратился комендант ко мне, – срочно всю нашу команду в ваш кубрик!» «Есть!» – ия выскочил в коридор. Через пару минут все, кто был свободен от вахт, человек 10, собрались в кубрике. Стоим у коек. «Какого года рождения?» – спрашивает в кожанке у Баулина. «С 1903». «Где служили?» «В подплаве.» Спрашивает у коменданта:

«Сколько у вас человек?» «18.» «А почему здесь только 10? Сколько у вас на вахте?» Комендант растерялся, пугается: «Один у трапа, два в машине, один в кочегарке». «А где еще четыре?» «Один у трапа, один в машине, два в кочегарке», – снова считает комендант и запнулся. Я хотел было подсказать ему, что один отпущен в город, один у трапа, три в машине и три в кочегарке. Очевидно, он забыл, что у нас три машины и три кочегарки.

Этот в кожанке оказался командиром нашего ООН (Отряда особого назначения) капитаном 2-го ранга Юрковским.

«Вы какой год служите?» – обратился к старшине Кожину. «Шестой». «А вы какой?» обратился он ко мне. «Доброволец», – отвечаю.

Какого года рождения, откуда?» «С двадцать пятого, из Кронштадта». Обращаясь к коменданту: «Нужно вам держать его, иначе он насмотрится на остальных и сам такой же будет». «А ну-ка, откройте рундук», – обращается к Баулину. У Баулина все в порядке. «А теперь вы». У меня не особенно в порядке. Я оправдываюсь, что брал наволочку и все разворошил. Смотрит другие рундуки. Не во всех порядок. Заглядывает в шкафы. «А туг что у вас такое? Свалка, что ли? Щетки, шинели, плащи, мешки, чемоданы, грязная роба, винтовки, ботинки. Вы, товарищ Линич, говорили им о необходимости наведения порядка в шкафах?» «Да, я вчера говорил». «Нет, вы говорильней занимались, а не делом. Говорю это при всей команде. Я через сутки навещу вас еще. Чтобы все было в порядке!»

Спросил, во сколько мы обедаем, как с едой. Ответили, что питание ничего, а режим питания стал объяснять комендант и опять спутался, так что кавторанг ничего не понял и сказал, что надо повесить режим питания, как на боевых кораблях, так как наше судно боевое (я для себя отметил, что не особенно). Спросил еще, на что мы жалуемся, какие к нему вопросы. Таковых не последовало. Собираясь выходить из кубрика, заметил рваные тапочки на ногах Иванова. Покрыл его. «У меня тоже одни сапоги. Я в них и в бой хожу, и на парад, и на прием к командующему». Наконец начальство ушло.

Старшина спрашивает у старшего политрука: «Где это он (имея в виду кавторанга) воевал?» Политрук ответил, что теперь весь штаб бывает на фронте. И он сам тоже несколько раз был в десантах. Начали мы прибираться к завтрашнему смотру. К 12-ти я пошел на вахту. Смотрю: тащат наши «сундуки», мешки из кубрика в трюм. Спустился в трюм и взял из своего вещмешка все необходимое в ближайшее время: белье, мои дневники, тетради. Завернул их так, чтобы в случае чего можно было спасти. Приказали теперь стоять вахту у трапа не на палубе, а только на стенке. А на стенке чертовски холодный ветер.